Дмитрий Шидловский - Самозванцы
– Возможно. – Лицо императора снова недовольно скривилось. – Но сейчас идет война. Существенное изменение тактики в период боевых действий совершенно нежелательно. Кроме того, знаете ли, все эти методы скрытных операций, выстрелов из‑за угла, ночных налетов, похищений, диверсий… Как‑то не по‑европейски это все, не цивилизованно. Раз уж вы столь успешно применили подобную тактику в боях, продолжайте. Но я бы не хотел прослыть на весь мир варваром, который воюет подобными методами.
Брусилов с Крапивиным переглянулись. То, что их план провален, стало совершенно очевидно. Император не желал создавать сеть специальных отрядов на всex фронтах.
– Что ж, если у вас ко мне больше ничего нет, господа… – Император развел руками и выжидающе посмотрел на собеседников.
– Прошу простить, ваше величество, – снова вытянулся Крапивин. – Когда мы шли сюда, я обратил внимание на некоторые недостатки организации постов. Это создает угрозу проникновения вражеских шпионов и диверсантов в штаб и даже непосредственно к вашему вагону. Если вы позволите, я укажу начальнику вашей охраны на допущенные оплошности.
– Что?! – Император ошарашенно посмотрел на нахального подполковника.
– Именно так, ваше величество. Не смею более отнимать вашего драгоценного времени, но прошу разрешения подать рапорт начальнику охраны.
– Отчего же! Я немедленно вызову генерала Семенова, и вы сможете высказать ему все ваши замечания.
Через пять минут в салон вошел толстый раскрасневшийся генерал‑майор, бодро отрапортовал императору и застыл в ожидании.
– Это подполковник Крапивин, генерал. – Ниш лай указал на Крапивина. – Он сегодня прибыл с фронта и утверждает, что в охране ставки существуют серьезные огрехи.
Генерал метнул злобный взгляд на Крапивина, снова вытянулся по стойке «смирно» и отчеканил:
– Никак нет, ваше величество. Охрана надежная. Мышь не проскочит. Мы свое дело знаем. А всяким фронтовым офицерам лучше бы своим делом заниматься, а не рассуждать о том, о чем они понятия не имеют.
«Ах ты, боров! – выругался про себя Крапивин. – Мало того что службу несешь отвратно, так еще и оскорблять задумал. Ну, я тебе устрою!»
– Уверяю вас, ваше превосходительство, – громко произнес он, – что не только мышь проскочит. Если мне потребуется, то я целый батальон скрытно через ваши посты проведу. А чтобы не быть голословным, предлагаю вам следующее. Сегодня вечером я покидаю Могилев. Если потребуется, в сопровождении вашего офицера. Вы предупреждаете всех караульных, что сегодня вечером к вагону Верховного главнокомандующего попытается пробраться злоумышленник, и даете мои приметы. И сегодня ночью, в два часа, мы встретимся с вами у входа в этот вагон. Единственное условие: не надо окружать его сплошной цепью солдат. Я, безусловно, все равно пройду, но мне не хотелось бы, чтобы были пострадавшие.
Генерал устремил испепеляющий взгляд на Крапивина.
– А что, это интересно, – произнес император. – По крайней мере мы сможем проверить, надежна ли охрана. Подполковник опытный разведчик и знает толк в подобных делах. Я сам с нетерпением буду ждать исхода этого пари. И, пожалуйста, не воспринимайте это как акт недоверия к вам лично. Мы просто хотим улучшить охрану.
– Хорошо, – недовольно проворчал Семенов. – Скажите, подполковник, мой офицер сможет следовать за вами?
– Разумеется, я ему этого не позволю, – улыбнулся Крапивин.
* * *
– Уезжаю из Могилева со смешанным чувством. – Брусилов, заправил салфетку за ворот. – С одной стороны, полный провал нашей миссии. Император наотрез отказался даже рассматривать идею создания специальных подразделений на всех фронтах. Но, с другой стороны, вы остаетесь при мне. Это приятно.
– Хорошо, что нас не заставили распускать уже сформированные спецотряды, – заметил Крапивин, пододвигая поданную официантом тарелку.
– Ну, этого они не дождутся, – усмехнулся генерал. – Во‑первых, победителей не судят. Во‑вторых, я так давно приобрел в нашей армии репутацию смутьяна, что со мной не хотят связываться даже самые отпетые консерваторы.
– Ох, судят победителей, Алексей Алексеевич, еще как судят, – вздохнул Крапивин.
– Возможно. Вы то сегодня ночью, кажется, малой кровью отделались.
