Воин-Врач IV (СИ) - Дмитриев Олег

— Если ты не станешь прогонять, я бы вышел с тобой в одном строю против алчных латинян, — воин в северянине предсказуемо победил политика и вождя. — Вести за море передам с верными людьми. Мой меч и топор тоже годятся на то, чтоб проводить в чертоги Хель несколько десятков твоих врагов. Которые всё равно станут моими, когда ты назовёшь меня младшим побратимом.

Чародей усмехнулся и отсалютовал Хагену лафитничком. Наглый. Храбрый до безумия. И хитрый, конечно, но отваги и наглости явно было значительно больше. Достойный, хрестоматийный даже представитель своего племени.

Я вспомнил, что в сериалах самого завершения моей прежней жизни режиссёры, сценаристы и кто там ещё производил те многосерийные поделки, всегда показывали викингов необузданно яростными дикарями. Вожаком у них обязательно был смазливый голубоглазый блондинчик с квадратной челюстью, лукавым прищуром «смерть девкам» и такого же формата голым торсом с прессом-«стиральной доской». Почему-то большинство актёров на такие роли попадало прямиком из рекламы мужских трусов. И в череде кровавых драк, подлых интриг и разврата создатели то ли нарочно, то ли случайно не упоминали о том, что эти самые дикари, что постоянно жрали мухоморы, запивая пивом, взяли на меч земли франков, англов и прочих, отметившись аж в Португалии и Северной Африке. Вот тебе и безумные берсерки.

— Добро. Ты один? Есть, где остановиться в городе? — спросил великий князь у Хагена, что аж напрягся в предвкушении драки, будто латиняне уже столпились за дверью.

— Со мной полсотни воинов с моего снека Ондстрёмминг, — гордо выставив рыжую бороду, заявил ярл. И добавил, заметив интерес Всеслава:

— На языке русов имя снека значит «Злая салака». И все те, кто говорил, что мой снек меньше, чем их драккары, теперь спорят об этом с треской и салакой на дне!

Да уж, в части вспыльчивости, обидчивости и готовности найти или создать проблемы, равных северянам не было. Но с другой стороны, как ещё можно было сохранить честь и уважение со стороны таких же, одновременно и отбитых, и отмороженных?

— Мой воевода Гнат Рысь посмотрит твоих удальцов, Хаген Рыжебородый, и найдёт им место в строю. Пять тысяч латинян сами себя не убьют, лишними твои мечи и топоры мне не будут.

По глазам ярла было отчётливо видно, что услышанная цифра оказалась для него неожиданностью. Полнейшей. Но к чести Рыжего, «включать заднюю» он и не подумал, оскалившись и проорав что-то на родном.

— Говорит, теперь точно в саги попадёт. Радуется, — флегматично перевёл восторженное рычание Ставр.

Попасть в саги для северян считалось огромной честью. Наши тоже были не прочь послушать про себя былины и сказания, встав в один ряд со Святославом Храбрым, Вещим Олегом и Святогором. У нас же с князем оставалась одна крошечная, малюсенькая такая задачка. Сделать так, чтоб произошло это не посмертно. И кто бы знал, чего это будет нам стоить уже вот-вот…

Глава 6

Операция «Лужа».Начало

С уходом основной части дружины в городе стало заметно пустовато. На подворье это замечалось меньше — Гнатовы оставались пока, те, кто был задействован в охране. Но и их было меньше. На торгу и площади не сцеплялись языками ладные ратники с румяными звонкими бабами, не летели шутки и смех. Напряжение и ожидание накрыли Киев так же, как и выпавший накануне снег, сырой и тяжёлый. Не то, чтобы совершенно невероятный по ранней весне в этих краях, но такой дружный и обильный, какого и старики не сразу и припомнили. Снегопад тут же приняли за добрый знак и помощь Богов: дескать, сама Мара-Марьяна напоследок расщедрилась, потому как Чародей ей самолично небывало богатую жертву посулил. Слухи, что передавали Гнату, а он уж приносил Всеславу, играли нам на руку, как и погода.

