Надежда Попова - Ведущий в погибель.
— Ну же! Господи, скажите, что с ней!
— Ее нет, — ответил Курт, все так же не двигаясь, и покачнулся, когда Лотта подбежала к порогу, попытавшись оттолкнуть его в сторону. — Стой, — велел он жестко, удержав помощницу за локоть и не давая войти. — Встань, где была. И лучше запри ту дверь тоже. Это — понятно?
— Как такое может быть?.. — тихо обронила та, и Курт встряхнул ее, повысив голос:
— Ты меня поняла?
— Да, майстер Гессе, — кивнула Лотта, рванув руку и высвободившись. — Я поняла.
— Хорошо, — отозвался он коротко и переступил порог, не глядя махнув рукой назад: — Александер?.. В самом деле, — понизив голос, уточнил он почти шепотом, — как такое может быть? Двери заперты, на окне решетка… Где тело?
Фон Вегерхоф болезненно покривил губы при последнем слове, глубоко переведя дыхание, и медленно оглядел комнату, всматриваясь напряженно и пристально.
— Никаких больших сундуков, — констатировал он, наконец, — никаких шкафов… под кроватью не уместилось бы… Да и к чему бы прятать…
— И что это значит?
— Это значит, Гессе — она жива. Видно, он не хочет быть однообразным.
— Думаешь, Арвид? — уточнил Курт, и сам понимая, что стриг прав; тот, не ответив, медленно прошел по комнате дальше и остановился, глядя под ноги.
Он обошел кровать, приблизившись и встав рядом, глядя на большой серебряный гребень — этот гребень был на Адельхайде всегда, удерживая прическу или покрывало. Сейчас можно было различить то, что обыкновенно скрывалось копной черных волос — гребень был стальным, лишь покрытым серебром, а образовывающие рисунок отверстия как нельзя лучше подходили для пальцев, делая это украшение кастетом с пятью изогнутыми остриями длиной с ладонь.
— Она все-таки достала одного из них, — бледно улыбнулся фон Вегерхоф, опустившись на корточки и тронув серебряную поверхность. — Умница девочка.
— Это… — Курт присел рядом, протянув руку, но так и не прикоснувшись к вязкой черной слизи на зубьях гребня. — Это что — кровь? Кровь стрига? Так она выглядит?
— Реакция с серебром. Такое образуется в венах, если ударить серебряным оружием, или в мелких капиллярах, если прижать к коже… Да, Гессе, это кровь стрига, — подтвердил тот и рывком поднялся. — Надеюсь, Арвида.
— Надеешься?.. Иными словами, ты уверен, что здесь он был не один?
— Иди сюда, — вздохнул фон Вегерхоф, подойдя к окну; когда он приблизился, тот взялся за решетку окна с коваными лепестками и легко, словно цветок из чаши, вырвал ее из проема, оросив пол крошками камня.
— И что это значит? — уточнил Курт.
— Ты мне льстишь. Полагаешь, я бы смог это сделать одной рукой?.. Это сделал тот, кто побывал в этой комнате. Запертая дверь — гарантия того, что никто не войдет, решетка на окне, все в порядке… Но навряд ли Адельхайду спускали вот так по стене. Она это может, но откуда это знать Арвиду?.. Он вывел ее через дверь. А другой покинул комнату через окно, сделав вот это, — докончил фон Вегерхоф, одним движением вогнав решетку в проем.
На вновь посыпавшиеся на пол камешки и цементную крошку Курт смотрел долго и безмолвно, пытаясь собраться, и тяжело выдохнул, яростно потерев ладонями лицо.
— В одном ты был прав, — произнес он с расстановкой. — Помеха совместной работе — не самый последний аргумент к тому, чтобы не затевать личных отношений с сослуживцами. Еще всего только чуть более суток назад я бы мыслил яснее… Все верно. Они наверняка и вошли через дверь. Могли даже не скрываться; после наступления темноты дом пустеет, а если кто и увидит, в эти дни здесь уйма постороннего народа — гости, их челядь, привезенная прислуга, сыновья… И если Лотта права, если она впрямь меня ждала, то… то и дверь-то была открыта. Не пришлось ни ломать, ни даже стучать… И судя по гребню, одного она таки достала; думаю, этот сукин сын очень удивился, — добавил Курт желчно. — Наверняка он надеялся на то, что, увидев его, девчонка оцепенеет от ужаса и забьется в угол… Судя по тому, что все прошло тихо, а в комнате полный порядок — после такого приветствия Арвид решил не надеяться на factor страха или силы и попросту подчинил ее. Согласен?
— Думаю, так. Никто не слышал ни криков, ни шума — даже Лотта в соседней комнате.
— Если бы я думал спокойнее, я бы и сам увидел вот это, — вздохнул Курт, поведя рукой над полом, где рассыпались песок и раздробившийся камень. — Еще до того, как выдернул решетку ты, здесь уже было изрядно натрушено… Я этого не заметил, а вот ты — да.
