Ребекка Донован - Что, если?..
Я сжимаю губы и киваю.
Мы переходим улицу и оказываемся за пределами кампуса, в жилом районе. Я не вижу вблизи ничего похожего на магазин или ресторан.
– А где это место-то? – спрашиваю я, когда мы переходим еще одну улицу.
– Да уже близко, – отвечает Ниель. – Когда у тебя следующая пара?
– Через час примерно.
Я иду за ней дальше по улице.
– Вот и пришли.
Перед нами большой парк с бейсбольным полем, баскетбольной площадкой и детским городком. Я пытаюсь сообразить, где тут может быть глазурное дерево, а Ниель почему-то направляется к скамейке. Может, передумала? Я уже собираюсь усесться на скамью, но Ниель подходит к дереву, растущему за ней.
Ставит ногу в развилку, туда, где ствол раздваивается буквой «V», хватается за ветку над головой и подтягивается на ней. У меня сам собой открывается рот, но я не издаю ни звука. Ниель карабкается вверх еще футов на пять и наконец оглядывается:
– Ты со мной?
– Ты хочешь, чтобы я залез на дерево?
– Можешь не лезть, если не хочешь. Кстати, когда ты в последний раз по деревьям лазил?
– Хм… еще в детстве. У нас в… там, откуда я родом, все больше огромные такие деревья растут, вечнозеленые. По ним не очень-то полазаешь.
– Давай сюда, – зовет она снова. – Лезь ко мне.
Я оглядываюсь – не смотрит ли кто? Сумасшествие какое-то. И все-таки следую за ней на дерево.
Облюбовав толстую ветку у самой верхушки, Ниель усаживается. Я тоже выбираю прочный на вид сук рядом и держусь за ветку над головой. Никогда не думал, что боюсь высоты, но от того, что земли не видно сквозь путаницу ветвей, и от сознания, что мы забрались выше проводов, ладони у меня делаются слегка влажными.
– Мне тут нравится, – заявляет Ниель и вдыхает полной грудью, словно с вершины горы любуется видом. Она сидит спиной к стволу, одну ногу вытянула вдоль ветки, а вторая болтается в воздухе. – Отличное местечко, чтобы подумать.
– И часто ты это делаешь? – спрашиваю я, глядя, как группа ребятишек подбегает к нашему дереву, перебрасываясь баскетбольным мячом. Они заняты своим делом и не замечают нас наверху.
– Думаю? Только при крайней необходимости, – иронически отвечает она.
– Понятно, – говорю я. – Нет, я имел в виду – часто ты на это дерево залезаешь?
– Сегодня в первый раз. Я его никогда прежде даже не видела.
– То есть ты никогда раньше здесь не была? А мне показалось, что ты знала, куда идти. – Эта девушка не перестает меня удивлять.
– Я знала, что тут есть парк, – объясняет она. – Вот и подумала, что глазурное дерево тоже обязательно где-нибудь должно быть. Самое подходящее место, чтобы посидеть наверху и… поразмышлять о жизни.
– Я правильно понимаю, что это еще один пункт из твоего списка?
Она кивает.
– А почему ты зовешь это дерево глазурным? – спрашиваю я.
Она засовывает руку по самый локоть в карман куртки и достает оттуда баночку ванильной глазури.
– Люблю подкрепиться чем-нибудь сладким, когда думаю.
– Ну конечно. Как это я сам не догадался. – Я со смехом качаю головой. – Так вот зачем ты все время таскаешь такую необъятную куртку – продукты хранить. Что у тебя там еще есть?
– А что ты предпочитаешь? – отвечает Ниель с ехидной улыбкой.
Откручивает пластиковую крышку, снимает фольгу, сует в банку палец и, подцепив им здоровенную каплю белой глазури, отправляет ее в рот. Протягивает банку мне.
Я вежливо отказываюсь:
– Спасибо, но я и так сыт.
– Да ты попробуй, – не отстает она. – С глазурью на дереве сидеть куда веселее.
Я еще секунду медлю, потом сдаюсь и зачерпываю пальцем немножко на пробу. Сую в рот, а Ниель следит за выражением моего лица.
– Вкусно же, правда?
Я киваю:
– Ты была права. Теперь в этом сидении чувствуется какой-то смысл.
– Обожаю глазурь, – мечтательно говорит Ниель, не обращая внимания на мой сарказм. Подцепляет пальцем еще глазури. – А вот ты, Кэл, что бы ты мог есть каждый день и тебе бы не надоело?
Я слизываю с пальца еще одну порцию глазури и отвечаю:
– Бифштексы. Или бутерброды с копченой колбасой. Вот честно, только ими бы и питался.
– Типично мужской подход, – смеется Ниель. – А я бы всю жизнь каждый день ела картофельные чипсы. Смешивала бы их с разными продуктами, и получались бы каждый день с новым вкусом. Обожаю чипсы.
– И глазурь, – замечаю я, глядя, как она безмятежно уплетает белую массу.
