Евгений Загорянский - Повесть о Морфи
Опять заиграл оркестр. Со всех концов медленно стекались гости. Огромный стол сиял хрусталем и фарфором. Шеренгами стояли кувшины с вином, бутылки с виски, джином и ромом.
Грузные белотелые индейки, золотистые куры и темно-бронзовые утки, разукрашенные зеленью и собственными перьями, заполняли стол. Круглыми островами пестрели вазы с салатами, желтыми глыбами лежали сыры.
Гости занимали места, шаркали ноги, скрипели стулья, звучал смех, шутки.
С треском взлетела, бороздя почерневшее небо, одна ракета, вторая, третья… Над озером шел огненный дождь. Пол сидел между Диком и Мэй, сердце его неистово колотилось. Отец весело подмигнул ему через стол, Пол ответил, подмигнув в ответ, и покосился на Мэй. Слава богу, она ничего не видала… Мэй сидела неподвижно, ей было очень досадно, что ее посадили именно здесь, с малышами… Но ведь малыши-то в этом не виноваты. И она приветливо обернулась к соседу.
– Налить вам сидра, Пол?
– Налей мне! – сказал Дик. Пухлые щеки его лоснились, в руках была крепко зажата индюшачья грудка. Он указывал на свой стакан сальным подбородком.
– Сначала гостю, Дик! – засмеялась Мэй. – И потом нехорошо быть таким жадным…
Застучала по хрусталю серебряная вилка, огромного роста джентльмен неторопливо поднялся. Седые усы резко выделялись на малиновом лице, в руке он держал бокал.
– Спич! Спич, мистер Томпсон! Слушайте, слушайте! Внимание, джентльмены! Полковник Томпсон говорит!..
Как опытный оратор, полковник дождался тишины.
– Леди и джентльмены! – Рука с бокалом плавно взлетела. – Позвольте мне от имени всех присутствующих поблагодарить дорогого мистера Аллисона за прекрасный праздник, за настоящее южное гостеприимство! В тяжелую годину испытаний, – в голосе оратора искусно прозвенела слеза, – особенно отрадны обычаи милой старины… За этими столами, леди и джентльмены, собралось сегодня общество людей, в жилах которых струится различная кровь. Потомки английских родов, как наш милый Амфитрион, Джеральд Аллисон поклонился, – сидят рядом с креольской знатью, с потомками французских и испанских семей, основатели которых своей кровью и мужеством завоевали этот край для белого человека. За этим столом нет янки – и да будет мне позволено произнести настоящий, правильный тост… За Юг, джентльмены! Мы все южане – выпьем же за добрые старые Южные Штаты, свободные и независимые! Ура!
Бокал описал дугу и прилип к усам.
– Ур-ра! – завопили десятки голосов. – За Юг! Правильно, старина Томпсон! Правильно, полковник! За Юг!
Мажордом, перевалившись животом через балюстраду, махнул платком. Десятка два охотничьих ружей выпалили в ночное небо.
– Браво, старик! Браво, полковник! Чертовски хорошо сказано! – орали захмелевшие гости. Аллисон раскланивался во все стороны, он никогда не пьянел.
– Слушайте меня, джентльмены! – надрывался Вильям Редвуд, но никто не слушал его, каждый кричал свое.
– О черт! – Редвуд вскочил на стул, ястребиное лицо его побледнело, вздулась толстая вена на лбу. – К черту «Янки-Дудль», джентльмены! К черту Север, который лезет в наши дела и крадет наших негров!!! К черту Пока[4], не оправдавшего наших надежд! К черту президента!
Подошел Аллисон. Он был так высок, что лицо его оказалось на одном уровне с лицом говорившего.
– Браво, браво, Джонни! – засмеялся он. – Все это вы скажете на митинге в Ричмонде, и вас понесут на руках!
Мягко и властно он снял оратора со стула. Оказавшись на земле, Редвуд сразу потерял дар речи – без трибуны он не мог говорить.
– Эй, музыка! – крикнул Аллисон. – Леди и джентльмены, начинаются танцы!
В соседнем зале загремел оркестр. Часть гостей двинулась туда, часть рассеялась по саду.
По дальней дорожке под руку с женой медленно шел судья Алонзо Морфи. Он тяжело дышал.
– Зачем ты столько пил? – тревожно сказала миссис Тельсид. – Ты знаешь, что это тебе вредно.
– Я пил совсем мало, Телли, – качнул головой судья – Дело не в вине. Я разволновался, вот в чем беда. Так разволновался, что чуть не запустил в Редвуда тарелкой. Безумцы, жалкие безумцы! Жадность и невежество – вот ваши вожди!
– О чем ты, Алонзо? – недоуменно спросила она.
– Неужели они не видят, к чему ведут страну? – с горечью сказал судья. – Скажи мне, Телли, как можно быть таким слепцом?
Из-за черных кустов на дорожку выдвинулась высокая фигура.
– Прекрасный вечер, миссис Морфи! – сказал голос Джеральда Аллисона.
