Роберт Твиггер - Злые белые пижамы
Чида-сэнсэй теперь был ведущим учителем, с тех пор как Канчо перестал учить, но Мастард был искусным шоуменом. Он знал, как вдохновить новичков, дав им намек на силу, даруемую айкидо. После занятий он оставался на татами, пока кто-нибудь не задавал ему вопрос. Тогда он звал укэ, желающего атаковать, и шоу начиналось.
Уке пытался ударить его и Мастард незначительно сдвигаясь в сторону, поворачивался и швырял атакующего на расстояние двух-трeх матов. Это был вертолетный бросок. Или еще Мастард мог мгновенно двинуться навстречу атаке, уклониться от нее и снести укэ прямым входом ладонью в его челюсть, передавая достаточно силы, чтобы после при падении тело атакующего отпружинило от земли.
У Мастарда была «магия», способность бросать людей довольно сильно и практически без усилия. Канчо-сэнсэй сказал: «Если айкидо не кажется немного поддельным, то это не реальное айкидо». Эта способность изображать подделку была магией айкидо, способностью использовать всю силу тела, чтобы произвести впечатление потрясающих масштабов. Никаких больших рук, никакой раскачанной груди, просто чувство времени и координация веса тела настолько совершенны, что атакующий будет лежать в потрясении на полу еще до того, как поймет, что его ударили. Это было другим определением «магии» — чувство «а что меня стукнуло», ощущение, что приложенная сила чрезвычайно несоразмерна эффекту, оказанному на атакующего.
Объяснение Тессю волшебных способностей проще: «Пустой разум отражает искажения и „тени“, присутствующие в разумах других. В искусстве меча „пустой разум“ позволяет нам видеть совершенное место для удара; в повседневной жизни это позволяет нам смотреть в чужие сердца.»
Как только вы чувствовали технику, то вы обычно становились верующим, кем-то, кто получил некоторую веру в идею о магических способностях. В конце концов, вы видели и чувствовали как укэ столь много случаев волшебства, что это стало обычным. Когда вы исполняли волшебство впервые самолично, тогда, как говорил Мастард, не было пути назад. Я спросил его, сколько времени прошло перед тем, как он «получил силу». «Спустя два года, после того как я закончил полицейский курс, спустя десять лет, после того как я пришел в айкидо.»
Десять лет были долгим обучением волшебству.
Он казался много старше и более мудрым в свои тридцать восемь. Было что-то героическое в нем, он казался старым норвежским богом на земле язычников, анахроничным Торином Дубощитом. Его, как казалось, не пугало ничего кроме его учителя Такэно и гнева Кэрол, его крошечной подруги. Она запретила ему курить, и теперь он делал это в тайне, потягивая сигареты с высоким содержанием смолы в чайной комнате перед занятиями.
Иногда Мастард предоставлял свое тело для ритуального осмотра:
«Ну-ка, пощупай это.»
Он клал своё толстое костистое запястье в мои руки и крутил им. Чувствовалось словно гравий хрустел вокруг сустава. Тогда он закатывал рукав.
«Проверь локоть.»
Его руки не были прямыми, они имели обратный изгиб в локтях. Правый локоть имел еще более пугающий изгиб, чем левый. Это буквально означало, что Мастард принимал более жесткие броски справа. Он сломал, ушиб, надломил и растянул фактически каждую часть своего тела. Он считал это достойной платой.
Каждый год, на Всеяпонской Демонстрации Айкидо, Мастарда выбирал в укэ конкурент Чида сэнсэй, чудовищно мощный Такэно, в которого некоторые верили, как в самого сильного айкидока в мире. Оба, и Такэно и Чида, были учениками Канчо, хотя Такэно несколько лет назад ушел, чтобы открыть своё собственное додзё, занимаясь более быстрой и захватывающей формой айкидо, чем Чида в главном додзё. Такэно, как известно, был зверски жесток. «Несколько нокаутов полезны, это очищает мозг», — обычно говорил он. Учи-деши, которые часто уходили последними, однажды уходили с Такэно, который вышел из запертого додзё ночью и никогда больше не вернулся.
Укэ получает айкидо мастера. Короче говоря, укэ нападает и проигрывает. Никого не били больше, чем Мастарда. И он выбрал этот путь, потому как целеустремленно верил, что единственно хороший способ обучения состоял в том, чтобы «чувствовать» технику мастера и пробовать скопировать ее: «Канчо был укэ Уэсиба. Такэно был укэ Канчо. Я был укэ Такэно. Это прямая линия. Это единственный способ получить реальную силу.»
Это было одной из его любимых фраз: «реальная сила». И хотя это было напыщенным, он втягивал вас в свой мир, мир боли и оскорбления в руках великого мастера, что было единственным способом научиться, в чем он так хотел убедить вас.