– А ты когда-нибудь насыпал чипсы в глазурь? – оживленно спрашивает моя собеседница, словно это бог весть какая блестящая идея.
– Нет. – Я морщусь. – Представляю, какая получится гадость.
– И ничего не гадость. Соленое со сладким как раз лучше всего сочетается. Теперь, раз уж я это придумала, надо будет обязательно попробовать.
Я хмыкаю и жду, что она сейчас достанет из кармана пакетик с чипсами. Но ничего такого не происходит.
Ниель отвлекается, заметив пролетающую над нами стаю птиц, и смотрит, как они садятся на дерево на противоположном конце парка. Легкий ветерок бросает ей в лицо пряди волос. Мне нравится, что они у нее всегда распущенные, вьющиеся, непокорные. Глаза у Ниель вспыхивают, когда ей в голову приходит новая мысль, а лицо остается спокойным, даже довольным.
– Если бы ты мог получить какую-нибудь сверхъестественную способность, то что бы ты выбрал? – Она только тут замечает, что я уставился на нее в упор. Я моргаю и начинаю растерянно оглядываться.
– Ну-у-у, – тяну я. Вопрос-то неожиданный. – Мы что, уже начали размышлять?
– Конечно, – отвечает она с улыбкой. – Да ты не бойся. Все, что сказано на дереве, на дереве и останется.
Интересно, как далеко мы зайдем в своей откровенности.
– Ладно, – киваю я, надеясь, что мне не придется в этом раскаяться. – Пожалуй… сверхъестественную силу. Это, наверное, потому, что в детстве я был доходягой.
– Сейчас ты не похож на доходягу, – замечает Ниель, склоняет голову набок и оглядывает меня с головы до ног, отчего я начинаю неловко ерзать.
– Да, но детство-то никуда не денешь. А ты?
Ее прозрачные голубые глаза блуждают по небу. Она держится так непринужденно, словно сидит на лавочке внизу, а не на самой верхушке дерева.
– Я бы научилась летать. Вернее… парить в воздухе. Пусть ветер несет меня и опускает на землю, где захочет.
Ниель выгибается назад, закрыв глаза, словно и правда хочет, чтобы ее подхватил ветер. Грудь у нее высоко поднимается и опускается – она наполняет легкие тем самым воздухом, в котором ей так хочется парить. Когда Ниель открывает глаза и смотрит на меня, я выпрямляюсь и начинаю разглядывать листья над головой. Вечно она меня запутывает. Никогда таких людей не встречал.
– А тебе хотелось хоть раз переделать что-либо в жизни заново? – спрашивает Ниель уже серьезнее. Глаза у нее темные, беспокойные. Я могу только гадать, куда именно мысли унесли ее по ветру в эту тихую минуту. – Я так часто думаю о принятых прежде решениях и спрашиваю себя: «А что, если бы я тогда поступила иначе? Кем бы я стала? Какой была бы сейчас моя жизнь? Что, если бы?…» – Не договорив, она глубоко вздыхает.
И вдруг буря в ее глазах стихает, и на лице появляется озорная улыбка.
– А что, если бы ты мог сделать что-то заново? Что бы ты выбрал? Ну же, Кэл, признайся откровенно!
Я открываю рот, но не знаю, что сказать. Услышать подобное от нее настолько парадоксально, что слова не идут с языка. Если кому-то сейчас и стоило бы кое в чем откровенно признаться, так это девушке, которая сидит напротив меня.
– Ладно, не парься, проехали! – со смехом говорит Ниель. Смотрит вдаль на двух девочек, бегающих по тротуару, и задает следующий вопрос: – А что, если бы в неделе был еще один день?…
– Для чего? – механически спрашиваю я.
Ниель сжимает губы и молчит. Ну просто девушка-загадка.
Я оглядываюсь в поисках предмета для разговора и вижу, как мальчишки играют в баскетбол.
– А что, если бы я в свое время больше тренировался?
Ниель, проследив за моим взглядом, усмехается.
– Похоже, баскетболист из тебя был никудышный, да?
Я пожимаю плечами. Честно говоря, баскетболист я и впрямь был так себе. В команду, правда, попал, но все больше скамейку запасных просиживал. Должно быть, об этом нетрудно догадаться.
– Ну ладно, – говорит Ниель и задумчиво щурится. – А что, если бы я виртуозно научилась обманывать?
Нормальное заявление: интересно, а что она сейчас, по ее мнению, делает? Но вслух я интересуюсь:
– Ты жалеешь, что не научилась врать? Серьезно?
– Ну, коли уж у нас идет откровенный разговор, – улыбается Ниель, – то признаюсь, что по возможности всегда стараюсь избегать лжи так же, как ты избегаешь своих бывших. Поэтому врать меня лучше не проси, ладно?
Ничего себе, хмыкаю я про себя. А вслух говорю:
– Заметано. Обещаю, что никогда не попрошу тебя об этом.
Вот если бы она сама еще перестала меня обманывать.
– Спасибо, – отвечает Ниель. – А тебе часто приходилось говорить неправду?
