Юрий Власов - Соленые радости
Четыре недели я разминался с пустым грифом. А потом внезапно почувствовал силу. С каждым днем этот напор силы делался ощутимее.
И дни, посветлев, жадно вставали за окном гостиницы. Линялое голубоватое небо. И солнце, которое я не видел из окна, потому что оно рано утром пряталось за углом. Номер накрывала тень карниза. Но я видел жар солнца на стенах домов – они белели. И солнечная желтизна подсвечивала обильную листву. Весь июль шли дожди и листва была тучная, зрелая. И тени глубоко западали в кроны деревьев.
И этот прилив силы притупил боль. Я смог бродить по городу. Я бродил между каналами, в парках, в древних узких улочках.
А погодя новая сила почти стерла боль. Я осторожно пошел по весам. Я забавлялся, издевался над всеми весами. Я еще опасался возвращения боли и работал особенно точно. Я стремился, чтобы тяжесть исключительно точно раскладывалась в суставах…
Я выиграл чемпионат. Я установил рекорды в жиме, рывке и толчке. Сумма троеборья получилась тоже рекордной.
Я работал спокойно. Только последние ночи спал чутко и мало, но не чувствовал себя разбитым. Я даже испугался своего спокойствия. И впервые нацедил литровый термос кофейной гущи. Мне казалось, что я буду сонным на помосте. Я пил этот кофе, но спокойствие не потерял. В этот раз я видел все вокруг себя. Во всяком случае до момента прикосновения к грифу во всем отдавал отчет. Я прислушивался к разговору в раздевалке, на параде разглядывал зал. Мне хотелось быть красивым. Я слегка развел плечи и напряг прямые мышцы живота. Их не было видно за полурукавкой, но они сжали живот, и плечи от этого стали массивнее. Ярусы кресел поднимались высоко над сценой. И я, закинув голову, разглядывал самые дальние из них. Я переминался с ноги на ногу, и под кожей играли массивные четырехглавые мышцы бедра – они запластовывали бедро спереди. Плечи накрывали мои самые любимые мышцы – дельтовидные. Их передний пучок очень активно работает в срыве – он выступал из мышцы тугим поясом, а под Ним, расширяясь, уходили вглубь основные мышцы. Я мог по памяти вылепить переход дельтовидной мышцы в большую грудную. Эти мышцы были настолько развиты, что мечевидный отросток где-то утопал между ними. И я видел свои запястья. Разгибатели пальцев были очень натренированы. От этого запястье казалось узким, а ладонь маленькой. И когда я шагал с парада в свою раздевалку, мне нравилось, как люди смолкали, заметив меня. В коридоре горели лампы дневного света. Мои загорелые мышцы казались черными. Я ловил изумленные взгляды и гордился: эту силу выковал я. Я взял и вынес мечту о ней из далекого детства. И я не прятал их. Я разворачивал и показывал всем.
И все ожидание, и разминки перед каждым подходом я был спокоен.
Движения на помосте были очень точными. И мышцы сбросили излишнюю твердость. Они расслабленно принимали усилие, взвешивали «железо» и, выступив из общей массы спокойных мышц, раскалялись напряжением. И я видел, как они вычерчивают идеальное движение. И я никогда так не чувствовал штангу. Тонкий гриф отзывался колебаниями на усилия мышц. Это была невидимая для публики вибрация грифа, но я отчетливо воспринимал ее. Она возникала в доли секунды. И я успевал, чуть задержав движение, совместить очередное напряжение мышц с поступательным гребнем вибрации. Штанга сразу сбрасывала тяжесть. Мышцы подхватывали «железо». И я слышал, как, выиграв в усилии, отключаются мышцы.
Я продвигал штангу в мышцах. Я терял мышцы, сбрасывал мышцы и туже, туже натягивал главные мышцы.
Я опережал усталость. Я все время видел светловатую алую кровь, чуть-чуть обрамленную чернотой. И движение штанги было звонким, стремительным. И все время ко мне прорывался свет и отдельные выкрики. Я успевал их отмечать сознанием.
Я был движением. Я не имел осязаемых форм. Штанга скользила, цепляясь за новые мышцы, и это движение было плавным, ритмичным. И в нем все было понятно.
