Татьяна Шередеко - Дыхательные практики для оздоровления, релаксации, высвобождения подавленных эмоций и многого другого
На этот раз он пытается засунуть туда не только палец: если бы мог, он отправил бы туда всю руку. Да, это сад наслаждений. Новый мир, очаровательное место! Зачем ребенку сожалеть о прошлом?
Безусловно, в этом саду прячутся чудовища: еще не появился страшный зверь – голод.
Это не важно. Все так хорошо началось, что теперь навсегда ребенок почувствовал вкус к приключениям. Его уже ничто не испугает, пусть приходят чудовища. Он их встретит смело.
Как долго держать ребенка в ванне? Пусть он сам решит.
Надо уловить момент, когда напряжение спало полностью, что в этом маленьком теле нет ни малейшего сопротивления, колебаний, напряжения, нет даже упрямства, маленького узелка, слабого сомнения. Необходимо понять, что двигается все, все в движении, все свободно.
И что все хорошо.
Теперь, когда все страхи рассеяны, когда прошлое и переход забыты, настало время оставить водную среду и ее соблазны. Покинем еще раз море. Решительно ступим на берег. Четвертый шаг на пути рождения. Четвертая станция.
Ребенок сейчас снова всплывает, еще раз родится. Но на этот раз сознательно.
Выходя из воды, он вновь обретет хозяина, своего тирана: вес. И новую тяжесть своего тела.
Чтобы она не тяготила его, чтобы он принял эти новые узы охотно, нужно, чтобы это стало игрой. Нужно, чтобы это доставило удовольствие.
Из воды малыша вынимаем медленно. Так же медленно, как перед этим погружали его в воду. Он обнаруживает тяжесть своего тела. Испускает крик. Снова погрузим его в воду. Все исчезает. И снова вынимаем.
Ощущение сильное. Но оно не ново. И становится приятным, если узнаваемо. Такое сильное и такое приятное, что все дети в мире снова и снова хотят его повторить. Всеобщая универсальная игра в прятки – это не что иное, как желание потеряться и снова найтись. Совсем как качели, которые раз за разом то делают тело тяжелым, то возвращают ему легкость, это – игра с весом, от которого, как в первый день, то освобождаются, то вновь ощущают его груз…
Прирученный, наслаждающийся новыми впечатлениями, ребенок может теперь с охотой покинуть ванну. Его кладут на белье, которое предварительно согрели. Его заворачивают в хлопок и шерсть. Этот мир так холоден! Открытыми оставляют головку и ручки, которые должны сохранить свободу для игры.
Ребенка кладут на бочок. Не на спину. Мы знаем почему.
На боку руки и ноги шевелятся в свое удовольствие. Животик дышит. Головка двигается без труда.
Мы позаботились о том, чтобы поддержать спинку малыша, дать ей опору. Чтобы он спинкой почувствовал «нечто», на что можно положиться, опереться. И мы оставляем его.
Пятый шаг, пятая остановка на пути от рождения.
В первый раз ребенок остался один.
Он открывает… неподвижность. Необычный эксперимент! И пугающий своей абсолютной новизной. Девять месяцев, как Улисс, ребенок был в море. Его вселенная не переставала двигаться. То нежно, то пугающе. Ведь тело его матери беспрерывно находилось в движении! Когда же она была неподвижной или спала, сильный ветер ее дыхания, ее диафрагмы беспокоили его. Ребенок жил в постоянном движении. Иногда в слабом, иногда в сильном. И чаще всего это был ураган, а не зачарованное озеро.
А теперь – пугающая перемена, все остановилось!
В первый раз! Больше ничего не движется. Вселенная погибла, застыла.
В течение своего путешествия, в своем далеком прошлом – никогда ребенок не проводил подобного эксперимента. Охваченный паникой, малыш принимается кричать. И каждый раз, просыпаясь в тишине, он заново будет открывать для себя эту неподвижность, грубость мира – будет плакать. Эти слезы скажут о тоске, о нежелании оставаться в одиночестве в мире, где ничего не движется, где все замерло, оледенело.
Ничего подобного не произойдет с нашим путешественником. Потому что он свободен от страха. Он шагает от открытия к открытию, от нового к новому с такой осторожностью, так медленно, внимательно, разумно, что ничто не сможет напугать его.
Он знает, что мы поняли.
Поняли его.
Он знает, что мы знаем, что он знает, что он уже здесь. С этого времени он доверяет нам. И вместо того чтобы защищаться от нового, он принимает его. Изучает, пробует и, конечно, наслаждается. Тогда как другие новорожденные кричат, наш герой остается спокойным, с широко открытыми глазами. Или испускает крик, иногда, когда выражает нам свое удивление или свою досаду: когда его вынимают из ванны, он протестует.
