Надежда Попова - Ведущий в погибель.
— Потому что это подозрительно, — тихо предположила Адельхайда. — Подозрительно с точки зрения виновного интересоваться тем, в чем он замешан…
— Это часто выдает людей, — кивнул Курт. — И на моем недолгом веку я с подобным сталкивался не раз; пытаясь не выказать своего причастия к чему-либо, люди порой могут и переусердствовать. Как фон Люфтенхаймер сейчас. Будь он хладнокровней, он сообразил бы, что именно так и сумел бы себя обезопасить, но — при всех его, быть может, и немалых достоинствах, хладнокровием он не обладает. Думаю, вы согласитесь… Вот теперь я сказал все. Что скажете вы?
— Я бы сказала, что это похоже на правду, — не сразу откликнулась Адельхайда, — как, собственно, и предшествующие твои версии. Я не хочу сказать, что это натянуто…
— Нет, я понимаю, это именно натянуто; притянуто за уши, как любит говорить мой помощник. Однако в нашем положении мы ни на что иное рассчитывать не можем, и нам остается лишь выбирать, чьи фантазии нам представятся самыми близкими к правде.
— Твои мне кажутся… приближающимися к ней; надо взвесить высказанное тобою еще раз. Только не думай, что я просто ищу, к чему бы придраться…
— Эй, любовнички, — оборвал ее фон Вегерхоф с плохо скрытым раздражением, — бросьте это взаимное облизывание. Быть может, «помеха совместной работе» — и не самый дурной повод блюсти дистанцию? Представьте себе, что вы по-прежнему друг друга не выносите, и давайте-ка займемся делом; наплевать, кто и что подумает и что его заденет — главное найти истину. Верно, или я, по-вашему, неправ?
— Что это с тобой сегодня? — покривился Курт. — Несварение? И в самом деле — ты то, что ты ешь, а фон Лауфенберг довольно ядовит.
— Если у тебя есть возражения, Александер… — начала Адельхайда, и стриг вскинул руку, отвернувшись и глядя вниз, на пустующий двор.
— Нет, — выговорил он четко. — Возражений у меня нет. Но если они есть у тебя — выскажи их, не броди вокруг, стремясь подобрать слова помягче. Он не обидится. Он оскорбится, напротив, на твои попытки не затронуть его самолюбия.
— Кхем, — окликнул Курт, нахмурясь. — «Он» присутствует, не заметил?
— У меня тоже нет возражений, — чуть повысила голос Адельхайда. — Нет — ибо все их, каждое возможное, он высказал сам. И ответил на них. Хотите мое мнение, мальчики? Думаю, версия справедливая. Думаю, Курт, ты прав. Думаю, что лучше Эберхарта фон Люфтенхаймера на роль подозреваемого не подходит никто. Думаю, надо действовать. Александер?
— Я ничего не решаю, — улыбнулся тот безвыразительно. — Я лишь агент. Мое дело — предоставить информацию, я не принимаю решений.
— Не прибедняйся, у тебя полномочий едва ль не больше, чем у меня, — поморщился Курт, и тот пожал плечами:
— Это факт. Но принять ли версию как основную, если у меня нет возражений против нее и нет других, требующих проверки, решаете вы.
— В таком случае, — кивнул он, — надо брать фон Люфтенхаймера. Он — фогт, и никаких подозрений не должна вызвать, даже если я прав и он виновен, моя просьба явиться в Ульм. Можно придумать какую-нибудь причину, которая покажет ему и Арвиду, что я напал на ложный след и намерен обсудить с ним свои дальнейшие действия как с рукой Императора в этом городе. И когда явится…
— Вот тот момент, когда я имею право воспользоваться полномочиями и возразить, Гессе. Как я уже упомянул, я — агент, и мое дело предоставлять сведения. Ты — следователь, и твое дело — их классифицировать и строить версии. Но вот что еще: когда версия принята, следователь пишет отчет и ждет указаний от начальства.
— И кому же я должен отчитаться? — язвительно поинтересовался он. — Фогту, быть может? Ах ты, зараза, ведь он подозреваемый.
— Довольно ехидствовать, — вздохнула Адельхайда, — он прав. Есть еще кое-что, что тебе не известно… Неподалеку, в пустующей деревне между Аугсбургом и Ульмом, располагается зондергруппа, ждущая только сигнала, и через день, много — полтора они будут здесь. Без них — без них мне перед отправкой в Ульм было дано четкое указание к подозреваемым не соваться.
— Вот как, — недовольно покривил губы Курт. — Предлагаю перестать делать из меня идиота и высказать все — все, что я не знаю, но, мать вашу, должен знать, потому что…
— Не бесись, — оборвал стриг коротко, и Адельхайда примирительно улыбнулась:
— Нет, Курт. Всё. Это — все; никаких тайн больше не осталось. Собственно, и это не было тайной, попросту не являлось ни причин, ни поводов упомянуть этот факт. Теперь, если ты узнаешь что-то, что не знал прежде, можешь быть уверен — этого не знали и мы. Сейчас, Курт, ситуация выглядит так. Брать фогта отдельно от Арвида просто нельзя — как знать, не насторожится ли он, не заподозрит ли что, не решит ли сделать что-то ненужное, лишь чтобы обезопаситься наверняка, не решит ли исчезнуть или… Как знать, что ему может придти в голову. Брать надо всех, а на это, согласись, мы трое не способны. На это способна зондергруппа…
— … снаряженная нарочно на стригов?
