Господин следователь. Книга восьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Выпроводив деревенских «родственников», на всякий случай пристрожив Маньку — сиди, как полагается узнице, запоры не ломай и подкопы не делай, а иначе вкусняшек лишу, получив в ответ презрительное «Мм-е», отправился на службу.

Настроение было испорчено. Была тут и злость на мужиков, но, кроме всего прочего, еще и чувство вины. Я-то здесь живу хорошо, а по меркам деревни — просто шикарно, а им приходится туго. Вкалывают от зари до зари, в праздники пьют. И даже не стану осуждать Ефима, пытавшегося раздобыть денежку у малолетней племянницы. А вдруг бы да удалось? Племяшка с голоду не помрет, а ему надо о своих детях заботится. Попытался поставить себя на их место, но не смог. Не выжил бы я в деревне девятнадцатого века.

Представил себе, что попал бы историк Максимов в тело какого-нибудь крестьянского парня, чтобы он стал делать? Знания, почерпнутые из книг никому не нужны, а требуется умение пахать и сеять. Но это только часть айсберга. Косить не умею, лошадь запрячь не смогу, лапти плести тоже. Или, допустим, сплести корзину, отогнать скот… Сколько такого вот, «неумения» во мне сидит?

Нет, как же мне повезло. Угодил в богатую семью, следователем стал, сыщиком! Как в кино. Значит, рефлексировать смысла нет, надо дело делать.

По дороге заметил, что совершенно автоматически бурчу себе под нос:

— Я — Гениальный Сыщик,

Мне помощь не нужна!

Найду я даже прыщик

На теле у слона!

Как лев, сражаюсь в драке.

Тружусь я, как пчела.

А нюх как у собаки.

А глаз как у орла[1]!

Спохватившись, замолк. А если кто-то услышит? Решат, что спятил следователь, умом сдвинулся.

Такой вот мы странный народ попаданцы. Нам бы копытом дверь в кабинет государя открывать, учить министров уму-разуму, а мы только и можем, что внести в массы песни. Добро бы, хорошие, а то про гимназистку седьмого класса.

При входе в здание суда мы с Петром Прокофьевичем опять соблюли выработанный ритуал — он, вроде бы стесняется пожать руку вышестоящему, а я настаиваю.

— Опоздал я сегодня, — сообщил служителю, пусть и не обязан отчитываться перед вахтером. Но это не отчет, а дань уважения старику.

— Самоубийство? — поинтересовался тот.

Я кивнул, даже не спросив — откуда он знает? Но наш Петр Прокофьевич всегда все знает. Место здесь бойкое, проходное, а он почти целый день у дверей.

— Девка хорошая была, скромная, — вздохнул ветеран. — В деревне жила, неподалеку, в шестнадцать замуж вышла.

— А вы ее знали? — заинтересовался я.

— Не то, чтобы знал, но видывать доводилось. Мы ж с ней в один храм ходили. Свекровь ее видывал, свекра.

— И что у нее за свекровь?

— Свекровь как свекровь, — пожал плечами служитель. — Знаю, что звать Ангелиной. Баба, вроде и ничего, не скандальная. Худого слова о ней никто не говорил. Муж с сыном с весны на заработки уходят на полгода — не в Рыбинск ли? Но не знаю, врать не стану, две бабы в доме одни остаются. Что уж там между ними — бог ведает. А Катька, стало быть, сама утопилась?

— Получается так, — подтвердил я, мысленно сделав зарубочку.

Муж, значит, с весны за заработки ушел? А срок беременности, со слов доктора — месяц или два? Но подробностями с Петром Прокофьевичем делиться не стал. Не стоит ему лишнего знать. Дядька он неплохой, уважаю, но…

— Не бережете вы себя Иван Александрович, — неожиданно сказал служитель. Верно, уловив мой изумленный взгляд, пояснил: — Могла бы полиция и без вас обойтись, коль труп не криминальный. Чего это Антохе понадобилось следователя тащить, не понимаю? Кажется, раньше сами все делали — вытащили утопленника, да в покойницкую свезли. Чего там расследовать?

Ух ты, а служитель и такие слова знает — криминальный труп? Впрочем, он же в суде трудится.

