Воин-Врач IV (СИ) - Дмитриев Олег
— Некоторые из тех, что послали меня, были бы рады закрыть наши северные земли от тех, кто учит потомков легендарных героев с детства быть слабыми и покорными. Многие поколения до нас учили другому. В наших краях нельзя быть слабым, слабый — мёртвый. Он может ходить, торговать, говорить. Но он мёртв. Не дело, когда мертвецы учат живых и правят ими. Ясно, что править рабами проще, чем воинами. Наши земли не хотят плодить рабов, что продолжат слушать епископов чужой веры, которые сперва скулят на площадях, оплёванные и побитые, а через год-два уже важно учат, как жить, стоя на возвышении в доме Бога, который построили на наши же деньги!
Кажется, как говорили в моём времени, у Хагена наболело. В том, что говорил он честно и от души, сомневаться не было никакой возможности. Как не было её и в том, чтоб понять, с какой целью он преодолел сотни вёрст, придя сюда. Это и постарался выразить на лице Всеслав, чуть подняв левую бровь.
— Мы, я и пославшие меня, просим тебя, великий князь русов, выбрать, кого из властителей наших земель, Готланда и Свеланда, ты поддержишь словом и делом. Тот, на кого ты укажешь, примет старшим братом тебя, а не Генриха из Ахена, — «родил»-таки Рыжебородый. Вот так. Швеция выбирала между Русью и Священной Германской Римской империей. Интересно, кто сейчас распинался перед Генрихом с контрпредложением от «пославших его уважаемых людей»?
— Дайте гостю еды и питья. Он проделал долгий путь и сказал долгую и красочную речь, — проговорил Чародей, не сводя глаз с Хагена.
Дверь скрипнула, возвестив, что открывали её не Гнатовы, и впустила Домну, следом за которой вплыли три «лебёдушки» с подносами. Будто только этих слов великого князя и ждали. Стол мгновенно и почти бесшумно наполнился мисками, тарелками и прочими ёмкостями, дух от которых поднялся такой, что рыжая борода гостя зашевелилась, а в брюхе заурчало. «Служба кейтеринга» освободила комнату в считанные минуты, оставив аромат вкусной еды и новомодных «духо́в», настойки-эссенции из цветов и ягод, которую стали недавно делать Буривоевы на той самой пасеке в верховьях Почайны, где жила раньше зав.столовой с семьёй и детьми. Духи́ эти разметали на торгу ещё быстрее, чем настойки, притом, что стоили они значительно дороже. Малиновые и те, что из ландыша, шлейф которых остался после ухода «лебёдушек», считались самыми модными. И, предсказуемо, самыми дорогими.
Северный гость втянул хищно воздух широко раскрытыми ноздрями, повернувшись к закрывшейся со скрипом двери. И снова издал животом звук, дававший понять, что ел он в последний раз преступно давно.
— Сядь за мой стол, ярл Хаген Ульфссон Рыжебородый. Отведай моего хлеба, рыбы и мяса, выпей пива, — задумчиво, будто нехотя, проговорил Чародей. — Перекусим и мы. На сытое брюхо думается лучше.
И отмахнул ножом шмат буженины, привычно уложив его на ломоть ржаного, мазнув поверх щедро хреном. Ясно, что бытовавшие в этих временах убеждения, что на полный живот принимать решения было проще, имели мало общего с физиологией и психологией. Но в чём-то были и справедливыми. Сытому уже не так хотелось убить собеседника, как голодному. Или хотелось так же, но было лень.
Рыжий трескал так, будто и вправду ел до этого только на противоположном берегу Варяжского моря. Здесь это тоже считалось доблестью, и тот, кто «не ел, а нюхал», как тот ишак из старого анекдота моего времени, считался бы больным или по меньшей мере подозрительным. Хруст костей, свиных и куриных, на крепких зубах Хагена никаких подозрений не вызывал: мужчина, воин, герой! Жрал, как полагается.
— Освежить стол, — сказал чуть громче привычного Всеслав, когда гость, сыто отдуваясь, обтёр жирные пальцы сперва об одежду, а потом, контрольно, о волосы и бороду.
Снова распахнулась звонкая дверь и душистые девки убрали со стола, оставив блюдо с хлебом и разными мясными нарезками, что так удобно было класть поверх ржаного или ситного. И жбаны с пивом тоже «ушли», сменившись на привычные уже в этих краях фляги.
— Рысь, — попросил-скомандовал князь.