— Да. Единственная на всю Германию; и, поверь, эти парни свое дело знают. В этой группе — несколько выживших на зачистке пражского гнезда, да и после им случалось уже бывать в подобных переделках… И пусть они свое дело делают. Теперь, если ты прав, если твоя версия верна, если фогт виновен, и Арвид в его замке — теперь наше дело лишь стоять в стороне. Повторю лишь, что для вызова группы мы должны быть уверены в том, что говорим.
— Id est, — подытожил Курт, — если они с шумом и треском вломятся в один из окрестных замков, пройдут по этажам, укладывая всех носами в пол и бегая по темным комнатам с криками «всем стригам выйти с поднятыми руками», и выяснится, что мы ошиблись…
— Головы с нас, конечно, не снимут, но… А главное — мы спугнем истинных виновников.
— Тогда надо решить, — кивнул Курт, не дав ей договорить. — Или да, или нет. Я — почти уверен в своих словах. Готовы ли вы поддаться моим настояниям и принять эти слова на веру?
— На веру — нет, — откликнулся фон Вегерхоф, — ex facto — да. Думаю, выскажу общее мнение, подведя следующие итоги. Версию о соучастии фогта мы принимаем, мысль о возможном обращении Хелены фон Люфтенхаймер высказываем как предположительную, и в свете этого сведения о наличии в замке наместника двух стригов (мастер и новообращенный) предоставляем с оговоркой — «pro minimum двое». Убитый птенец был не единственным, и зондергруппу встретят двое plus новообращенный; а Эрику по всем признакам убивали трое, вспомните. Стало быть, возможно, трое plus новообращенный. Мы не знаем, как обстоят дела на самом деле.
— А скольких можно ожидать, если pro maximum?
— Если Арвид не глупец и подходит к созданию гнезда ответственно… а я думаю, это так… Вряд ли более пяти-шести. Это предел, за которым начинается потеря контроля.
— А сколько народу в зондергруппе?
— Около пятнадцати человек, полагаю; нам не известны детали.
— Да, — покривился Курт после мгновенного молчания. — Проведя нехитрые математические подсчеты, могу лишь призвать всех присутствующих молиться об успехе штурма. Под успехом я подразумеваю хотя бы пару выживших… И как же упомянутый сигнал будет передан этим бравым парням?
— Я отправлюсь в Ульм немедленно, — отозвался фон Вегерхоф, мельком бросив взгляд на солнце, — и пошлю голубя. Голубь доставит извещение в Аугсбург, где есть человек, обладающий должными полномочиями; он передаст сообщение группе.
— Когда старушка проснется и увидит, что ты исчез без прощания, при следующей встрече она сожрет тебя с потрохами, — предупредил Курт, и стриг отмахнулся:
— Я возвращусь самое большее часа через три — она даже не узнает о моем отсутствии.
— Чем так рисковать, быть может, проще потратить пару нервов на прощание с милой тетушкой фон Герстенмайер?
— Именно чтобы не рисковать — я не намереваюсь прощаться; я останусь здесь. Если, Dieu préserve[182], родится иная версия, если произойдут какие-либо перемены в планах, если вообще изменится хоть что-то — я должен быть рядом и узнать об этом, ибо, кроме меня, более никто не сможет связаться с зондергруппой. Итак. План озвучен. Возражения?
***Возражений не было ни у кого; и, быть может, именно оттого Курт вдруг ощутил себя потерянным и словно бы никому не нужным. Не было возражений, не имели значения более никакие мысли и догадки, кроме тех, что могли бы переменить ход событий в корне, не требовалось уже никакого напряжения — от него не требовалось теперь ничего, кроме постного ожидания. На смену возбуждению, вызванному его внезапными догадками, на смену оживлению пришла какая-то подавленность и меланхолия, медленно и неотвратимо переходящая почти в злость. «Это синдром следователя, — заметила Адельхайда во время их бесцельного блуждания по саду после завтрака. — Так бывает всякий раз, когда плоды своих рук приходится передать другому, и неважно, кто это — группа захвата, которая пойдет арестовывать твоего подозреваемого, или следователь рангом выше, который внезапно является для того, чтобы забрать у тебя „наработки по делу“, а точнее — дело почти уже раскрытое, на которое ты угробил уйму бессонных ночей, нервов, сил. Но такова работа». Курт кивал, соглашаясь и признавая ее правоту, но не имея сил бороться с подступающим раздражением. После встречи с Арвидом иметь иллюзии относительно собственных возможностей было уже глупо, здравый смысл говорил, что совладать с подобными созданиями могут лишь обученные для того люди, однако отделаться от иррациональной зависти к бойцам зондергруппы было нелегко.