— Нет, они все правильно сделали, что меня подняли, — заступился я за пристава Ухтомского, которого наш вахтер именует так запросто — Антохой. Попытался объяснить:

— А вдруг бы убийством оказалось? Куда как проще все сразу сделать — и место осмотреть, и первоначальные показания снять.

Но Петр Прокофьевич был со мной не согласен.

— Уж не сердитесь на старика, Иван Александрович, но все равно — вам себя беречь надо. Сгорите, раньше времени.

Я только поулыбался. Не слишком-то я и переработал. Если верить журналистам — следователи из будущего имеют в производстве по шесть, а то и по восемь дел сразу[2]. Если вернусь — точно не пойду в следователи!

[1] Юрий Энтин

[2] Это по «светлым» делам. А по «темным» — т.е. по «глухарям» штук по тридцать.

Глава 6

Вадим и его команда

В Окружном суде все, как обычно. В зале заседаний шел какой-то процесс. Скорее всего — гражданский, потому что не видно выскакивающих из зала присяжных, которым, время от времени, хочется пройти во двор, к заветному месту.

Из комнаты, где сидят судебные приставы, доносились возбужденные голоса, слышались характерные шлепки. Опять приставам делать нечего, так они в карты играют. А ведь все время жалуются, что служба у них нелегкая!

В приемной сидит заведующий канцелярией. Я кивнул, показывая взглядом — мол, для меня есть что-то? тот так же молча отвечал — ничего. А коли ничего, так мне и не надо.

Ушел к себе в кабинет, сунул папку в ящик стола. Потом, как полицейские проведут опознание, для очистки совести допрошу (точнее — опрошу, дело-то не открыто) родных Екатерины, а потом… Если ничего криминального не увижу (точно, что не увижу), дело открывать не стану, напишу служебную записку для нашей канцелярии (я же работал, правильно⁈), а весь материал отдам Ухтомскому, а уж тот пусть сам решает — сдавать ли его в канцелярию исправника или отправить в печку, ограничившись рапортом для статистического отчета губернатору. И самоубийство Екатерины Михайловой станет еще одной цифрой в графе «самоубийства», с указанием пола и возраста.

Немного посидел, погрустил. Вспомнился мертвый взгляд женщины, устремленный куда-то в никуда…

Знаю по прежнему опыту, что этот взгляд станет долго меня преследовать. Нужно гнать. И чем-то заняться. Вот, самое время отвлечься, переключившись на творческую работу.

Итак, гимназисточка шестого класса, готовься к работе. Напишем мы с тобой повесть. И пусть она называется… Ладно, потом придумаю.

Всегда самое сложно — на́чать. Потом завсегда можно это дело углу́бить.

Поехали. План я писать не стану, а сразу сотворю синопсис.

В некий губернский город — неважно, в какой именно, в гости к старшей сестре Ольге приехала гимназистка Женя. Сестра трудится акушеркой в земской больнице, очень устает, а сестричка решила помочь старшей по хозяйству. Отец у девушек влиятельный чиновник, генерал. Нет, вполне достаточно, чтобы он был статским советником. Ольга считает, что она сама должна зарабатывать, а так как жалованье акушерки очень маленькое, то не может позволить себе даже прислугу. Но вымыть пол в казенной квартире (комната и кухня), приготовить себе еду, постирать — она и сама в состоянии.

Женя вначале не понимает — зачем сестре усложнять себе жизнь, если отец может помочь ей деньгами, но потом тоже начинает трудиться. Учится стирать белье, мыть полы. Но ей скучно, потому что сестра постоянно отсутствует, а дел по дому и на самом деле не так и много.

Однажды она заходит в старый сарай, видит там ящики, а на стене висит велосипедное колесо, к которому привязана проволока.

Так. Откуда взялось велосипедное колесо? А проволока?

Значит, на стене висит колесо от телеги, к которому присобачены веревки. От нечего делать девушка — то есть, барышня, крутанула колесо. Со всех сторон раздался звон и треск, а в сарай сбежались мальчишки. От мальчишек ничего хорошего ждать не приходится. И за косы подергают, а могут и жуков за шиворот насовать.

Женя очень испугалась, но вперед вышел очень интеллигентный юноша, представившийся Тимуром…