Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна

— Ложись! — срывая голосовые связки, скомандовала Катя, когда увидела, как горящие капли льются под крышку зарядного ящика. Прямо на загодя приготовленные пороховые картузы.

Грянул взрыв!

Волной разбило в щепки пушечный лафет, даже подкинуло само орудие. Вынесло и ближайший к той позиции микро-бастион, и кусок многострадального бруствера — вместе с половиной залёгших там наёмников и шведов. Сине-жёлтое знамя с тремя коронами улетело вниз.

Для штурмующих это почему-то стало той последней каплей, когда становится ясно, что «зерг-рашем» дела не решить. Они стали отходить от стены, бросая лестницы и убитых товарищей. Раненых, кстати, уносили с собой, что несомненно делало им честь.

На свой страх и риск Катя высунулась за стену. Оттуда ещё летели пули, но можно было быстро оценить обстановку… Там, внизу, исходил на крик и маты командир «диких гусей», пытаясь заставить солдат идти на новый приступ, но, видимо, у шведского начальства было иное мнение. Какой-то обер-офицер наорал на наёмника и тот был вынужден подчиниться. При нём на ногах, насколько успела заметить Катя, оставалось не более десяти соратников.

Точно так же дело обстояло и на двух других бастионах, где шли бои. Защитники понесли существенные потери. Только первый взгляд позволял оценить их в несколько сотен человек, и хорошо, если меньше — издалека можно было посчитать и мёртвых шведов. Но и ряды штурмующих изрядно поредели. Если потери у них три к одному, то это до двух с половиной — трёх тысяч человек в минус.

На стенах радостно закричали: виктория. И только тогда до Кати дошло, что ноги её больше не держат.

«Меня достали…» — подумала она, мешком оседая на горячий камень боевого хода. Анальгетик всё ещё действовал, не подпуская боль к сознанию, но кровь, вытекающая из ран, как бы намекала, что пора на перевязку.

Когда солдаты подхватили её и на руках понесли к лекарю, всё уже было как в тумане.

Интермедия.

— Штурм отбит, ваше величество, — мрачно доложил Рёншельт.

— Вижу… Передайте приказ артиллерии: перенести огонь в город. Я хочу, чтобы он сгорел.

— Вместе с припасами, ваше величество? Впрочем, держались русские стойко. Может быть, предоставить им возможность сдать крепость и выйти с развёрнутыми знамёнами? — предложил Лагеркруна.

— Пожалуй, вы правы, Андерс… Приведите ко мне гетмана. Я сообщу ему условия для осаждённых. Но приказ артиллерии всё же передайте. Пусть изменят прицел и по моей команде начинают обстрел бомбами.

Карл почему-то не верил в успех переговоров, отсюда и последние его слова. Генералы только переглянулись. Этот городишко не обладал и десятой долей той мощи, которую шведская армия уже ломала об колено. Но он держался. Это было неправильно.

12

Мазепинцы в штурме не участвовали, король им не доверял. Хотя с радостью отправил бы под русские пули, чтобы сберечь жизни своих солдат, но видел: эти разбегутся, едва отнять у них лопаты и дать оружие. Да и сам гетман находился при королевской ставке не пойми в каком статусе. То ли один из военачальников, то ли почётный пленник. Но его умение красиво говорить в эти времена очень ценилось. Если он столько лет умудрялся, уже ведя со шведами переговоры, убеждать царя в своей полной лояльности, значит, умеет подбирать нужные слова.

Старый гетман выехал к стенам Полтавы в сопровождении барабанщика и знаменосца, со всеми необходимыми атрибутами парламентёра. К тому времени защитники города уже «прибрались» на стенах, забрав своих погибших и сбросив наружу тела шведов — предварительно их разоружив. Под бастионами за время штурма образовался фактически вал из мёртвых тел.

…Из офицеров полтавского гарнизона не осталось никого, кто не был бы ранен, в их числе — и полковник Келин. Многие погибли. Но выжившие сейчас собрались на бастионе у Киевских ворот. Приползла туда — иначе не скажешь — и Катя. После перевязки лекарь попробовал удержать её в лазарете, но это было бесполезно. Упрямая как стадо ослов девица, натянув на себя окровавленные лохмотья, некогда бывшие гвардейским мундиром, вооружилась и, шатаясь, потянулась обратно на стену.

