Спасти кавказского пленника (СИ) - "Greko"

— Знакомые места, — буркнул я нелюбезно, еще до конца не проснувшись.

Буйнов не обиделся. Наоборот, добродушно похлопал меня по плечу.

— Просыпайтесь скорее. Я уже быков нанял, чтобы повозку втащить на гору. Пешком пойдем. Или на своем красавце поедете?

— Нет! Так дело не пойдет! Поедете вы, а я рядом пойду за стремя держась, — мне не хотелось возиться с развьючиванием своего «черкеса».

Капитан спорить не стал. Было видно, что ему, с его больными ногами, взбираться на гору будет нелегко.

Мы обогнули огромный персидский караван из верблюдов и ишаков, вставший на ночевку. Двинулись за своей повозкой. Осетины-проводники криками погоняли быков. В ночной тишине их возгласы разносились на много километров. Звезды освещали нам путь. Смотреть особо было не на что — пустынный край с редкими кустами и чернеющими провалами ущелий в стороне.

До почтовой станции добрались далеко за полночь. На втором этаже для нас нашлась комната. Спать уже не хотелось. Сидели у окна в ожидании восхода при свете жестяной лампы. Подкреплялись захваченными в дорогу припасами, запивая кахетинским из моего бурдюка. Вели неспешный разговор.

— Я, как услышал, что вы эриванец, сперва не хотел с вами дела иметь, — признался капитан. — Теперь же рад, что ошибся.

— Чем же вам эриванцы не угодили?

— А вы не знаете?

— Откуда? Я в полку не более нескольких часов провел.

Капитан скептически на меня посмотрел. Сделал свои выводы, догадавшись о роде моих занятий. Объяснил все, как по полочкам разложил.

— Эриванский и Грузинский полки были раньше кунаками. Но, как Дадиана вашего назначали, все изменилось в одночасье. Нет ныне былой дружбы и взаимовыручки!

— Как могут быть кунаками полки? — удивился я не на шутку.

— На Кавказе чего не бывает! И полки могут побрататься, и даже враги. Куринцы, славные егеря, издавна враждуют с апшеронцами. Раз на местном базаре вышла драка апшеронцев с чеченами. И как вы думаете, чью сторону взяли куринцы?

— Неужто чеченцев?

— Именно! Кричали егеря: мы с чеченами все время воюем! Они нам как братья!

— Что за дичь?

— Кавказ! — развел руками капитан и поморщился от боли. Потер ноющее колено.

— Вы мне при знакомстве сказали, что в казармах ревматизм подцепили. В Манглисе, где мне довелось побывать, все добротно, хоть и тесновато. Без сырости.

— По вопросу вашему понятно, что вы в армии новичок. Штаб-квартира и у нас, в Белом ключе, дюже хороша. А под Гори местность болотистая. Только зимовать там можно. Мой флигель при казарме всем ветрам открыт. Сотворен на-фифи. Не нашлось хороших мастеров…

— Плохие строители из грузин?

Капитан заливисто рассмеялся.

— На азиатцев нет надежды. Все солдатскими руками спроворено. В полках принято свое хозяйство держать. Отряд, запертый в укреплении, сам должен хлопотать о своем благополучии. Отпускает нам казна сырой материал для пищи и одежу. И деньги. А что на них купишь? Потребного и под свечей не сыщешь! Вот и выходит: без артели никак. 25 портных и сапожников у меня в роте. Покосы свои. Стада. Солдаты — и погонщики, и пастухи, и огородники.

— Дармовая рабочая сила?

— Почитай — так. Пять копеек в сутки солдату положено. За поход доплачивают гроши. А хороший солдат должен быть отменно кормлен. Иначе ноги протянет в горах. В Тифлисе, сказывают, балуются со справочными ценами на продукты с ведома баронессы Розен. Завышают. Кто-то на этом руки греет.

«Не иначе как князь Дадиани», — предположил я.

— Светает! Пора выдвигаться!

— Как думаете, проскочим за день перевал?

— Гуд-гора ныне покойна, — указал в окно Буйнов на предстоящий нам подъем. В утренних лучах его вершина отсвечивала снежными заносами — Бог даст, не застрянем. И на Крестовом должны уже обвалы основные сойти. Я нарочно это время выбрал для поездки. Выехал бы раньше, мог и застрять. Бывает так завалит, до трех недель народ кукует, пока расчистят. Спят сидя. Дров нет. Горячку подхватить — плевое дело! Иных намертво заваливает, если не повезет![2]

— Может, отправимся верхами? — спросил я без задней мысли. — Наймете вьючную лошадь. Перекинем на нее мой скудный скарб и ваши чемоданы. А вы поедете на моем «кабардинце»?

