Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные
- Прости, почтенный: ты знающий, спору нет, - а Гиньотти? Тоже ведь не дурак безграмотный?! Я, конечно, тебя не в пример больше уважаю - но Платон, как говорится, друг... а где истина, хрен его знает. В натуральной философии проще. Там понятно, как отличить истину от заблуждения - с божественными же материями мне не сладить. Думаю, ежели Господь захочет меня на верный путь навести, так просветит.
- Много, ой много о себе мнишь, человече! Сам Господь тебя наставлять должен, на меньшее не согласен?
- Не обязательно лично, пусть через подчиненных, как у нас в армии... Ванька, чертов сын, что так долго?! Тебя за смертью посылать!
- Дак из постели жиденка поднял... А квасу, как ваша милость приказывали, в евонном трактире нет. Не прогневайтесь, господин генерал, вот пива принес... - Денщик потопал на пороге, отрясая снег с башмаков, приблизился и с поклоном подал немалого размера жбан.
- Заплатить не забыл? Ступай пока. - Откинув крышку, я жадно припал к настывшему на морозе сосуду под насмешливым взглядом ректора. Когда отвалился, в изнеможении переводя дух и прислушиваясь к ощущениям в желудке, тот продолжил:
- Когда бы жажда духовная паче телесной тебя томила - нашел бы наставника. А то от лжи отошел, к правде не пристал.
- Знаешь, отче, кто мой любимый святой?
- А я уж, грешным делом, думал, не афеист ли ты. Ежели есть таковой, то Святой Фома, несомненно!
- Точно! Это ведь ему Спаситель сказал: 'Аз есмь путь и истина и жизнь'?
- Именно так!
- А почему Пилату смолчал? Почему на его: 'Quid est veritas?' не ответил: 'Аз есмь'? Сдается, не любил Он нашего брата!
- Это кого? Я слышал, ты квиритом себя полагаешь?
- Полагал в детстве. Нет, я о воинах. Точнее, о воинских начальниках. Чин прокуратора вполне генеральский, хотя не из самых высших...
- И что же?
- Да то, что мне Пилат понятнее всех в этом деле. Верный слуга, пес империи... Такой же, как мы... Среди нас подобных ему - двенадцать на дюжину. Не хочу сказать, что со времен Тиберия ничего не изменилось... Но доселе полно таких казусов, когда закон диктует одно, совесть - другое, а государственная необходимость - третье. А натрое не разорваться! Вот и умываешь руки: как бы ни решил - все равно потом мучиться...
- На то и таинство исповеди, дабы бремя с души снять!
- Сегодня покаялся, завтра снова то же самое творить? Сомневаюсь я в правде такого отпущения. Нет в нем ни логики, ни справедливости.
- Милосердие выше справедливости. Это совсем иное.
- Да? Если иное - то возможно... Мне иначе представлялось.
- Как?
- По слову апостольскому: покажи мне веру свою от дел своих. Не верю словесному раскаянию. Исправь. Возмести. Искупи. Или - не лицемерь. Хитрецов развелось! Всю жизнь криводушествует, лихоимствует, ворует - а к старости подает из наворованного милостыню или церковь строит, и думает за эту взятку пролезть в царствие небесное. Привык посулами жить, даже от Бога откупиться хочет, как от земского ярыжки! От совести своей откупиться...
- Раз откупается, значит совесть есть? Стало быть, человек не совсем пропащий?
- Ты с белоцерковским есаулом знаком?
- С Петром, что ли?
- Ага. 'Та много ли той совести?', сказал бы он. И рукой махнул бы. Скорее притворяются, затем что ада боятся. А о себе признаюсь, святой отец: душа болит не за то, в чем явно виноват и грешен. Есть случаи, кои ни Божий, ни человечий суд в вину не ставит... Мне вот, бывает, денщик мой снится. Молчит, глядит укоризненно... Не этот оболтус Ванька, - я кивнул в сторону полупустого жбана, - прежний, Спиридоном звали. Прошлый год, как бились с турками в лимане, на горящей скампавее остался. Секундное дело заглянуть в каюту, живой или нет - так я о нем не вспомнил. Забыл, как ненужную вещь.
- Службу заупокойную справь - отпустит.
- Пробовал, не помогает.
- Может, жив?
- Вряд ли. Рвануло так, что обломки выше корабельных мачт летали. Мне же - перед живым и мертвым стыд равный. Нельзя бросать своих людей.
- Другой раз не забудешь.
- В ажитации боя всякое бывает. Хочешь пива холодного? Прости, отче: тебя угощать - тоже забыл! Голова-то тяжелая.
