Вилли Шрёдтер - Целительное воздействие. Исцеление через присутствие
И тут водилась нечистая сила. Не в том дело, что по комнате бродили и скулили души животных! Но все, что они в ней пережили, скопилось в стенах, в полу и на потолке, излучалось и воспринималось их сородичами.
Ведь нервы с неслыханной силой воспринимают энергию и с помощью мысли, поддержанной волей, могут и сами посылать импульсы, в результате чего мощные излучения организма либо химически связываются с окружающими предметами, либо частично остаются без изменений. Разве не так?»[391]
Что касается «неслыханной силы, с которой нервы могут посылать импульсы», то сначала приведем пример из мира животных, известного магнетизера, доктора медицины, профессора Карла Александра Фердинанда Клюге (1782–1844).
«Котуньо хотел, например, разрезать живую домовую мышь, ухватил ее двумя пальцами за шкурку на спине и поднял, но, когда хвост мыши коснулся его руки, почувствовал сильный удар и спазм, через руку и плечи распространившийся до головы, и это болезненное ощущение не покидало его четверть часа»[392].
Эквивалент из мира людей: 24-летняя крестьянская девушка А. С. 18 октября 1818 г. в мюнхенской больнице во время «приступа злобы», т. е. в состоянии сильного возбуждения, на расстоянии наносит (!) электрический удар обратившемуся к ней господину Б., «при этом она с диким смехом кричала: “Ну что, почувствовал? Попробуй только подойти – получишь еще больше”»[393].
Затем от комнаты Хелльберг переходит к дому и его атмосфере:
«Есть старые дома, в которых новые жильцы ощущают себя несчастными и подавленными, но не могут назвать причину; и только тогда, когда они поселяются в новом доме, к ним возвращается жизнерадостность. Ни белый мышьяк в обоях, ни крысы под полом не служат тому объяснением. Все дело в том, что в доме продолжает жить все, что происходило в нем раньше»[394].
Кроме того, можно было бы сказать, что новостройке решительно недостает «определенного нечто», которое – и это, пожалуй, чувствует каждый – нравится нам в обжитом доме (хочется даже сказать: доме, с которым сроднился). (Кстати, обжитые дома сохраняются дольше, чем нежилые!) В одном месте из Библии, которое не всегда замечают, говорится о «витализации» здания[395]:
«Входя в дом, приветствуйте его [апостолы], говоря: “мир дому сему”; и если дом будет достоин, то мир ваш придет на него; если же не будет достоин, то мир ваш к вам возвратится».
Приветствие или благословение (иврит. – берахах) рассматривается здесь как нечто материальное (Арам). Подобному тому, как мир от недостойного дома возвращается обратно к апостолам, так и сто лет назад один мусульманин просил его возвратить, когда по ошибке адресовал его «неверному»[396].
«То, что существует мыслительная атмосфера, станет очевидным даже закоренелому скептику, если он поочередно представит себе и ощутит резкие контрасты: танцплощадку, суд присяжных, церковь, скотобойню, кладбище, бордель»[397].
Существованием мыслительной атмосферы объясняется также тот эмпирический факт, что для восприятия музыки имеет большое значение, где именно вы слушаете симфонический концерт – у себя дома по радио или вживую в концертном зале. Особенно отчетливым это различие становится, когда кто-нибудь рассказывает о карнавальном шествии, поскольку говорящий не может привести с собой в дом «заразительную» толпу людей.
«Природный» человек доисторического времени обладал магическими и сверхчувственными способностями, от которых у сегодняшнего «дикаря» сохранились только остатки. Но даже таких остатков лишен современный цивилизованный человек, ставший почти полностью экстравертом. Биологически и конституционально психомагию все больше стал подменять костыль техномагии[398]. «Теперь связь на расстоянии, разговор на расстоянии, видение на расстоянии уже не являются функцией души, они обеспечиваются телефоном, телеграфом, телевидением и телефотографией»[399]. Когда Паулю Йозефу Геббельсу (1897–1945) приходилось работать по ночам в министерстве пропаганды, он звонил Лиде Бааровой на виллу в Грюневальде и просил ее оставаться у телефона, чтобы она хотя бы так была рядом с ним, пока он работает[400]. Но в этом как раз и состоит бессилие техномагии: «Нельзя послать себя самого и нельзя никого побудить послать себя самого»[401]. Даже в том случае, если рано или поздно с помощью «беспроволочных технических органов чувств» человек будет не только слышать и видеть на расстоянии, но и ощущать вкус, обонять и чувствовать…
Итак, атмосфера домов зависит от их обитателей[402]. Некоторые люди способны воспринимать ее оптически; в этой связи одна современная китаянка рассказывает о своем отце Дун-Цре:
«Он совершенно отчетливо видел, как надвигается неизбежный закат его семьи. Он полагал, что узнаёт это даже по внешним признакам. Так, например, впоследствии он рассказывал мне с глубокой серьезностью: “Стоя у деревенской стены, возле южных ворот, я отчетливо видел, что воздух над нашим домом был темным, но над домом на западе – светлым. Такова была воля небес”»[403].
