Сергей Соболев - Скриптер
— Уточните, когда это случилось? И при каких обстоятельствах?
— Двадцать пятого апреля сего года бандгруппа в составе предположительно до десяти духов предприняла попытку нападения на Баксанскую гидроэлектростанцию. Их целью являлось уничтожение отстроенного машинного зала и турбин…
— Это ведь было уже не первое нападение на данную ГЭС?
— Так точно. Летом две тысячи десятого боевикам удалось взорвать турбины… Тогда погибло и несколько человек из числа охраны и персонала.
— Продолжайте.
— На этот раз… при повторном их нападении, боевики были отбиты силами охраны самой электростанции. Из Баксана и других ближайших населенных пунктов спешно прибыло подкрепление. Ближе к вечеру тех же суток духи были оттеснены выше по течению реки и заблокированы.
— Должно быть, в этих предгорьях у боевиков имелись заранее оборудованные тайники и схроны?
— Там оказалось большое количество пещер… Для зачистки и последующей ликвидации данного бандформирования были привлечены различные спецподразделения, имевшиеся в том районе.
— В том числе, и то, в котором вы еще недавно служили?
— Так точно. В числе прочих и находящиеся в командировке на Кавказе сотрудники подразделения, в котором я служил.
— Чем вы занимались там? Вы и ваши сотрудники?
— Плановой работой. Мы как раз проходили курс горной подготовки на полигоне близ Нальчика. Снаряжение и оборудование у нас имелись при себе. Когда поступило соответствующее указание из местной структуры НАК [87], подтвержденное приказом из Москвы, нашу группу посадили на две вертушки и перебросили выше по течению реки Баксан… В последствии мы действовали с той стороны штолен и подземелий, что находятся ближе к леднику.
— Когда именно с вами случилась… необычная история?
— Мы работали по разведке и разминированию верхних штолен весь день двадцать шестого апреля. На ночь вышли оттуда… во избежание возможных потерь. Держали оцепление, часть сотрудников ночевала в палатках. Ранним утром двадцать седьмого апреля продолжили свою работу. К полудню мы прочесали верхние уровни старых штолен… Были зафиксированы свежие следы пребывания там людей. Я, как замкомандира спецгруппы, получил приказ на доразведку боковой наклонной штольни. Со мной отправились семеро бойцов.
— И что произошло?
— В какой-то момент я потерял сознание…
— Вы были ранены?
— Нет.
— Может, вас контузило при взрыве мины или гранаты?
— И этого не было… — Сотник потер тыльной стороной ладони лоб. — Я… как бы это поточнее выразиться… просто исчез.
— Вот как? А когда вас обнаружили?
— Полагаю, вам в подробностях докладывали об этом эпизоде…
— Докладывали, — Хранитель утвердительно кивнул. — Но я хочу, чтобы вы сами разобрались с тем, что с вами тогда и там произошло.
— Меня не то что бы обнаружили… хотя пещеры прочесывали весь вечер и, ночь, и следующее утро. Я сам — обнаружился, сам — нашелся.
— Это важный момент.
— Так вот, я сам, без сторонней помощи, вышел из какой-то боковой штольни… которую, кстати, тоже неоднократно проверяли. Скажу больше… Та штольня, из которой я вышел на глазах наших сотрудников… они были весьма удивлены, и это еще мягко сказано… она ведь довольно короткая, длиной всего в полста метров.
— То есть, спрятаться там решительно негде?
— Именно так, Михаил Андреевич. Да и зачем бы мне это понадобилось? Это ведь не детская игра в «прятки»… Спецоперация, да еще в столь опасных условиях, не место для игр!
— Согласно рапортов вашего командира и руководителя этой локальной КТО, [88] копии которых были направлены куратором в известный вам Спецотдел, вы, Валерий Викторович, не могли объяснить, что именно произошло с вами в тот день…
— Да, это так.
— Вы также не смогли объяснить, как могло случиться, что вы в течение примерно двадцати четырех часов находились вблизи от своих товарищей, которые вдобавок разыскивали вас же, но никак себя не обозначили, не вышли к ним, не подавали никаких сигналов… Хотя портативная УКВ рация марки «моторола», когда ее проверили, оказалась исправной.
— Я ничего не скрывал. На тот момент, когда меня опрашивали, я действительно не понимал, что со мной произошло. И не мог объяснить — самому себе, прежде всего! — как такое вообще могло случиться.
— Значит… вас не было примерно сутки?
