Роберт Твиггер - Злые белые пижамы
Но суеверие могло зайти слишком далеко, и я начинал раздавать крепкие шлепки придорожным деревьям, проезжая мимо них на велосипеде.
После моего едва не произошедшего дорожного происшествия на велосипеде у меня сохранилось ощущение беспокойства. Я подъехал к додзё и немедленно постучал по деревянному столбу ограды. Я услышал шаги и посмотрел по сторонам, чтобы увидеть, не заметил ли кто меня. Это был Бэн. Не страшно, я признался в своей слабости Бэну.
«Нам надо быть поосторожнее сегодня, — сказал я. — У меня плохое предчувствие и мы сегодня делаем котэгаэши.»
В этой технике кисть атакующего заламывается назад за предплечье в сторону, а не за плечо. Если продолжать заламывать чью-то кисть таким образом, то запястье в конце концов сломается, если атакующий, на этом этапе превращающийся в защищающегося, не выполнит высокое падение. Так же рука раскручивается и человек остается на спине на полу.
На первом занятии я практически забыл собственный совет действовать аккуратно, когда услышал сдавленный крик со стороны, где тренировался Бэн и Дэнни. Я огляделся. Дэнни лежал на полу. Пытаясь не упасть на «шишечку», он зацепился пальцем ноги за свою брючину. Его быстро отнесли в сторону. Пол сказал нам продолжать тренировку. Я услышал, как он говорил, стоя в стороне: «Я вправлю без проблем — это не перелом, просто вывих».
Бэн умудрился убедить Пола позволить ему отвезти Дэнни к доктору до попытки применения такой решительной меры самолечения. Пол, все еще убежденный, что перелома нет, с неохотой удержал себя от вправления кости в сустав. Он согласился, что они должны отправиться в травмпункт, располагавшийся рядом с додзё. Мне это показалось слегка жутким и в то же время по-своему обнадеживающим. К счастью, у Дэнни была медицинская страховка.
Дэнни вернулся в додзё позже в тот же день. Его палец был поломан под прямым углом. Если бы Пол пробовал вправить палец, он, вероятно, вырвал бы его напрочь. Бэн, который все еще свято верил в учителей и его вера простиралась за пределы их узкой специализации, которую они демонстрировали как эксперты, был потрясен этим случайным и небрежным обращением с Дэнни.
— Это всего лишь палец, — сказал я. — Это не вопрос жизни и смерти или что-то в этом роде.
— Если бы это было что-то более серьезное, я бы еще больше волновался. Это показывает, что им все равно, — горячился Бэн. — Я тебе говорю: если со мной что случится, держи меня подальше от учителей — просто отведи меня сразу в больницу. Я даже не уверен в той хирургии рядом с нами.
Дэнни сказал мне несколькими неделями раньше, что не смог попасть в австралийскую авиационную спецслужбу из-за того, что растянул коленную связку, тренируясь к тесту. Я проследил картину. Дэнни мог бы травмироваться, чтобы был повод не заканчивать курс.
Когда ему помогали взобраться на велосипед (на котором он поехал, крутя лишь одну педаль), он сказал печально: «Ребята, завтра вы меня можете не увидеть».
«Вы не должны грустить, — сказала Нонака сэнсей. — Вы всегда должны держать в голове какой-нибудь счастливый момент, и когда вы начинаете грустить, должны думать об этом моменте.» Я сказал ей, что курс угнетает меня. «Это ваш выбор», — ответила она. Когда в учительской было пусто, она иногда брала мою руку и играла, насмехаясь надо мной, своим большим пальцем придавливая мой. Однако это было трудно, когда я пробовал бороться с ее большим пальцем, она всегда побеждала меня, ее большой палец всегда прижимал мой, порхая весьма и весьма быстро, словно птица. Она никогда не проигрывала. «Теперь вы угнетены!» — говорила она, когда побеждала. Факт быть побежденным, борясь большими пальцами с шестидесятипятилетней женщиной, весьма ободрял меня. Она всегда ликовала, побеждая: «Почему я побеждаю? Несомненно потому, что вы слишком много думаете. Вы слишком интеллектуальны, чтобы победить меня!»
Стив, австралиец, который ушел с курса год назад, вернулся в город. Он зашел к нам на Фуджи Хайтс и рассказал о геологическом обзоре, которым он занимался в Лаосе. Его рассказ звучал увлекательно, в миллион раз соблазнительнее, чем клаустрофобия додзё.
— У тебя получается лучше, чем я ожидал, — сказал он в своем грубом, но все же дружественном тоне.
— Спасибо, — ответил я.
— Но ты все равно бросишь, не окончив, — сказал он, делая глоток чая.
— Почему? — я был ошарашен.
— Потому что я бросил.
Значит, подумал я, это Вызов.
