Юрий Власов - Соленые радости
После завтрака я в своем номере. Со мной Цорн. Читаю интервью американского спортсмена Александра Хеллера: «Моя мечта – стать лучшим горнолыжником мира, единолично завоевать мировое первенство, не разделяя ни с кем. Суметь победить всех: огромное удовлетворение. Поэтому я не успокоюсь, пока не добьюсь своего. Достигнуть чего-либо упорным трудом или просто натолкнуться на удачу – вещи разные. Но случайная находка может оказаться даже ценнее…»
«Случайность, – размышляю я. – Случайность… Зависеть от случайности?..»
На первых полосах газет описания церемоний в память президента де Голля. Вспоминаю Париж в первый свой приезд. Мы опоздали на соревнования: полицейские перекрыли улицы. Накануне стреляли в де Голля. Чтобы сбить с толку террористов, в городе перекрывали сразу несколько улиц, ведущих в центр с различных направлений.
– Как Рита? – спрашиваю я Цорна.
– Она поправляется. – Цорн складывает газету поудобнее, читает: – «Американский актер Марлон Брандо заявил: «Успех сделал мою жизнь удобнее. Я сумел заработать немало денег, расплатиться с долгами… Но это не принесло мне радости. Я не переставал чувствовать, что над моей личностью свершается насилие… Все продается и покупается: личность, обаяние. И каждый день, просыпаясь, оказываешься лицом к лицу с обществом торговцев…» Цорн выглядит франтом: под блейзером голубая рубашка с серебряными запонками, серые, в мелкую клеточку брюки, слегка расклешенные книзу. Поясной ремень по моде широковат, но не чрезмерно. Цорн умеет скрывать свое настроение. Он не забыл ни одного даже самого пустячного поручения. Он исполнителен и точен.
– Итак, ты веришь философии, а я чувствам, – говорит Цорн. – Я невысокого мнения о философии и ее адептах. Все это в конечном счете для обуздания духа. Грызи камни и сотворяй свой обособленный мирок – вот конечная мудрость всех построений. Ощипанные, горькие радости жизни – их маленькие награды. Со временем превращает в заслугу собственное бессилие.
– Ты набил оскомину на дурной философии. Влиять на социальную психику – значит влиять на исторические события. Стало быть, в известном смысле, личность может делать историю и добиваться изменения определенных процессов в обществе, отношениях людей, утверждении каких-то новых принципов. И этой личности нет надобности ждать, пока эта история кем-то «сделается» или будет фатально развиваться. Перед такой философией я преклоняюсь.
– Кто этот философ?
– «Случайность есть нечто относительное. Она является лишь точкой пересечения необходимых процессов», – это больше, чем замечательные слова, это уже энергия поведения, сила сопротивления. Классическое определение! И это тоже Плеханов.
– У тебя неплохая память.
– Все, Максим. Я пас, больше ни слова. Ты где потерял ногу, Максим?
– Вот здесь ее осколком. Ваши все простреливали. Лежи в воронке и не рыпайся. Я распорол голенище, наложил жгут. Звать своих? Там все простреливали. Те, кто звал, уже потом никогда никого не звали. Спасла водка. Сосал из фляги. Жрал снег. Растирал лицо и плакал. – Цорн упирается руками в стол и встает. Я вижу серые внимательные глаза, воспаленные веки.
– Пойду-ка сжую в баре несколько сэндвичей, – говорит Цорн. – Я не завтракал. Значит, наймем рекорд на сегодня?
– Стал бы я связываться с рекордом ради рекорда. Эх, Максим, Максим…
Есть формулы, самые убедительные формулы. Но что значат для заезженных мышц самые мудрые слова? Через четырнадцать недель чемпионат Европы, через восемнадцать- чемпионат мира! Я пропустил месяц тренировок.
Левое колено потуже забинтовать, подстрахую боковые связки. Сократить разминку. Учесть каждое движение, экономить на каждом усилии. Восполнить разминку растиранием. Не массажем, а растиранием и легкой проработкой мышц.
Бреннер, Колпсон, Борден, Уитл отменные судьи, все высшей международной квалификации. Из них отберут троих… Потороплюсь с фиксацией, Борден и Уитл вряд ли засчитают попытку. Эти врубят красный свет… Говорят, во всех правилах мудрость поколений. На эту мудрость тоже надо сделать поправку…
Не дрогнуть в первое мгновение, когда в руки ляжет вся тяжесть, руки будет обрывать эта тяжесть.
Экономность в средствах – закон борьбы. Изощренности всех технических приемов – ради этой экономности. Движения должны быть предельно краткими и точными.
«Экстрим» выводит меня на другое понимание жизни. Я не приспособлен к ней. В ней нет равнодушия, и я мучаюсь: я задавлен потоком ощущений, не справляюсь с потоком ощущений. Впрочем, об этом я уже думал. Старые мысли в новом дне.
