ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao
Сайхун стоял над поверженным врагом, не испытывая ни жалости, ни сострадания. Он выкрикивал бранные слова и гневно плевал в лицо толстяку.
– Ну, кто теперь более уродлив? – с яростью бросил он окровавленному неподвижному лицу. Подбежал Гас, собираясь оттащить Сайхуна. Через секунду весь ринг заполнился людьми.
– Парень, у тебя немного крыша едет, – прошептал ему Гас.
В ответ Сайхун рявкнул ему какую-то непристойность. Гас равнодушно дожал плечами:
– Ладно. Поговорим, когда немного остынешь.
Но лишь много часов спустя, сидя в одиночестве под ярким светом лампочки в раздевалке, Сайхун начал вспоминать и подробности поединка, и слова Гаса. Именно тогда он впервые задумался: правда ли, что он слишком круто свернул со своего пути.
Сайхун регулярно переписывался со своими дядей и тетей в Питтсбурге. Где-то в конце 1968 года они написали ему, что муниципальные власти приобрели у них дом: их земельный участок попадал в зону постройки нового скоростного шоссе. У стариков не оставалось иного выбора, кроме как куда-нибудь перебираться. Тетушка Мейбл также переписывалась и с тетей Джин – в свое время они вместе работали в одной прачечной. Тетя Сайхуна хотела Переехать в Сан-Франциско или любое другое место, где она не чувствовала бы таких осложнений артрита, как зимой в Питтсбурге. Как ни странно, дядюшка Уильям совершенно не желал уезжать из привычного города. Все-таки он прожил здесь сорок лет и довольно сильно привязался к нему.
Дядюшка Уильям боялся старости. В своих письмах он постоянно призывал Сайхуна заботиться о своих пожилых дяде и тете. Сайхун был совсем не против помогать им, но и возвращаться обратно не желал. Он тоже всерьез подумывал о переезде в Сан-Франциско, потому что вечно жить в Нью-Йорке ему казалось невыносимым. Работа поваром вызывала необходимость много стоять, и теперь вены на ногах Сайхуна угрожающе вздулись; кроме того, не будучи уверенным, что у очередного хулигана не окажется «ствола» или автоматического пистолета, он начал беспокоиться о все возрастающей жестокости в своей душе.
Его последние матчи в ранге боксера «Золотые Перчатки» проходили в, Мэдисон Сквер Гардене. Уже одно это свидетельствовало: Сайхун заработал s. себе определенную популярность. Но оказавшись в раздевалке после боя, который он выиграл нокаутом, Сайхун был вынужден признаться себе, что он изменился. Он просто сбился с курса. Он занимался боксом достаточно долго, чтобы решить, когда именно противника лучше всего сбить с ног и лишить сознания. Он начал чувствовать какое-то удовольствие от треска ломающихся ребер. С непонятным испугом Сайхун понял, что желание одержать победу застило ему все остальные цели.
В раздевалку вошел Гас.
– Эй, Фрэнки Каан! – воскликнул он. – Сегодня ты был просто великолепен! Ты никогда не думал о том, чтобы стать профи?
– Нет, – ответил Сайхун прежде, чем понял, что именно он говорит. – Я ухожу.
– Какого дьявола ты там лепечешь? Ты не можешь вот так просто уйти!
– Я делаю то, что хочу!
– Эй, угомонись! Это старая проблема. Я видел многих бойцов, которые прошли через то же самое, как и ты сейчас. Это нормальный отходняк после боя. Отдохни пару деньков, погуляй. Потом ты вернешься. А когда вернешься, сынок, я приведу тебя к людям, которые весьма заинтересовались тобой.
– Пока что я шлепаю в душ. Потом обдумаю.
– Ладно, ладно, – ответил Гас. – Ты же вернешься, да?
– Ага, – вяло произнес Сайхун. Сердцем он чувствовал, что вернется лишь за тем, чтобы забрать последние вещи из шкафчика.
В тот вечер он пошел к реке. Стоя на набережной, Сайхун вынул свои кинжалы. Он угрожал ими множеству людей, хотя ни разу так и не использовал. Он вдруг суеверно подумал, что всякий раз, когда он носит кинжалы с собой, они приносят ему неприятности.
Известные ему принципы боевых искусств делали особый акцент на добродетели, рыцарском духе и чести. На дуэли могли сражаться лишь двое равных. Иногда поединок происходил из уважения одного участника к другому. И всем бойцам, хотя бы иногда, случалось терпеть поражения. Каким бы великим ни был воин, он знал, что такое вкусить горечь поражения. Может быть, воин отвечал на брошенный вызов, заранее зная, что противник гораздо сильнее его. Однако в мире боевых искусств даже простая храбрость уже что-то значила. Поражение не обязательно означало утрату чести.
