Георгий Юленков - Степной рассвет
Сон прервался. Снова боль. Опять все сначала. Непослушные губы пилота хрипло шепчут одни и те же слова. Чуткое ухо могло бы уловить в этих хриплых выдохах знакомую каждому с детства мелодию.
— Са… ку… ра, са… ён но со…
Два врача склонились над покрытым ожогами и мелкими ранами телом. Руки и ноги пациента были прикручены к операционному столу, но он и не пытался вырываться. Старший из коллег поправил на своем лице повязку и убрал руку с запястья оперируемого. В тишине операционной все еще слышались хриплые осколки слов.
— Господин майор, а он не мог повредиться рассудком?
— Вряд ли. Скорее он таким способом пытается отключить боль. Очень сильный молодой офицер. Обратите внимание, когда он спит – он молчит, когда просыпается, он поет песни, чтобы отвлечься от боли. А когда на границе этих состояний, то иногда можно расслышать, как он ведет бой и стреляет по врагу. Очень интересный случай.
— Может, мы слишком рано отменили обезболивающие? Не продолжить ли курс?
— Во-первых, дальнейшее их применение просто опасно. Пациент может получить нежелательную привязанность на долгие годы. Во-вторых, когда он приходил в себя, его спрашивали, может ли он терпеть боль, или ему нужны лекарства. Он сам тогда отказался от морфина, и поступил довольно мудро. Хотя ему, конечно же, приходится нелегко. Но если выздоровление будет идти в таком же темпе, то примерно через месяц его можно будет перевести в обычную палату.
— Наверное, вы правы. А что нам пока делать с его посетителями?
— Снова приезжал генерал?
— Нет, в этот раз приезжал старший помощник командира того авианосца, на котором он служил. Просил показать ему младшего лейтенанта, но я не разрешил.
— Вы правильно поступили. Общаться с сослуживцами он сможет не раньше, чем зарастут ожоги на лице. Пусть теперь природа поможет его выздоровлению, а мы что смогли уже сделали.
Врачи уходят, и «Мимоза» расслабляет кисти рук. Он не раскрыт. Это хорошо, значит, будем жить.
***
После знакомств с обеспечивающим наземным составом и двухчасовых теоретических занятий, наконец, состоялись, сначала, ознакомительный полет с комментариями Стефановского, а затем и три полноценных учебных вылета. Во втором из них Павле повезло самой отрывать дальнего разведчика от этой двухкилометровой полосы. Сажал РДД, правда, уже Грачев, как налетавший на нем больше часов. Павла поначалу сильно нервничала, но вскоре нашла свой ритм и успокоилась. Голованов тоже учился вместе с ними. Как и Грачев, он успел заранее познакомиться с воздушным кораблем, и даже, наверное, мог бы уже и не слушать обучающего. Несмотря на свой опыт и особый статус, он все равно педантично продолжал отрабатывать взлеты, посадки и маневры.
Стефановский был внимателен, и никому из своих «курсантов» давать послаблений не собирался. Павле от него доставалось больше всех. Как-никак, её опыт пилотирования двухмоторных машин ограничивался до этого всего лишь пятью вылетами на учебно-боевом Р-6 в житомирском Центре. И Павла изо всех сил наверстывала свое отставание от новых соратников. Потом было несколько маршрутных полетов. Из них один был проложен до Баин-Тумена и обратно с четырьмя контрольными точками и посадкой в месте старта. Он выполнялся на высоте десять тысяч, и почти копировал будущий разведвылет по японским тылам. Набор высоты с включенными «Тюльпанами» курировала Павла. Грачев получил от нее несколько замечаний за резкость манипуляций с газом, но не обиделся. Реактивная матчасть работала без сюрпризов.
Сами условия полета были максимально приближены к боевым, в планах была даже имитация противодействия вражеской ПВО. Для этого по договоренности с особым отделом учебный перехват РДД над запасным аэродромом 1-го особого полка недалеко от Баин-Тумена выполнял лично майор Горелкин. Павла наблюдала за маневрами мото-реактивного истребителя через перископический прицел дистанционно-управляемой турели. Будь это настоящий противник, его трижды бы уже перечеркнула бы строчка пятилинейных березинских пуль. Чтобы увидеть работу установки в действии Павла, не удержавшись, все же дала две коротких очереди справа и слева в отдалении от цели. Горелкин тут же прекратил набор высоты и качнул крыльями.
«О! Не то чтоб сильно очканул «Огненный Змей», но, наконец, просек, что в моем прицеле болтается. Это ему для памяти. Вот мы и попрощались с тобой, Иван Олегович. Разошлись теперь наши с тобой дорожки на месяцы, а может и на годы. Надеюсь, ты с толком используешь оставшееся нам время до того июня. А когда я вернусь, спрошу с тебя как с родного… Если вернусь, и если мне разрешат спросить… Но я все же, постараюсь. Ну а пока, счастливо тебе, товарищ командир, и пусть сбитые здесь будут только с красными кругами на крыльях».