Послав к еврею за вином и закуской, мы с Феофаном долго еще толковали, преимущественно о древних авторах. От начала до конца, ничего тайного в нашей беседе не обреталось - однако неприятно было вскоре обнаружить, что мельчайшие подробности ее доложены государю. Не помню уж, в какой связи посреди разговора о делах Петр вдруг спросил: верую ли я во Христа или следую учению епикурскому? При всей неожиданности атаки, мне удалось перейти к обороне быстро и непринужденно, ответив вопросом на вопрос:
- Разве одно другому мешает?
Видя явное недоумение государя, я пояснил, что философу приписывают безбожие по ошибке, на основании его убеждения в бессилии ложных языческих богов, а с этим тезисом любой нынешний теолог, независимо от веры, должен согласиться. Отрицать истинного Бога, живши за триста лет до Воплощения, он никак не мог. Если же кто-то из его последователей дошел до такого, так извратить можно любое учение, не исключая правду Христову: вспомним, сколько ересей придумали люди. Никто не должен оплачивать чужие счета.
- И даже если бы обвинение в афеизме было истинно, что за беда? Вашему Величеству во множестве служат магометане и язычники. Почему не быть между них одному епикуреисту?
- Бог с ним, с Епикуром. Дело не в нем. Ты видишь неправды римской церкви, чего ж в православие не крестишься?
Еще одно покушение на мою духовную свободу. Отражать его следует осторожно, но твердо. Надо знать себе цену. Таванского победителя царь за вольнодумство со службы не попрет.
- Уповательно, сии неправды рано или поздно будут искуплены, чему не теряю надежды содействовать. Сущим младенцем будучи, я дал клятву не отступать от материнской веры. Это как с родителями - хороши или плохи, других не будет.
Честно говоря, сам я никаких клятв не помню. Может, и было... Такова версия тетушки Джулианы, впрочем весьма сомнительная: она могла все выдумать ради спасения племянника от ужасавшего ее древнего многобожия. Но лучше поверить тетушке, чем подвергаться денежным штрафам за нехождение к причастию либо трепетать, что священник исказит твою исповедь, донося в Преображенский приказ. Так легко сделать из пустяка государственное злодейство.
- Ты понимаешь цену своего упрямства?
- Я не верю, что всеблагой Господь дарует мне выбор между двумя мерзостями: погубить душу или совершить клятвопреступление. Думаю, что спасение возможно в любой церкви, и даже праведно живущие язычники могут надеяться на лучшее. Лишь несносная гордость духовных побуждает их всячески чернить соперников. Как купцы на базаре: каждый уверяет, что у него товар наилучший, а другие гнильем торгуют. Истинно христианским поступком было бы, если б папа римский, восточные патриархи и виднейшие лютеранские пасторы отринули гордыню и попросили прощения друг у друга. Взять наших раскольников, что готовы 'умереть за единый аз': они же просто оскорбляют Господа, приписывая ему собственную злобную мелочность! Двумя пальцами креститься, тремя или всей пятерней? Да какая разница! В сердце у человека что: любовь к ближнему или злоба?! Жить по заветам Христовым - вот что важно!
- Только попам этого не говори, без соли съедят! Так можно доболтаться и до того, что церковь не нужна.
- Нужна. Странный вопрос: нужны ли хромому костыли? Да ежели он без них ходить не может?! Громадное большинство людей лишится всякой нравственности без этих подпорок, и будет жить как звери в лесу.
- Тебе самому, хочешь сказать, костыли не требуются?
- Я твердо стою на ногах. И вообще, у людей благородных кодекс чести перевешивает христианские правила. Вот возьмите наугад десяток шляхтичей и спросите, сколько из них готовы исполнить слово Иисуса: 'кто ударит тебя в правую щеку твою, подставь ему и другую'? Если, конечно, не царствующая особа ударит.
- Здесь, в Польше, и царствующей не спустят. Полагаю, не позже весны увидим конфедерацию против Августа. Будут требовать, чтобы убрал своих саксонцев.
- Значит, теперь союзник из него аховый?
- А надежным он никогда и не был.
- Прости, государь, может я чего-то не понимаю... Зачем же тогда ему обещана Рига? Да по нынешнему трактату - Очаков, со всей землею между Днестром и Бугом?
- Ригу еще заслужить надо. А Очаков - завоевать. Посмотрим на августово старание... Тебе известно, сколько он военных обязательств на себя взял, против моих обещаний. Не сможет исполнить - и я ему ничем не повинен. Главное, сия алианция суть мост между нами и кесарем, коий обязан польскому королю против турок помогать. Теперь свояк наш любезный не отвертится, casus foederis налицо!
Царь улыбался. Дело, еще недавно казавшееся безнадежным: превозмочь турок и шведов одновременно - становилось реальным в союзе с императором. Открыто пока ничего не говорилось, но мне явно предназначали некое место в предстоящих негоциациях, и откровенное прощупывание в вопросах религии с этим вязалось. Прежде, чем облечь высочайшим доверием, Петр хотел знать, не поддамся ли я на обольщения единоверцев.