— Широкой души вы человек! Я рад, что выбрал вас в товарищи! Подъем с тележкой — нелегкое дело. Пришлось бы камни под колеса подкладывать.

Осетина с повозкой отпустили и тронулись в гору. Петляющий подъем легко не давался. На середине спешились и погнали лошадей перед собой. Одолели две версты за два часа.

На вершине лежал снег, хрустел под ногами. Ветер кидал его в лицо. Уши закладывало. Слепило так, что вспомнил о пороховом растворе, которым мазали веки в прошлом году при переходе в Сванетию. Хорошо подморозило. Мне не верилось, что за спиной остались цветущие сады, виноградники и зеленеющие луга.

— Внизу — Чертова долина, старая граница Грузии. Считают, Крестовый перевал отделяет Закавказье, — показал Буйнов на черный крест на вершине впереди лежащей горы и, словно подслушав мои мысли, сказал. — Как по мне, так граница здесь. Позади — мир ярких красок. А нас ждут теснины каменные, жизни лишенные.

— Да вы поэт, господин капитан!

— Довелось прочесть очерк блистательного Пушкина «Военная грузинская дорога» — застеснявшись, пояснил Буйнов. — Говорят, он вошел в его новую книгу «Путешествие в Арзрум». До нас еще не добралось это сокровище!

Спуск был ужасен. Узкую тропу заливали ручьи от таявшего на вершине снега. Лошадей пришлось вести под уздцы. Падения стали нашим спутником и нашим проклятьем. Каждый раз сердце замирало в предчувствии беды. Оставалось лишь восхищаться бесстрашием возниц повозок, игнорировавших пропасть.

В холодной долине, продуваемой всеми ветрами, ютился небольшой осетинский аул. Все его жители зарабатывали на жизнь проводами путешественников через Крестовой перевал и расчисткой снега. В каменной сакле, крытой шифером, где мы решили перевести дух, было холоднее, чем на улице. Дров не было. Еду готовили, используя жалкие пучки травы и чудом занесенные ветром веточки. Уверен, местные радовались любой сорвавшейся с кручи повозке, остатки которой могли согреть зимними ночами.

— Дальше верхом — я на попятный двор! — признался Буйнов. Спуск его вымотал окончательно, а его словесный конструкт означал не иначе, как полный отказ. — Поеду на санях.

Я бы тоже не отказался. Но за лошадьми требовался пригляд. Выехал за санями, стараясь не отставать.

Дорога шла кругом, огибая белоснежную вершину. Ее намечали воткнутые в снег высокие шесты. Шаг в сторону — и лошадь могла провалиться по уши. Но мои «кабардинцы» шли ходко, четко по следу салазок, и хлопот не доставляли.

Присоединившимся к нам трем гребенским казакам на косматых лошадях приходилось труднее. Их кони упирались, фыркали и боялись ступать по насту.

— Хорошие скакуны у вас, Ваше Благородие! — сказал один из них. — За перевалом глядите за ними в оба! Ингуши-разбойники балуют! Такой конь — знатная добыча. Не приведи, Господи, накинутся на конвой.

Он странно перекрестился.

— Какой ты веры, братец? — заинтересовался я.

— Староверы мы. Федосеевцы. Без попа живем — лебеду жуем!

— Как же вы женитесь?

Казак искоса на меня взглянул. Ни слова не ответив, приотстал, пропуская вперед.

Женитьба, Крестовая гора, Тамара… Ассоциация возникла сразу. Лермонтовский Демон! Ведь здесь он пролетал! Казбек, Дарьял и Терек! До них уже рукой подать.

Сегодня пятница. Моя Тамара и Бахадур должны перебраться во Дворец. Как у нее все сложится? Сердце сладко заныло.

Казенный дом в Коби, у подножия Крестовой, оказался жуткой дырой. Чад, угар, холод. Вместо мебели — дощатые нары, лишившиеся тюфяков со времен Вселенского Потопа.

— Не отчаивайтесь, Константин, — успокоил меня капитан. — Доберемся до Казбека и отдохнем. Там станция устроена не в пример лучше этой.

Я особо и не отчаивался. Если бы не вонь от сохнущего у огромной печи мокрого белья, выспался бы даже с удовольствием в своей бурке. Уже привык к таким ночевкам.