— Павел Владимирович, вы опять тут своевольничаете!
— В рамках планов ускоренной боевой учебы, Петр Михайлович.
— А я что, уже разрешил вам вести огонь из турели?
— Про ведение огня пока разговора не было. Но ведь учимся не только мы. Майору Горелкину наверняка было полезно понять, что атаковать высотные цели можно только сверху, или находясь с целью на одной высоте. Думаю, теперь он таких ошибок уже совершать не станет. Ну, а нам было полезно проверить работу оружия на больших высотах. А за то, что я принял это решение самостоятельно, и не доложил о нем как следует, виноват и готов понести заслуженное наказание.
— За наказаниями дело не встанет. Имейте в виду, вот такую недисциплинированность мы тут терпеть ни дня не станем. Ещё один эксцесс, и вместо вас полетит капитан Сорокин из второго состава.
«Прямо как у космонавтов у нас. Основной состав и дублеры. Но бузить мне и, правда, пора заканчивать».
— Выводы из замечаний мной сделаны, за дальнейшие мои действия, готов ответить головой.
— Голову свою оставьте при себе, мне она отдельно не нужна. Как отработало оружие? Что заметили?
— Для ведения огня на боевой дальности стрельбы около восьмисот метров, прицел установлен слишком низко. Очереди будут уходить метров на двадцать ниже цели. Считаю необходимым внести поправки в настройку.
— На обратном маршруте проверим, я сам и постреляю.
— Есть предложение по оптимизации проверки, товарищ Стефановский.
— Опять какие-то выдумки?
— Да как вам сказать. У нас тут один запасной парашют на борту вроде имеется. Предлагаю при подлете к конечному пункту снова набрать высоту до одиннадцати тысяч, и сбросить на этом парашюте пустой кислородный баллон. И попробуем его сбить на нисходящей спирали.
— Гм. Александр Евгеньевич как вам такая идея?
— Идея товарища Колуна правильная, стрелять нам все равно, нужно учиться. Считаю, что в этом вылете перед посадкой всем членам экипажа будет полезно потренироваться в воздушной стрельбе. Но пусть очередь тренировки товарища Колуна будет последней, и соответственно патронов ему оставить по минимуму, чтобы впредь соблюдал дисциплину и не своевольничал.
— Ну что ж, так тому и быть. Вот такая вам сегодня амнистия пополам с наказанием.
— Вас понял, товарищ инструктор.
«Ну и ладно. Зато никто из вас живого истребителя в прицеле Резунова не видел, а мне повезло. Хотя очень бы мне хотелось, чтобы стрелять в том нашем полете никому из нас не пришлось. Ведь для успеха такого задания, стрельба – это роскошь».
Интенсивность тренировок не уменьшалась. Штурманскую подготовку сменяли тренировки по маневрам ухода от перехвата, затем шли специальные занятия по задачам полета. Стефановского сменяли инженеры, потом инструктаж проводил так и не представившийся дядька явно чекистской школы. Потом снова за них брался испытатель. К концу пятого дня тренировок главный наставник, наконец, признал уровень подготовки своих «птенцов» удовлетворительным, и разрешил им летать без ограничений. После завершения занятий, Голованов отозвал Павлу в сторону, и кивнул на стоящего рядом худого неприметного парня.
— Узнаёте?
— На память не жалуюсь. Белогвардейская форма на вашей фигуре, тогда как влитая сидела.
— Ну, у вас на поясе японский штык тогда тоже как родной смотрелся. Побеседуем?
— Запросто.
— Rozumiesz polski, pan porucznik?
— Tak, pan scout. Rozumiem troche.
— Powiedz cos, co chcesz.
— Moze lepiej bede spiewal? Аlbo czytal wierszy?
— Dziekuje. Nie badz taki pochopny.Wszystko w swoim czasie…
«Да-а. Никуда не годятся мои скромные познания. Это не то, что в Варшаве мастер-класс по эксплуатации наших ТРДД проводить. Там я половину темы вообще на русском читала. Лишь с самыми тупыми пшеками я тогда посидела, обсуждая схемы монтажа на языке Пилсудского. Да и украинский мой, если честно, так себе звучит. Так что не выйдет из меня толкового польского шляхтича с канадским прононсом, хоть плачь».
В конце экзекуции Павла чувствовала себя выжатым лимоном, с которого еще вдобавок сняли цедру едкими саркастическими замечаниями. Понимая, что в сравнении с чекистским ее уровень владения языков близок к нулю, она уже просто, в качестве выплеска эмоций, обложила экзаменатора своим невеликим запасом польских ругательств. Вслед за импровизированным экзаменом по польскому языку, начался зачет по немецкому. Затем наступил черед английского, и на закуску был обмен несколькими совсем короткими фразами по-французски.