– Да я вообще без крови обошелся. Даже ту группу из пяти молодцов у вагона тихонько положил, без криков. Правда, на шум возни государь вышел. Тем наше пари и закончилось. Я подробно описал Семенову, как шел и где в системе охраны допущены ошибки, а потом вернулся в гостиницу.
– Рискованный вы человек, Вадим, – заметил Брусилов. – Впрочем, за это я вас и ценю. Ладно, закончим эту войну – я обязательно добьюсь распространения нашего опыта в армии. Сейчас воевать надо по‑новому. Время атак строем под полковой оркестр уходит в прошлое. Будущее за такими солдатами, как вы, Вадим.
– Спасибо, Алексей Алексеевич, – ответил Крапивин и, немного помедлив, добавил: – Но я боюсь, что эта война очень плохо кончится.
– Что вы имеете в виду? – Брусилов быстро окинул взглядом соседние столики. – Лично я не вижу предпосылок для поражения русских войск. Да, нам не удастся завершить кампанию в короткие сроки, как об этом кричат горячие головы. Но в конечном счете Германия и Австро‑Венгрия выдохнутся и не выдержат войны на два фронта. Так что я не понимаю ваших опасений.
– Вы все прекрасно понимаете, Алексей Алексеевич. – Крапивин в упор посмотрел на командующего. – Провал японской кампании привел к революции пятого года. Если нынешняя продлится еще хотя бы полгода, новая революция станет неизбежной.
Брусилов выдержал тяжелый взгляд своего подчиненного.
– Я не люблю пустых разглагольствований, – ответил он наконец. – Если вы видите конкретный выход из ситуации, извольте предложить его. Если вы просто в настроении поплакать над судьбой несчастной России, то здесь я вам не собеседник.
– Я нахожу, что без коренных преобразований в обществе революция неминуема, – понизил голос Крапивин. – Я никогда не был большим сторонником думских болтунов, но завинчивать гайки уже поздно. Если государь не дарует народу правительства, назначаемого Думой, если не решит земельного вопроса, если не согласится на расширение гражданских свобод, будет грандиозный взрыв. Произойдет революция, подобная французской. И наши доморощенные Робеспьеры превзойдут в жестокости своих предшественников. Я часто разговариваю с солдатами. Никто из них не видит смысла в этой войне. Как только трон зашатается, они побросают винтовки и побегут домой делить землю. Рабочие задавлены низкими заработками и непосильными условиями труда. Предприниматели напрочь отказываются делиться с ними частью своих прибылей. Заводы встанут. Это будет всеобщее помешательство. Фронт развалится, и немцы будут хозяйничать на земле, раздираемой гражданской войной. Мы как офицеры и патриоты не имеем права этого допустить.
Брусилов долго молчал, ковыряя ножом в тарелке. Наконец он заговорил:
– Положим, вы достаточно верно очертили проблемы, стоящие перед Россией. Одну только забыли – инородцев. Империя так долго подавляла чужие народы, презирала их традиции и уклад, что вызвала у них стойкую неприязнь к себе. И эти болтологией не занимаются. Эти совершенно определенно готовятся к большой драке. Я даже могу понять их. Но мне также ясно, что при первых признаках слабости империи они начнут еще больше раскачивать лодку. Не только поляки, Речь Посполитую которых так блистательно уничтожал упомянутый недавно государем Суворов. Допускаю, что и чухонцы, и грузины вылезут с лозунгами самоопределения. Как русский офицер и дворянин я не могу допустить развала своей страны. Но вы понимаете, когда одновременно поднимутся инородцы, крестьяне и рабочие, легко нам не будет. А если это произойдет еще до окончания войны… Хорошо, как говорят на тактических занятиях, задача поставлена. Каковы ваши предложения?
– Мы должны предотвратить это.
– Каким образом?
– Нужны реформы, и немедленные.
Брусилов печально посмотрел на подчиненного.
– Государь никогда на это не пойдет, – произнес он наконец. – Даже не потому, что сейчас идет война. Просто он искренне убежден, что путь России – это самодержавие, православие, народность. Сам Манифест пятого года был вырван у него почти силой. Как только появится возможность, он прихлопнет всю эту говорильню одним ударом. Я даже допускаю, что наш обожаемый самодержец потому так рвался воевать в четырнадцатом, что рассчитывал в случае быстрой победы ликвидировать Думу и вернуть себе абсолютную власть. Военная кампания вот только по‑другому пошла, и ему пришлось руководить войсками, выдерживая думскую критику.