— Нет. Я увидел выщербленный камень вокруг решетки.
— Еще позорнее, — отмахнулся Курт с обреченной злостью. — Я не увидел ничего.
— Это простительно, ты…
— Далее, — оборвал он четко. — Как они могли покинуть замок? Так же, как городские ворота?
— Вернее всего, это проще. Преодолеть стену дело одной минуты; на такую заберешься даже ты, но с грузом в виде лишенной воли женщины… К чему. У замковых ворот есть калитка, и если кто-то вздумает отпереть ее, к примеру, подчиненный привратник, это не создаст того шума, что бывает при открытии ворот. Легко, просто, быстро.
— Но на что все эти сложности? Если он хотел нанести тебе очередной удар, почему просто не убить, для чего…
Он запнулся, внезапно споткнувшись о собственную мысль, и лишь сжал зубы, когда фон Вегерхоф спросил в ответ:
— Для чего стригу живой человек?
— Он будет… А что после? — проговорил Курт с усилием; тот дернул плечом:
— Не знаю. Тебе известны все варианты; выбирай. Надеюсь, что после Арвид просто убьет ее, — фон Вегерхоф вздохнул, привалившись спиной к стене и уставясь себе под ноги, и тихо договорил: — Если я не справлюсь.
— Ты это о чем?
— Он ждет, что я приду за ней, — пояснил стриг. — И он прав — я приду. Как я уже говорил, моя работа довершена, я здесь более не нужен, ничего не изменю и ничем не помогу. Мое присутствие не обязательно…
— Ты всерьез решил, — перебил его Курт, — что ты полезешь в это логово один?
— Не играй в героя, Гессе, — вздохнул тот, на мгновение вскинув к нему вспыхнувший взгляд и снова опустив глаза. — Это смешно. Ты боишься даже меня в этом облике… только не говори, что это не так — я это чувствую; что с тобой будет при встрече с ним?
— Qui a peur des feuilles ne va point au bois[186] — так ты сказал?
— Арвид — не шорох листьев, Гессе. Он не мнимый страх, который можно и нужно перебороть, он — опасность реальная, которой надо страшиться. И ты будешь. Но не это главное. Ты… Пойми, тебе там делать нечего. Просто нечего. Он сомнет тебя походя, не заметив, как; чего ты добьешься, как сможешь помочь своей смертью?
— Ну, — натянуто улыбнулся он, — может, пока меня будут жевать, вы хоть удрать успеете.
— Шутки кончились, — поморщился фон Вегерхоф. — Ты не охотник на стригов, не боец зондергруппы, зарубивший хотя бы с десяток простых смертных, у тебя нет не только такого опыта — у тебя его нет вовсе. Чем ты можешь похвастать? Поединком с герцогом фон Аусхазеном, из которого ты вышел порезанным в двух местах? Противостоянием с Крысоловом, едва тебя не доконавшим? Или стычкой с Каспаром, оставившим тебя измочаленным и умирающим? Что ты можешь противопоставить Арвиду?
— Неплохой способ узнать это.
— Я иду туда, оставляя на успех, быть может, один шанс даже не из ста и не из тысячи. На что уповаешь ты?.. Останься здесь. Не лезь на верную смерть; а она верная, Гессе. И, поверь, жуткая.
— Ты прожил столько лет, — качнул головой Курт, — и все еще не понял? Мы же дети, Александер. А если детям что-то втемяшится в голову, их ничем не урезонишь. Проще дать, чем объяснить, почему нельзя… Я не могу остаться. Не могу не лезть. Знаю, что это нелогично, знаю, что глупо. Знаю, что самому себе объяснял бы это всего пару лет назад — объяснял бы истово и с убежденностью. И наверняка я же спустя лет пять или через год назову себя болваном; но сейчас — не могу. Оставишь меня здесь — и тебе придется смириться с мыслью о том, что этим вынудил меня полезть в замок со стригами в одиночку, без прикрытой спины, без напарника, без дельного совета, данного вовремя. Готов взять мою смерть на свою совесть?
— Ты оттуда не выйдешь. Ты понимаешь это? Ты уверен, что размен ее жизни на твою того стоит? Не для тебя — для дела. Не на нее охотятся малефики половины Германии, не ее назвали уникальной твои друзья и враги. Не над ней трясется начальство…
— А над тобой не трясется? Ты — не уникален? Ты — не важен для дела? Как по-твоему, твоя жизнь стоит того, чтобы разменять на ее или, как ты сам сказал, прибавить к ней? Так не лечи меня.
— Это безнадежно, — уже с обреченной настойчивостью вымолвил фон Вегерхоф, и Курт пожал плечами:
— Но ведь ты туда идешь? Не для того же, чтобы таким веселым манером покончить с собой, раз уж иные способы для тебя столь сложны. Значит, есть надежда. Есть шанс… И не говори, что он есть только для тебя, а я смертная тля.