— Так точно. Ровно сутки я отсутствовал … если так можно выразиться.
— А дальнейшее вас разве не удивило? — пристально глядя на него, спросил Авакумов. — То, в каком направлении потом развивалась для вас ситуация?
— В какой-то степени… да, удивило, — задумчиво произнес Сотник. — Вечером двадцать восьмого во временный лагерь близ Баксана за мной прилетела вертушка. Доставили в Нальчик… прямиком в аэропорт. Там меня передали мужикам в штатском… Про которых я подумал, что это «особисты» и что мне будут шить какую-то серьезную статью.
— Теперь я уже могу сказать, что это были наши люди… сотрудники Спецотдела.
— Ну… я-то этого не знал в ту пору, — Сотник криво усмехнулся. — Как и не знал про существование самого этого подразделения… На рассвете вылетели на «семьдесят шестом», присланном из Москвы, как я понимаю… Сели в Чкаловске. Оттуда меня повезли на какой-то загородный объект, где меня вначале осмотрел доктор…
— А затем с вами встретились наши кадровики, а также полковник Левашов?..
В кабинет без стука вошел сотрудник в штатском. В правой руке у него небольшой плоский чемоданчик, от которого ответвляется шнур, соединенный с обычной телефонной трубкой, которую он держит в другой руке.
— Вас к телефону, Михаил Андреевич… Щербаков!
Авакумов поднялся со стула.
— Пойдемте в другую комнату, — сказал он сотруднику. — А вы, товарищ Сотник, — бросил Авакумов уже от двери, — постарайтесь все же вспомнить, где вы провели сутки с двадцать седьмого на двадцать восьмое апреля, и чем вы там, в том месте, занимались.
Михаил Андреевич вернулся нескоро; прошло около часа прежде, чем он вернулся в то помещение, где оставил Сотника наедине с его мыслями.
— Присаживайтесь, Валерий Викторович, — сказал он вскочившему на ноги сотруднику. — Ну что, вспомнили?
— Боюсь, что мой рассказ покажется вам…довольно странным.
— А вы не бойтесь, — Авакумов усмехнулся. — Мы-то с вами знаем, что правда зачастую выглядит совершенно неправдоподобно… Вам этой ночью приснился сон…
— Да, верно… как раз о том, где я провел то время, те двадцать четыре часа, о которых первоначально не мог вспомнить решительно ничего.
— Итак?..
— Сначала небольшое предисловие. Я приказал группе разведать короткую боковую штольню. Помнится, я посветил светомаскировочным… подсиненным фонарем на стену… чтобы убедиться, что там нет лаза, что нет никакого прохода, что это — тупиковая стена. И вдруг… И вдруг столкнулся с необычным явлением! Ну, или оптическим эффектом… Стена, на которую я светил, была, во-первых, очень ровной, гладкой… Во-вторых, она сделалась абсолютно черной… Но, в то же время, как мне показалось, луч включенного мною фонаря прошел сквозь саму эту стену, и даже прошел сквозь скальную толщу.
— И что же произошло дальше?
— Я вытянул руку, чтобы проверить, не мерещится ли мне, не является ли то, что я вижу, оптическим обманом. Затем, когда моя рука не встретила никакого сопротивления, я шагнул… туда, в это открывшееся передо мною пространство.
Сотник некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Налил из графина в стакан воды, осушил его крупными глотками. Затем, глядя не на Авакумова, а чуть в сторону — словно хотел заново увидеть там то, о чем собирается поведать — продолжил свой рассказ.
— Я ощутил сильный толчок. Какая-то сила опрокинула меня… В первые мгновения я было подумал, что нарвался на растяжку, которую там установили боевики. Состояние было шоковое; просквозила мысль, что сработала граната, или же подорвалось СВУ… И вот я уже лечу, образно выражаясь, кверху тормашками… прямиком на тот свет!
— Но потом поняли, что это не так? Потом все ж осознали, что с вами происходит нечто необычное, нечто из ряда вон?
— Да… но не сразу. Упал я не как тренированный человек, не на бок, а завалился на спину… Знаете, — Сотник задумчиво улыбнулся, — я ощутил себя совершенно беспомощным… Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой! Я также не способен был издать ни единого звука… к примеру, не мог позвать на помощь.
— Иными словами, вы оказались между небом и землей?
— Очень точное сравнение! Я как бы завис над земной твердью — лицом к небу и совсем близко к поверхности…