Мастард перенял скрытый расизм японских боевых искусств. Он принял его, но это ожесточило его. Его сдерживали на уровне пятого дана, хотя его уровень превышал седьмой дан японцев. Это ожесточало. В конце концов, именно его Такэно предпочитал в роли укэ, не японцев.
Во время его экзамена на пятый дан Канчо сказал, «Хорошее лицо». На том уровне айкидо, где простое техническое великолепие было доказанным, это было самой высокой похвалой. «Хорошее лицо» означало больше, чем просто свирепое выражение лица. На полукодированном языке мастера боевых искусств это означало, что Канчо воспринимал Мастарда серьезно как бойца. Это означало, что несмотря на искусственность испытания, Мастард не выглядел глупым, скорее он сохранил внутреннее достоинство, необходимое для воина, человека, готового умереть в любой момент.
Когда мне было шесть, я хотел иметь старшего брата, и мой кузен, которому было десять, исполнил его роль. Как и все старшие братья повсюду, он испытывал удовольствие в досаждении своему преданному приятелю. Он заставил меня похоронить моего Экшн Мэна в куче компоста, называя это «операцией маскировки». Он поджег модель самолета Эйрфикс, которую кропотливо собирали, и бросил его из окна второго этажа. «Он был подбит», — объяснил он. На каникулах, в Корнуолле, он вынудил меня ходить босиком по горячему гравию через автостоянку. Я сделал это, потому что хотел быть похожим на него, но помню, что тогда подумал: «Зачем я это делаю?»
Эта потребность подражать старшим продолжилась, когда я начал писать стихи. Я следовал довольно обыденным путем, копируя Китса, потом Хардли, Элиота, Паунда, Йейтса и Аудена. Сейчас я копировал Мастарда, кроме единственной вещи в нем, я мог действительно подражать его походке. Я тянул свои плечи вниз и старался стать основательно устойчиво с каждым шагом, как это делал Мастард. У него это создавало впечатление непринужденной силы, но я понял, что не добился такого же эффекта, когда Фрэнк прокричал сзади: «Мне кажется, что у тебя перенапряжен таз.»
Мы сидели в ресторане Кена, когда Mастард вытянул свои ноги под малюсеньким столиком и заполнил собой пространство. Кен был гавайским японцем, и его жена управляла рестораном. Они подавали отличную ставриду с ароматным рисом и этот ресторан был единственным в округе, не приправлявшим все аджиномото, японским глутаматом натрия.
Мастард держал палочку для еды в одной руке, сжимая ее пальцами, так что средний палец находился под палочкой, а все остальные сверху.
«Люди говорят о ки — но что такое ки? В тренировках ведь центральным является не ки, а то, что нужно уметь отдавать все, и то, что нужно быть готовым умереть. Когда ты приходишь в додзё, ты должен развивать такую систему мышления.»
Соответствующие крики одобрения и поддержки послышались от собравшихся обедающих людей.
«Если я вижу кого-то, кто не имеет уважения к учителю, я просто уйду. Я не стану учить такого человека. Такэно-сэнсэй ударил бы его, но я просто отойду. Без уважения нет обучения.»
Я вспомнил, как Фрэнк изобразил легкое недоверие, когда Мастард демонстрировал на нем технику как-то после занятия. Инстинктивно Мастард выполнил технику на Фрэнке в полную несдерживаемую силу. Фрэнк поднял себя с пола, ухмыляясь извинительно и потирая плечо. Прошло около месяца, прежде чем плечо зажило.
Мастард держал свою палочку. «Смотрите».
Он легко ее сломал.
Я попробовал повторить трюк, но в результате только посадил серьезный синяк на среднем пальце. Палочку легко разломить или разбить, но сломать ее используя только ограниченную силу пальца, а не руки сложно.
«Для этого нет правильной техники, — рассмеялся Мастард, — только годы тренировок.»
Затем он сломал две палочки сразу. Потом три. Он ухмыльнулся нашим удивленным лицам и сказал: «Я знаю только одного японского учителя, который мог бы сломать четыре.»
В моем понимании Мастард имел героическую черту, которой я давно хотел обладать: эдаким достоинством истинного мачо, которому, мне кажется, он научился у своих японских учителей. Кроме того он был мазохистом, жестким человеком, пьяницей и сентименталистом. Он часто нес ерунду и я знал, что это ерунда — все, что касалось воинского духа и готовности умереть в любой момент — но тогда и там эти слова имели смысл, они заполняли пустоту во мне, сентиментальную бесполезную пустоту, созданную годами здравомыслия и предупреждений одевать защитный шлем, когда садишься на велосипед. Это был дикие вещи и их говорил взрослый человек. Он также был «мастером» — он мог претворить слова в действие. Такие люди обладали серьезной силой, и я позже смог оценить всю глубину решения сделать подобного человека своим героем.