Полковник не без сочувствия обозрел свой штаб. Все без исключения офицеры выглядели — краше в гроб кладут.

— Однако ж мы живы, а многие свеи — нет, — сказал он, отвечая на незаданный вопрос. — Готов выслушать вас, господа офицеры. Начнём с младшего по чину. Говорите, поручик, — это уже шатавшейся от слабости Кате.

— В следующий раз они попытаются пойти через нижний город, — высказалась она. — Карл выслушает своих офицеров и наверняка придёт к выводу, что Мазуровский бастион защищён слабее прочих.

— Это и впрямь слабое место, — поддержал её Меркулов — тоже выглядевший так, словно о него тигры когти точили. — Бастион слишком выдаётся из кольца стен.

— Пороха осталось едва ли половина от первоначального запаса, — доложил капитан бомбардиров. — Да и ядер мы растратили. Щебня нам свеи натолкли изрядно, мыслю, вместо картечи использовать, когда снова на приступ пойдут.

— Простите, добавлю ещё, — сказала Катя, прислонившись спиной к стене. Раны, хоть и не смертельные, но болезненные, даром не прошли, да и контузия от близкого взрыва тоже её не красила. — Думаю, сейчас они перенацеливают пушки, чтобы стрелять навесом по городу. И, возможно, вышлют парламентёра, предложат почётную сдачу. Карлу кровь из носу надо избавиться от помехи у себя в тылу, когда подойдёт Пётр Алексеевич, иначе придётся делить армию.

— Стало быть, надобно остаться занозой в его седалище, — совершенно серьёзно сказал полковник. — Но парламентёра я выслушаю, ежели пришлют.

— Белый стяг! Переговорщик! — выкрикнул дозорный.

— Вы и впрямь неплохо Карлуса знаете, Васильевна, — хмыкнул капитан в мундире Устюжского полка. — Может, скажете, за какие грехи он на вас так взъелся, что лучших солдат натравил?

— Да так, было дело, морду ему набила, — без малейшей иронии произнесла Катя. — А он взял и обиделся.

Тем не менее, её слова вызвали всеобщий смех. То ли приняли их за шутку, то ли представили сцену воочию. Но всеобщее напряжение хоть немного этот смех снял.

Мазепу узнали все, даже те, кто никогда его до того не видал. Уж что, что, а словесные портреты в восемнадцатом столетии составлять умели. «Иуда», — пронеслось над рядами солдат, когда грузный всадник в богатых казацких одеждах выехал вперёд.

— Приветствую доблестнейшего полковника Келина, — прокричал он снизу, увидев на стене старого знакомого.

— Что вам угодно, гетман? — он знал Мазепу ещё по Батурину и не считал нужным тратить время на словесные реверансы. — Говорите скорее, у нас не так много времени, чтобы тратить его на вас.

— Король свейский Карлус предлагает вам сдать город со всеми его припасами, полковник, — Мазепа понял, что его лично тут слушать не собираются. — Вам лично и всему гарнизону его величество даёт своё королевское слово беспрепятственно пропустить вас с оружием, развернутыми знамёнами и с барабанным боем, яко доблестным воинам, доказавшим свою храбрость. Также с вами могут покинуть город те из жителей, кто пожелает.

— А в противном случае?

— В противном случае, полковник, его величество клятвенно обещал сровнять город с землёй, а гарнизон и всех жителей истребить поголовно.

— Король свейский известен тем, что держит данное слово, — с усмешкой ответил Келин. — Однако мы не для того сюда пришли, чтобы крепости на пароль сдавать. Сколь свейских солдат сего дня при валах полтавских головы положили? Многие сотни. Таково же будет во всякий иной приступ. Тщетная ваша похвальба, побить всех не в вашей воле состоит, но в воле Божией, потому что всяк из нас оборонять и защищать себя умеет![2]

— Ежели сие сказано окончательно…

— Окончательно, гетман. Так и передайте …своему королю!

…Может, с кем-то другим Мазепа и попытался испробовать своё умение убеждать, но загвоздка была именно в том, что этого человека он знал слишком хорошо. Не послушает. Не поверит.