Каждый поднял стопочку-лафитничек. Северный гость держал непривычную тару с опаской, боясь раздавить или выронить. Пальцы на правой руке у него явно были выбиты, сломаны и порублены не единожды.
— Я рад встрече с тобой, Хаген. Я выслушаю тебя. За то, чтобы решение моё приняли и одобрили Боги! — возвестил Всеслав и хлопнул перцовки. Привычно поднеся к носу горбушку.
Опрокинул лафитничек в пасть и викинг. Вытаращившись невообразимо, пытаясь хватануть воздуха перехватившимся горлом. Ставр, сидевший рядом, всучил ему в скрюченные пальцы кружку морсу, прохрипев что-то непонятное. Рыжий дёрнулся, глянув на калеку, и влил холодный брусничный напиток, кажется, прямо в желудок. Схватив тут же предложенный с другой стороны Гнатом кусок хлеба со щедро намазанным рубленным салом с чесноком.
— Я сказал, что в доме любимца Богов пьют жидкий огонь. С непривычки трудно, запивать надо, — пробурчал старый нетопырь в ответ на вопросительный взгляд Всеслава.
— Почему не приехали другие, о ком пишут старейшины твоей земли? — спросил Чародей, изучив послания на свёрнутых выделанных шкурах, переспрашивая и уточняя значение тех или иных корявых символов у Ставра.
— Двое, как я думаю, вполне готовы принять золото и поддержку церковников. Один при смерти, поморозился крепко в походе. Ещё один отправился грабить пруссов и ятвягов, да, по слухам, там и сгинул.
Хаген говорил искренне, как пятилетний. То ли от перцовки, которая с непривычки и вправду открывала в людях новые, неожиданные грани. То ли от того, что уверился в том, что за одним столом с ним и вправду сидят великий волхв Старых Богов и пастырь, несущий волю Нового, да вполне мирно, не хватая друг друга за бороды, не сварясь, как все, виденные им ранее. Или от того, что сердцем чуял: этому, с серо-зелёными глазами, врать — себе дороже.
— Добро. Так поступим: ты вернёшься в Готланд и передашь, что ваши земли и племена, живущие на них, могут рассчитывать на мою поддержку и помощь. О том, что от этого получу я, и кто станет мне меньшим братом в Сигтуне, мы потолкуем с тем, кто сможет говорить от имени всех северных родов. Будет это через две луны, в Полоцке, на моей родной земле, в городе, основанном ещё Рёнгвальдом Достославным, которого ты, Хаген, помянул в начале.
Чародей говорил спокойно, уверенно, неторопливо, не глядя на вытягивающиеся лица советников. Которые только сейчас поняли, сбор какого уровня он намеревался учинить в своей вотчине. И кого можно было ожидать там увидеть.
— Раньше и рад бы, да недосуг. Через седмицу-другую придут захватывать страну мою бессчётные рати папы римского. Пару дней всяко провозиться придётся, пока всех их в Хельхейм отправлю, к толстухе Хель.
Хаген разинул рот, откуда выпал кусок курицы. Так на его памяти чудовищную великаншу, могущественную повелительницу мира мертвых, не рисковал называть никто.
— Потом праздник у меня — старший сын невесту в дом приведёт. С подарками мы с тестем будущим тоже пока не определились: то ли северный берег Русского моря ему подарить, то ли южный Варяжского?
Закашлявшемуся мучительно Рыжебородому хлопали по могучей спине и Ставр, и Рысь. Кого похлипче — наверняка убили бы, ну, или половину рёбер сломали точно. Этот же словно не замечал ударов, под какими и конь бы присел.
— Сам видишь — хоть порвись, а никак. Вот разберусь малость с делами — тогда сразу. Со Ставром уговоритесь, как вестями обменяться, на случай, если быстрее управлюсь. Погостишь у меня, или домой сразу? — спросил Всеслав, будто не замечая состояния викинга.
Тот молча таращил на Чародея вылупленные сверх всякой меры прозрачно-голубые глаза, а рот закрыть даже и не пытался. Того, кто так панибратски общался с Богами и великанами, собирался за пару дней уничтожить невероятное количество злых врагов и размышлял между делом, какой лен-надел-вотчину подарить на свадьбу сыну, он видел впервые и был изумлён. И бесстрашием, и уверенностью, и холодной яростной силой, что чувствовалась в этом невозмутимом вожде русов. И тем, что любой из свадебных подарков был гораздо больше всех изведанных земель его Родины.