В том, что мне больно, своя логика. Должны были сойтись причины и следствия всех поисков. «Случайность есть нечто относительное. Она является лишь точкой пересечения необходимых процессов».
Я стою перед окном. Город опять в заботах. Только я в шумном одиночестве жизни.
Меня слегка лихорадит. Но это уже другой озноб – предстартовый.
Строптива тишина моего номера.
Поглядываю на часы: «Скорей бы соревнования!»
Форточка распахнута. Прохладный воздух омывает комнату. Не могу надышаться этим воздухом.
Входит Поречьев. После завтрака его интервьюировали. Мой тренер считает, что спортивная пресса фиксирует лишь форму событий. «И все потому, что не знают, с чем это кушается, – говорит он в таких случаях. – Пишут как квалифицированные болельщики. Надо подставлять себя под все испытания -тогда верные слова сами найдутся…» Поречьев отодвигает кресло в сторону от форточки, садится.
Мускулы угадывают каждый мой жест. Я знаю эту угодливость мускулов и сдерживаю себя, стараюсь быть неторопливым. Расслабленно покачиваясь, брожу по комнате. Эту походку навязывает мне сила. Нужно превратить себя в сонливую грубость мышц, зорко следить за всеми чувствами, сторожить все чувства. Нельзя запускать механизм возбуждения раньше времени, расходуя себя до поединка.
Я расхаживаю по комнате, складываю вещи, отвечаю тренеру, что-то сам рассказываю, но делаю это с ленивой расчетливостью. Я не играю. Сейчас я должен быть ленью. И я не навязываю себе это состояние. Я лишь контролирую свое поведение. Десятилетие борьбы, законы этой борьбы стали моей натурой. Еще рано будить силу. Слишком рано. Я рассудочно правилен в каждом своем действии. Я терпелив и спокоен.
Поречьев ворошит газеты, разглядывает заголовки, фотографии. Декольте киноактрисы Лили Шерп производит на него впечатление. Он начинает вспоминать знакомых ему красивых женщин.
Я развязываю галстук, сбрасываю пиджак, рубаху, майку и надеваю на голое тело свитер. Между шерстью свитера и кожей не должно быть ткани. Тогда мышцы в настоящем тепле.
«Экстрим» отпустит. Я убежден. Этот засушенный лист просто отпадет. Сам отпадет.
Поречьев что-то рассказывает. Когда за завтраком он стал вдруг пичкать меня анекдотами, я понял, что он в крайней степени возбуждения. В таких случаях анекдоты просто сыплются из него.
– В жиме сделаем один подход. – говорит Поречьев. – Ты почувствуешь зал, публику. Рывок отдадим братьям Халоненам. В толчковом упражнении вся разминка за кулисами. Там отштампуем и начальный вес. И баста! Все подходы пустим на рекорд. Из четырех один, да удастся.
– Иду тернистой тропой гонораров. – Цорн копается в записной книжке, набирает номер, с кем-то разговаривает, опускает трубку. – Автомобиль подадут, как условились. – И добавляет после паузы: – Отрава готова. Остается испить зелье.
– Сама по себе победа – ноль. Важно направление победы. Я ведь знаю, что ты имеешь в виду, Максим. Цорн кивает на газеты:
– Истину и правду можно потерять за обилием лжи.
– Читал о Брюсе Миллере?
– Нет.
– На наших чемпионатах занимал пятое место, шестое… Смотри, все газеты о нем. Задался целью найти приемы, с помощью которых можно управлять собственным весом. За год увеличил собственный вес до ста восьмидесяти двух килограммов. Врачи сказали, что ему крышка: нет ходу назад. А он за семь месяцев сбросил вес до девяноста килограммов и сейчас в Чикаго занял третье место на конкурсе красоты. Полюбуйся…
– А Пирсон намного тяжелее тебя?
– После этого турне на все тридцать шесть килограммов.
Мы выходим в холл. Цорн не может без своего табака.
Я вытираю лоб: когда же мой час? Пора! Я готов! Пора!..
Поречьев осторожен. Сейчас мышцы опасно по-настоящему тревожить: Сколько же я натворил глупостей, пока понял это! Механически переносил прежний опыт, а массаж – это работа мышцам, которые массируют. И глубокий массаж – большая работа. А я после мощных нагрузок закатывал такие массажи!
– Жарков напечатал статью о внедрении графически-математического метода. – Поречьев вытирает пот со лба, засовывает галстук в прорезь рубахи. Говорит:- Положи руки удобнее, «дельты» напряжены. – И уже другим тоном продолжает:- Понимаешь? Метод нами найден, испытан, а мы ни при чем. Предупреждал тебя: не откровенничай.