Нет рыданий, нет паники, нет истерики. Просто этот ребенок знает, что он любит, а что нет, и выражает это. И конечно, протестует против прерывания купания. Но, открывая новое удовольствие, проводя новое исследование, он умолкает. И в тишине пробует, изумленный, это новое, которое в другом случае напугало бы его – неподвижность.
На смену миру вечного движения, которое он уже изучил, пришел мир стабильности.
Бог мой, как это непривычно!
И все же, все двигается.
Но двигается в самом ребенке: ноги, руки. Руки не перестают трогать, изучать. С необыкновенным спокойствием, с глубокой серьезностью ребенок проверяет свое новое царство. От этого молчаливого новорожденного исходит сила и мир. Окончательно проснувшись, в высшей степени внимательный, он просто сияет. Это ребенок-король, ребенок-святой, о котором говорит Писание: «Если вы не уподобитесь малым детям…»
Об этом говорит Лао-Цзы: «Тот, кого переполняет неиссякающая благодать, святой, – совершенный – похож на новорожденного ребенка».
«Неиссякающая благодать» – это сила, это жизнь, исходящая от тихого ребенка, лучащаяся и озаряющая все вокруг, умеющая чувствовать, понимать, молчать и слушать.
«В поисках знаний мы продвигаемся день ото дня все дальше. На дороге познания каждый день мы открываем добродетель покоя. И кончается тем, что мы любой ценой избегаем действия.
И только тогда происходит удивительное! Да, только не нарушая ничего в себе, мы ставим все на свои места.
И исполняется все».
Лао-Цзы22Счастлив, как Улисс…
Большое путешествие подходит к концу.
Выйдя из волн, вновь родившись, но на этот раз сознательно, с широко открытыми глазами, ребенок обретает мать. Перед этим обретением он без содрогания встретил чудовище: одиночество, которого он больше никогда не будет бояться. И полностью пробудившись, осознавая себя, свое тело, преисполненный благополучия, ребенок встречает материнскую грудь, которая здесь не для того, чтобы успокоить его тоску.
Ребенок не бросается к ней, как хватают первую попавшуюся ветку утопающие.
Нет, эта грудь знаменует собой жизнь. Она говорит, как жизнь добра и тепла, щедра и полна.
«Наслаждение мира, молочный сад, сад меда, моя мама, как добра ты, как прекрасна!»
Да, прекрасна, ребенок видит ее, пьет ее глазами.
Он впитывает этот взгляд, идущий сверху, восхищающийся им, тем, как он хорош. И любовь наполняет его сердце точно так же, как молоко наполняет его живот.
Оставим этих двоих, которые столько сражались, они не перестают теперь наслаждаться экстазом друг друга.
Все исполнено, все замечательно.
А что касается нас, то мы тоже совершенно удовлетворены. Мы хотели узнать, в чем заключается весь ужас рождения, мы говорили: «Если бы только можно было понять, о чем кричат несчастные дети, входя в наш мир! Что говорят они своими криками, что пытаются объяснить с помощью ног, рук, пальцев?»
Они говорят: «Мне плохо. Я страдаю». Но еще больше они говорят: «Мне СТРАШНО!»
Страх и боль – это одно и то же.
«Мне страшно: Я боюсь! Я боюсь!»
Они говорят, они кричат, эти несчастные, то, что кричали матери, производя их на свет.
Ни одна из них не выражала это словами, но их тело, тело женщин «в страдании» – это настоящий спазм, потрясение, заторможенность, напряжение, протест. Что же это, если не паника, ужас?
Это ужас, который женщины переживают в процессе родов. Этот страх приходит из мрака времени и из поколения в поколение, женщины верно передают его, трансформируя роды.
То, что мы делаем для матери, не лучше ли сделать для ребенка?
23Страх – это неизвестное, совершенно новое, неузнаваемое. Это нельзя сравнить, идентифицировать. В чуждом нет странного. Чтобы избавить от страха новорожденного, ему надо лишь дать ориентиры. А окружающий его мир, его новое королевство, показать ему исключительно медленно, очень осторожно.
Изо всех новых ощущений надо давать ему только те, которые он может различить, выделить.
И делая это, стараться усилить его воспоминания, чувства о прошлом. Наконец, он осмелеет.
Он станет уверен в себе и осмелится идти вперед, если вновь обнаружит в неизвестной и даже враждебной вселенной что-то близкое, привычное.
Попробуем еще раз представить себе, что значит «родиться».
Что видим на самом деле мы, взрослые, старшие?
Ничего. Или почти ничего. Наши чувства притуплены. Они утратили ту тонкость и свежесть, имя которым «юность». Они пресыщены. Не умеют ни удивляться, ни восхищаться.