Отец Иван на заутрене призвал всех не молиться, что было бы ожидаемо, а твёрдо верить в победу русского воинства над подлыми захватчиками. И ждать героев дома, живыми и здоровыми. Потому как архангел Михаил, явившийся ему лично в ночи, пообещал, что небесная рать святая внимательно будет следить за сражением и одержать верх злодеям-еретикам не даст ни за что. Верующих христиан в дружине было даже не треть, но вид их одухотворённых лиц поднимал настрой и остальным. Которых на выходе из собора встретил великий волхв Буривой в бурой шкуре на плечах, с посохом, навершие которого было сделано в форме медвежьей головы. Одноглазый старец напутствовал лаконичнее и жёстче, уверив, что лично слышал от самого Перуна-батюшки, что и он рать потомков-правнуков не оставит. «Заряженных» на победу стало ещё больше. Почти каждый взор сиял предвкушением битвы и непременного чуда. Один-то Бог мог и напутать чего, всякое случалось. Но чтоб два разом — такого не бывало отродясь!

Доиграла сцену до верхней эмоциональной точки Дарёна.

Когда Буран, что шагал справа от Рысьиного Булата, поднёс великого князя во главе ближней дружины к ступеням собора, она сложила руки на уже заметном животике и громко и отчётливо проговорила, так, что слышал, пожалуй, каждый на площади:

— Не гуляй долго, муж дорогой, не задерживайся. Как разгонишь негодяев — поезжай домой, не лови их по лесам до последней падлы. Мы ждать тебя будем с победой скорой и лёгкой.

Мне было видны и почти физически ощутимы чувствами князя, что знал жену лучше всех, её тревога и тщательно скрываемое волнение. Но держалась великая княгиня молодцом, ни слезинки в глазах, ни складочки на лбу и меж бровей, ни на секунду голос не подвёл. В то, что у неё не было и тени сомнений в озвученном результате похода, верилось легко и сразу. Каждому, на кого действовал, кому слышен был её завораживающий глубокий голос. Леся, державшая на руках братишку, почти копировала осанку и выражение лица наречённой матери. Научится со временем.

— А тех тварей, что от гнева твоего и Божьего по лесам да болотам схорониться решат, лихоманка задерёт, топь затянет, дерева́ придавят, зверьё лесное загрызёт да чёрные навьи умучают, что я своим словом на них напущу!

Теперь голос её звучал не зло, не гневно даже, а именно угрожающе. Налетевший нежданный порыв ветра поднял распущенные чёрные волосы Леси, и на миг даже мне померещилось, будто на белом камне святой Софии стояли две злющие ведьмы в полном своём праве, защищавшие любимых и близких, что шли на смертный бой с врагами. И их наговор-заклятие мог быть и посильнее штук волхва и патриарха. Горевшие глаза стародавних воительниц-поляниц, жесткий голос, твёрдые слова и такая же вера в то, что сказанное непременно сбудется. И это тоже чуял сердцем каждый на площади.

— Да будет слово моё крепко! — громко произнесла княгиня.

А я удивился, услышав, как зазвучали её слова над площадью, над городом, повторяясь на разные голоса. Пока не понял, что наговор на удачу своим и гибель лютую врагу повторила за матушкой-княгиней, наверное, каждая женщина. Старухи, бабы, девки и девчонки, провожавшие отцов, мужей, любимых, детей, внуков и просто незнакомых, но от этого не менее дорогих и любимых защитников и добрых воинов, посылали им вослед свои любовь и веру. Самый мощный оберег, сильнее которого ничего на свете не было.

Казалось, сам воздух искрил так же, как крупные снежные хлопья, наледь и сосульки на крышах. Как глаза каждого из ратников, Перехлёстывающие через край чувства будто поднимали на холках каждого из Чародеевой стаи серую шерсть, растягивали губы над клыками, наполняли мощью и ярью. Князь повернулся еле оторвав взгляд от любимой и увидел лучшего друга. Тот смотрел на него с неожиданным выражением, смесью шалой безрассудной удали и какой-то невыразимой мольбой. Кожа на скулах и висках шевелилась, когда до скрипа сжимались зубы, и казалось, что лицо того и гляди вытянется в зубастую хищную пасть. Всеслав и сам чуял в себе эту переполнявшую трепещущую силу. И кивнул другу, глаза которого полыхнули счастьем. Вскинув голову к светлевшему на востоке небу, к поднимавшемуся далёкому Деду-Солнцу, Рысь завыл, и волчью песенку разом подхватила вся дружина.