И даже когда я брал рекорды, я ни разу не въехал в жгучую темень чрезмерного усилия. Я все делал так же, но только точнее. Я был скрупулезно точен. Я расставлял ступни под грифом. Расставлял, пританцовывая, очень долго. Я уже вминался в будущее усилие, опробовал положение будущего усилия и, когда узнал его, оставил его в себе. Я положил руки на гриф. И стал пробовать различные хваты, меру стартового «седа». И снова замер, когда попал в то единственное схождение суставов и мышц. Я убрал все приближения к идеальной работе, я исключил неточности, даже самые ничтожные. И когда я это сделал, я удивился себе. Я расслабил мышцы так полно, как никогда до сих пор. Я с удивлением следил за собой. Мышцы были выведены, но не скованы. И все засасывали кровь, уступая будущему усилию все новые и новые волокна. И команды следовали стройной чередой. Сознание высветляло эти команды. Мозг посылал их в мышцы, и они взводили мышцы, будили мышцы, находили мышцы. Я был очень легок, когда мышцы вывешивали «железо»…
Я закончил выступление, а был полон силой. Я совсем не устал. На этих соревнованиях я ни разу не сменил полурукавку. Она даже не промокла, я был свеж, чист и не отравлен усталостью. И я слышал все мышцы и чувствовал, что ни одна не будет ныть завтра и будущие дни. Крупные мышцы не скатывались в комки, и мышцы бедер не затвердели. Я вызванивал их короткими напряжениями, и нигде не было утомлений.
Я установил рекорды в жиме, рывке и толчке. И рекорды сложились в самую внушительную сумму троеборья. Это была моя первая настоящая сумма. И я достал ее в своем третьем зачетном подходе. Я заказал тогда рекордный вес. Пять часов соревнований в этот раз не измотали меня. Напротив, я был спокоен и силен, как в первые минуты борьбы. И усталость не коснулась зала. Я воспринимал взволнованность зала, слышал, как напряжен зал, жаден зал.
Этот зал я считал своим. Он узнавал мои усилия, наполнял чистотой мои желания, был той светлой завесой в глазах, из которой на меня обрушивалась победа.
Я еще не видел такого возбуждения за кулисами. Все сгрудились у выхода на сцену. Это было забавное и трогательное зрелище. Я уходил с помоста. Толпа расступалась. Сотни слов на разных языках кричали об одном и том же, а коридоры пустели. Грохот бежал за мной.
После рекорда в толчке и взвешивания сначала штанги, потом меня – зал пел. Я не видел, чтобы на соревнованиях пела публика. Не какая-то группа восторженных соотечественников, а весь зал, все люди. Я попал в множество рук. Я не вырвался, если бы меня не вызвали для вручения медали на сцену. Тут же меня снова окружили люди. Я болтал какие-то глупости. Я совсем ослеп от фотовспышек.
А после, когда я вымылся, оделся и вышел из раздевалки, люди снова обнимали меня. И на улице перед автобусом молча стояла толпа.
И в гостинице меня окликали незнакомые люди. И администратор гостиницы – высокая женщина с яркими подкрашенными губами- постучала в дверь. Я открыл. Она стала говорить по-немецки слова поздравления. Она подала мне голубые розы. Я никогда не видел голубых роз. Я стал ей об этом говорить. Она засмеялась. Я оторвал цветок и стал просовывать его в петличку жакета. Я старался проделывать это осторожно, но все равно я чувствовал ее грудь и дыхание. И потом почувствовал ее губы. Я чуть повернул лицо, и ее губы, вздрогнув, соскользнули на мои губы. Помада была сладковатой, а губы очень теплые. Я почувствовал, как они уступили мне, и я впитал в себя теплоту дыхания, несмелое ответное движение – меня обожгло это движение. Я вдруг услышал эту женщину всю.
И когда я опустил руку ей на плечо, я уловил округлость плеча. И ее волосы упали мне на глаза и заставили зажмуриться.
Эта женщина и раньше нравилась мне. И я понял, что женщины знают, когда они нравятся.
Тот уверенный в себе врач так и не дождался меня. Боль в позвоночнике ушла навсегда. И я познал еще одну мудрость силы: до сих пор я выступал переутомленным. Я очень хотел победы и вбирал в себя слишком много нагрузок. Сила не успевала созреть к соревнованиям. К тяжести «железа» добавлялась остаточная усталость тренировок. Я поставил за правило, если и ошибаться в планировании нагрузок, то только в недоборе их. И я жестко придерживался этого правила, делая уступки лишь экспериментам.
Бред? Но подушка рядом сохраняет запах Ингрид – запахи духов, непонятных слов и шелка волос.
На ночном столике лист чистой бумаги. На листе чистые помадные отпечатки губ – ее привет и память…
После завтрака я в своем номере. Со мной Цорн. Читаю интервью американского спортсмена Александра Хеллера: «Моя мечта – стать лучшим горнолыжником мира, единолично завоевать мировое первенство, не разделяя ни с кем. Суметь победить всех: огромное удовлетворение. Поэтому я не успокоюсь, пока не добьюсь своего. Достигнуть чего-либо упорным трудом или просто натолкнуться на удачу – вещи разные. Но случайная находка может оказаться даже ценнее…»
«Случайность, – размышляю я. – Случайность… Зависеть от случайности?..»