Сайхун чувствовал, что в его нынешних боях честью и не пахнет. Он нисколько не уважал своих противников,- они отвечали ему взаимностью. Это были не те бои, к которым он готовился десятки лет. Боевые искусства служили целям дисциплины и достоинства – но не поту, звериным воплям, лужам крови и смертоубийству.
Сайхун развернул кинжалы. Изогнутые лезвия были немного похожи на молодой месяц. Он в последний раз подержал их на ладони, вспоминая о том, что два этих замечательных клинка сделаны вручную из самого лучшего металла; о том, что в свое время он освятил их, читая соответствующие руны и мантры. Оружие обладало силой. Оружие обладало духом. Но человеком могла овладеть иная сила, иные духи. Сайхуну захотелось прекратить эти сражения. Он даже уже заказал билеты для отъезда из Нью-Йорка. Размахнувшись, он как можно дальше швырнул стальных серебристых рыбок в реку.
Глава тридцать восьмая Врата освобождения
Вместе с тетушкой Мейбл и дядюшкой Уильямом Сайхун сел на поезд, отправлявшийся в Сан-Франциско. С перевозчиками мебели договорились, что остальные пожитки перевезут, когда все трое устроятся на новом месте. Все устроилось легко, благодаря помощи тети Джин – приятной дамы средних лет, которую они знали еще со времен Питтсбурга. Дядя с супругой переехал в небольшие апартаменты на восточном склоне холма Ноб-Хилл. Сайхун нашел для себя комнату на Стоктон-стрит, прямо над магазином мясника. Первые дни в обычно туманном Сан-Франциско оказались необычайно солнечными и теплыми. Сайхун с удовольствием гулял по улицам, исследуя свой новый дом. Он прошел от Чайнатауна к Норд-бич, а оттуда начал взбираться по крутым ступенькам дорожки, поднимающейся к Койт-Тауэру, С точки зрения Сайхуна, окружающая бухта делала город удивительно спокойным с виду. Вначале он гулял по Телеграф-Хилл, потом по Рашн-Хилл – и везде он видел спокойную голубизну далекой бухты, раскинувшейся вольготно и широко. Да, здесь он действительно чувствовал себя как дома.
В сравнении с Пенсильванией и Нью-Йорком люди здесь казались более дружелюбными, открытыми и более свободными в общении. Правда, впоследствии Сайхун обнаружил, что расовая неприязнь существовала и здесь, но в любом случае она не была настолько открытой и кровожадной, как в городах, где ему приходилось жить раньше. Вероятно, это было потому, что плотность городского населения была не такой большой. Поднимаясь вверх по Гайд-стрит и оглядываясь с крутого холма на раскинувшиеся внизу причалы порта, он увидел лишь нескольких человек. В сравнении с Китаем, где движение пешеходов можно было сравнить лишь с огромным парадом, или Нью-Йорком, где людей можно было встретить на улице в любое время суток, Сан-Франциско казался почти уютным и уединенным местом.
Сайхун углубился в небольшой парк. Он прошел мимо теннисных кортов, потом опустился по нескольким пролетам бетонной лестницы. Сколько хватало глаз, тянулись холмы и холмы; они вздымались даже по другую сторону водной глади бухты, словно хребет огромного дракона, возлежавшего где-то на горизонте. Он прошел мимо свежеокрашенных в зеленый цвет парковых скамеек. Изредка ему попадались люди, которые сидели и спокойно почитывали воскресные газеты. Опустившись немного ниже, Сайхун обнаружил пустую скамейку с видом на мост «Золотые Ворота».
У здешнего воздуха был едва уловимый солоноватый привкус смешанный с тонким хвойным ароматом сосен. Отсюда ему были видны и мыс Ма-рин, и проливы, тянувшиеся к Тихому океану, и почти неразличимые отсюда кварталы домов на склонах к северу. Со времен жизни на Хуашань у него не было возможности почувствовать, что он стоит на возвышенности. Ощущения были замечательными. Ему казалось, что недавнее прошлое с каждым мгновением удаляется в небытие.
В таким умиротворении Сайхун просидел довольно долго; вдруг он вспомнил, что приглашен на банкет по случаю приезда. Он поднялся со скамейки, поспешно вернулся по холмам к Джексон-стрит, а оттуда спустился к дому, где теперь жили дядя и тетя. Он позвонил в дверь и улыбнулся, когда к нему вышла тетя в голубом пальто и шляпке с вуалью.
– Тетушка, – произнес Сайхун, – на дворе достаточно тепло.
– Погоди, пока тебе стукнет семьдесят, – рассмеялась тетушка, – ты тоже станешь носить пальто.
Тетя медленно заковыляла вниз по лестнице. Сайхун заметил, что за последнее время она стала сильнее хромать и слегка похудела.