– Конечно, мистер Аллисон, вечер очень удался.
– Я говорил о погоде, – коротко засмеялся Аллисон. – Судья, можете вы уделить мне три минуты?
– Сейчас? – изумился судья.
– Всего один вопрос. Миссис Морфи извинит нас на одно мгновение?
– Разумеется, мистер Аллисон! – Она торопливо пошла вперед и остановилась. – Уже поздно, Алонзо. Я поищу Пола, пора ехать домой…
Черное платье растаяло во мраке.
– Хорошую сигару, судья? – любезно предложил плантатор. – Присядемте на минутку…
Они курили молча, сидя рядышком на узкой скамейке. Светлым облачком плыл дым, сигары горели во тьме, словно глаза хищника, притаившегося в засаде.
Судья терпеливо ждал. Правый глаз зверя разгорелся ярче и описал дугу.
– Я прямой человек, судья, – мягко сказал Аллисон. – Скажите мне, когда у вас пойдет дело «Джонс против Грина»? Мне хотелось бы знать это.
– «Джонс против Грина»?
– Да.
Наступила тишина, второй огонек опустился. Зверь припал к земле.
– В понедельник, – тихо сказал судья.
– Хорошо, в понедельник. Судья, мне хотелось бы, чтобы Грин выиграл это дело… Ведь он прав во многом.
– Да? – безразлично спросил судья. – А мне кажется, что у Грина мало шансов, закон не на его стороне.
– И все же он должен выиграть. Мне это нужно, судья. Так нужно, что я не пожалел бы пяти тысяч…
Огонек пролетел по воздуху и рассыпался искрами, ударяясь о древесный ствол.
– Пожалуй, мне пора идти. – Грузная фигура поднялась со скамейки.
– Десять тысяч, – сказал окривевший зверь. Стало так тихо, что слышны были два дыхания.
– Я давно знал, что вы подлец, Аллисон, – тихо сказал судья. – Но я считал вас умнее. Вы хотели купить меня?
Вторая дуга прочертилась и рассыпалась в черной траве. Зверь ослеп. Аллисон засмеялся.
– А если я пошутил?.. Назовите вашу цену, неподкупный Катон.
– Цены нет, – сказал судья. – Уйдите, Аллисон, прошу вас… У меня больное сердце.
– Подумайте хорошенько, – мрачно погрозил плантатор.
– Я вас не боюсь. – Грузная фигура опустилась на скамью. – Уйдите, Аллисон, я не хочу умереть в вашем доме.
– Отлично, мистер Морфи! – весело сказал Аллисон. – Но вы еще вспомните о сегодняшнем дне… Высокая фигура быстро двинулась по дорожке. Судья притянул к себе ветку и схватил губами мокрый от росы лист.
Старую леди Аллисон давно увели в дом.
* * *
В ее огромном кресле сидела, поджав под себя ноги, Мэй.
Отяжелевший Дик подремывал на низкой скамеечке, а Пол стоял перед креслом. Он жестикулировал, глаза его горели черным огнем, голос взлетал и срывался.
– Это были настоящие войны, мисс Мэй, – с ружьями и пушками! А праздники – вот такие, как сегодня, – длились по целому месяцу, подумать только, мисс Мэй! А один джентльмен проиграл за ночь плантацию с тысячью человек! Его звали Давенпорт, молодой Давенпорт…
– Это был мой родственник, Пол, – тихо сказала Мэй.
– Ваш родственник?
– Да. Моя мама – она давно умерла, Пол, – мою маму звали до замужества Джэйн Давенпорт.
– Да, да, конечно! – забормотал Пол. – Вы похожи на него, мисс Мэй… Те же волосы и глаза, и вы такая же красивая, как он…
– Вы видели его портрет, Пол?
– Нет, не портрет…
Пол запутался. Он хотел сказать, что отлично знает молодого Давенпорта, убитого пятьдесят лет назад. Он много раз видел его во сне и может рассказать все подробности. Но как объяснить все это Мэй? Подошла миссис Тельсид.
– Прощайся, Пол. Мы едем домой. До свиданья, мисс Мэй и Дикки.
– До свиданья, мисс Мэй.
Как заставить себя отпустить эти тонкие пальцы?
– Идем же, Пол! – повторила мать.
– До свиданья, Дикки, – грустно сказал Пол. – Мне было так чудесно… До свиданья, мисс Мэй. Я… я буду иногда приезжать к вам, хорошо?
Он круто повернулся и побежал за миссис Тельсид.
– Парень со странностями, – сказал солидно Дик. – По-моему, Мэй, он тоже в тебя влюбился.
– Ты глуп, Дик! – Мэй вспыхнула, выпрямилась и гордо спустилась в сад.
– Ох, эти мне девчонки! – потянулся Дик, зевнул во весь рот и отправился спать.
Мэй тихо шла по опустевшему саду. От воды тянуло ночной свежестью, китайские фонарики догорели. Праздник кончился.