Несмотря на свое грустное прощание, Дэнни пришел на следующий день. Он прохромал в офис додзё и проинформировал миниатюрного Андо-сенсея о сломанном пальце. Выражая прозаичное сочувствие, Андо дал ему две недели на выздоровление. Конечно, он все равно должен продолжать приходить в додзё, но сидеть в кресле и наблюдать каждую тренировку.
Для сеншусеев давалось мало времени на выздоровление. Как только травма заживала, ты сразу возвращался. Если доктор прописывал перерыв на месяц, то учитель в додзё давал перерыв на неделю, или иногда поощрял тренировки с травмами. Чем больше перерыв ты брал, тем больше ты отставал и тем больше была вероятность повторной травмы при возвращении к занятиям. И если ты мог хоть как-то ходить, то тебе нужно было каждый день появляться в додзё и наблюдать все тренировки. Если травмирована была верхняя часть тела, то нужно было сидеть в сейдза каждую тренировку. Это четыре с половиной часа сейдза каждый день, чего самого по себе достаточно, чтобы травмировать.
Если травмирована была нижняя часть тела, то сейдза не требовалась, но был специальных способ сидения на кресле для сеншусеев (спина прямо, ступни вместе — не перекрещены и ровно стоят на полу), и этот способ сидения не способствовал восстановлению сил.
Жесткая политика по травмам сеншусеев была еще одним традиционным способом «развивать дух». Идея заключалась в том, чтобы создать бойцов, которые могли бы исполнить долг вне зависимости от состояния тела. Целью было сломать субъективную связь между тем, как ты себя ощущаешь и как действуешь. Более того, ее нужно было подменить на определенную цель и достижение этой цели, используя тело, вместо того, чтобы позволить телу диктовать, какой должна быть цель. Если вы идете спать, когда ваше тело чувствует усталость; едите, когда чувствуете голод; или деретесь, когда чувствуете злость, ваше тело диктует цель, а не наоборот.
Когда мы начинали курс, Толстяк спросил каждого из сеншусеев о прошлых травмах. Многие это восприняли как возможность «похвастаться шрамами», Адам со всеми его многочисленными признаками бурноё молодости, проведенной на скейтборде, выдал все. Только Рэм спросил причину вопроса. «Для того, чтобы учителя знали, где могут быть ваши слабые стороны и в чем могут быть ваши ограничения, и насколько сильно вас можно загнать» — был ответ. Неспособность Адама сидеть спокойно была отчасти санкционирована его балладой о переломе колена в пятнадцатилетнем возрасте. Рэм сказал: «Что касается этого курса, у меня нет старых травм, о которых я мог бы рассказать». Теперь я понимал, что это была лучшая политика, признание старых травм всегда было путем для отступления. Рэм себе его не позволил.
Я переживал определенный упадок. Излишняя дисциплина в обучении не относилась к нашей квартире. Когда я не спорил или не играл в «вызов», я тратил много времени на сон. Даже когда мы брали в прокат видео, я часто засыпал на середине фильма. Повторно смотря какое-то кино с участием Стивена Сигала я сказал: «Следующий удар был действительно хорош…» Затем я начал храпеть — даже хорошие удары не могли удержать меня ото сна.
Толстый Фрэнк и Крис все так же тренировались каждый день в додзё и медленно продвигались по пути к черному поясу. Если они продолжат регулярные «кеншу», интенсивные, регулярные тренировки на дневных занятиях, они могли бы сдавать тест на черный пояс в то же время, что и сеншусеи.
«Будет интересно посмотреть, чье айкидо лучше, — посмеивался Крис. — Я все еще не очень уверен, что ваш курс имеет отношение к айкидо, больше похоже на грубый обряд инициации или просто курс выживания.»
У Толстого Фрэнка мнение было выше. «Не думаю, что я бы смог мириться с дерьмом так, как это делаете вы, ребята».
Толстый Фрэнк все еще не нашел работы и проводил много времени за стиркой доги и одежды в стиральной машинке. В один день случилась небольшая трагедия, когда его особенные иранские трусы были украдены с веревки для сушки белья. Мы догадались, что их украли, потому что внезапно в квартире стало светло. Когда огромные коричневые эластичные трусы, сшитые его матерью, сушились на веревке, они загораживали весь свет, поступающий в квартиру через кухонное окно. Я привык к темноте. Когда свет неожиданно появился, я помчался узнать, что случилось. Гигантских трусов как не бывало, как собственно пропал и след вора. Возможно, причудливый порыв ветра сорвал огромный трепещущийся кусок материи с веревки. И кроме того воровство трусов довольно распространено среди японских женщин. Я не поверил, что кто-то мог захотеть обладать такой жуткой огромной парой коричневого иранского нижнего белья.