Мейринк, как ни один другой поэт до него, умел изобразить подлинную сущность домов[404]. Он обращается даже к сновидениям:
«То, что они, тайные, настоящие хозяева переулка, могут отказаться от своей жизни и чувств и снова забрать их себе, – днем одолжить жильцам, которые здесь проживают, чтобы будущей ночью снова вернуть назад с ростовщическими процентами»[405].
Сумма домов образует деревню и город. Также и их атмосфера зависит от жителей[406].
«Существуют духовные искатели кладов с помощью волшебного прута, которые, оказавшись в определенном месте, могут со всей уверенностью сказать, какие влияния там преобладают – хорошие или плохие» (см. прим. 362).
На Тибете считают, что недобрые мысли вредно влияют на атмосферу земли. Поэтому «приезды иностранцев, как правило, доставляют тибетским властям большие проблемы. По-видимому, население убеждено в том, что белые люди излучают плохие мысли, которые затем, словно испарения влаги, сгущаются в тучи и в форме болезней дождем проливаются на тибетцев»[407].
Похожие представления господствовали в Китае[408], и их отстаивает в своем трактате «De tribus facultatibus» (1600) последователь Парацельса Александр фон Зухтен. Но удивительно обнаружить их у Иммерманна:
«Так уж нелепо предположить, что и душа со своей стороны – как флюид (“агент”?), обладающий необычайной проникающей силой, оказывает влияние на внешний мир и в своих самых ярких проявлениях способна пропитывать землю сообразно и аналогично себе? Более того, если мыслить последовательно, а не останавливаться на полпути, то ничего другого, собственно, предположить и нельзя. Правда, в настоящее время можно лишь выдвинуть гипотезу, что хороший человек делает землю и воздух здоровыми, а дурной человек и дурные поступки, наоборот, отравляют место, в результате чего добродетельных людей тут же охватывает отвращение, а слабых – страсть к недозволенному. Пока это звучит вычурно и безрассудно; но через сто лет, возможно, станет одним из самых банальных тезисов»[409].
Идеи ждут своего воплощения
В наше время нельзя обойти молчанием Мастера Филиппа из Лиона, человека, имевшего европейскую славу.
Рийнберк2 августа 1905 г. в возрасте 56 лет в своей похожей на крепость вилле Арбресле (Рона) возле Лиона умер Нисьер-Ансельм Филипп. Под именем Мастер Филипп он был повсюду известен как чудотворец. Такие врачи, как его зять, доктор медицины Эммануэль Анри Лаланд (Марк Авен; 1868–1926) и его ученик, парижский гинеколог, доктор медицины Жерар Анаклет Винсент Анкосс (Папюс; 1865–1916), а также и такие великие люди, как эзотерик Седир, были свидетелями его чудотворных исцелений. Анкосс-Папюс считал его своим духовным отцом, а сына, ставшего врачом в Париже, назвал его именем – Филипп[410]. Своим интеллектуальным отцом Анкосс-Папюс называл уже упомянутого выше маркиза Сент-Ив д’Альвейдра.
Однажды случилось следующее. Врачебная комиссия, состоявшая из доктора медицины, профессора Поля Камиля Ипполита Брорделя (1837–1906), в то время декана медицинского факультета в Париже, и вышеупомянутых врачей Лаланда и Анкосса, отправилась на рю де ла Тет д’Ор, где врачевал чудотворец. Как всегда, собралась огромная толпа людей. Брордель объяснил цель визита, Филипп предоставил ему право выбрать больного.
«Комиссия выбрала опухшую от водянки женщину, которая, казалось, была при последнем издыхании. Ее ноги напоминали колонны, туловище – башню, а руки – провансальские тыквы, все это вот-вот должно было лопнуть…
