Борис Бублик - Огород для умных, или как не навредить заботой
Но, если сажать картошку не целыми клубнями, а кусочками (разумеется, более густо, чем клубни, а именно так, чтобы на 1 кв. м приходилась обычная норма 30–40 стеблей), то рыхление почвы при копке картофеля можно свести, практически, на нет. Под одним стеблем образуется, обычно, 1–2 (фото 9), от силы — 3 клубня, лежат они кучно, и достаточно бережно поддеть куст вилами (фото 10), аккуратно наклонить их (на себя), выбрать клубни, выровнять вилы, вынуть их, а землю притоптать.
Фото 9. Под стеблем, выросшим из одного глазка, образуется, обычно, 1–2 клубня
Фото 10. Так копается картофель, посаженный кусочками. Здесь росток дал 5 клубней, но помельче
Можно заметно (возможно, в сотни раз) сократить рыхление почвы при выращивании лука и моркови (об этом — в главе 10).
Нет нужды выкапывать подчистую корнеплоды пастернака, сельдерея, овсяного корня, топинамбура. Выкапывается лишь та часть, что понадобится для потребления зимой. Корнеплоды–маточники могут пробыть в земле два года, а в конце «службы» и удалять нечего — почва обогатится продуктами их разложения.
Интересную роль могут сыграть неубранные овсяные корни: они дадут и совсем свежие овощи для весны, и семена, и обильную биомассу для мульчи и ЭМ-силоса — как раз в момент, когда нужда в биомассе велика, а новая еще не успела нарасти в ощутимом объеме. Перезимовавший в земле топинамбур весной более сахарист и сочен.
Кто же на деле делает почву дрожжевым тестом? До сих пор шла речь о безусловном вреде механического рыхления почвы и о приемах, позволяющих свести к минимуму миниморум это пагубное — во всех отношениях — действо. Теперь скажем два слова о том, кто рыхлит землю абсолютно безвредно, кто делает почву комфортной для растений. Парадоксально, но факт — лучше самих растений и почвенной живности (фото 11) этого не может сделать никто!
Фото 11. «Пахари» — гвардейцы — корни растений и почвенная живность
Во время моих бесчисленных встреч с земледельцами — а это, в основном, люди, понимающие, в какую пропасть ведет Землю традиционное земледелие — я часто слышу вопросы типа: «Что делать, если почва у меня — смытая и каменистая, хоть киркой разбивай (варианты: чистый песок, чистая глина, сплошной мел, тонкий слой земли на сланцевом основании…)». А у меня перед глазами возникают мощный донник на смытых ледоходом енисейских отмелях и нарядные, явно не чувствующие себя обделенными, березки на отвесных гранях уральских скал. Виталий Симонов (Кировоградский Клуб природного земледелия) в одном из японских парков сфотографировал дерево, словно присосками припечатанное к камню (фото 12).
Фото 12. Дерево в одном из парков на острове Окинава присосалось корнями к скале
Растения сами себе могут сделать почву комфортной, если… и опять вспоминается приведенный выше афоризм Черномырдина: «… если мы, конечно, ничего предпринимать не будем».
Случается (я имею в виду свой огород), что — по разным причинам — некоторые грядки остаются осенью незасеянными, голыми. И весной — наяву — контраст. С одной стороны — взрыхленная, структурная почва на грядках, что ушли в зиму укрытыми горчицей, овсом, фацелией и т. п., а с другой — почва на голых грядках, становящаяся твердокаменной после «работы» ставшего «дежурным» апрельского суховея (иногда, например, в 2013‑м году, плавно перетекающего в майский).
Любопытно, что контраст не ограничивается одной лишь структурой почвы. Голую почву суховеи жестоко иссушают, а почва под сидератами их словно не видит. И это еще не все. В голые грядки пырей, полевица, белый клевер с дорожек проникают беспрепятственно, а перед укрытыми — резко «притормаживают». На удивление резко. Такое впечатление, что горчица просто не пускает пырей на свою территорию.
Словом, хочешь, чтобы почва была божественной? Нагружай её безбожно! Ради растений — самими растениями.
Заключительные замечания. Подводя итоги, следует подчеркнуть, что сокращением материальных и трудовых затрат, благоденствием почвенной живности, разнообразием собираемого урожая огородник обязан, фактически, именно счету механически взрыхленной земли «на наперстки» и потаканию всем природосообразным средствам рыхления земли. Как мудро всё устроено в Природе, но надо не лениться присматриваться к ней, «гладить её по шерсти», чтобы «стричь купоны»!
Поклонники рыхления почвы могли бы представить себе житьё–бытьё корешков в свежевзрыхленной почве.
Добрая часть волосков оказывается в кавернах между комочками почвы, на воздухе. И понятно, что у этих волосков небогатый выбор: либо усохнуть на воздухе, либо дождаться, когда почва уляжется, исчезнут каверны, восстановятся капилляры. Ясно, что не всем волоскам удается пережить «землетрясение». К тому же, часть корешков просто порвется в процессе неравномерного оседания почвы.
Выходит, рыхлим почву в надежде, что она более или менее быстро уляжется, и выжившие корешки снова окажутся обжатыми почвой? А в сухом остатке что? Испытание корешков на выносливость?
В конце концов, не грех оглянуться назад, вглубь веков. И окрест себя.
Индейцы Северной Америки, которые не знали стали, и у которых простая палка была единственным сельскохозяйственным орудием, успешно выращивали своих знаменитых «трех сестер» — кукурузу, фасоль и тыкву. И совсем — не то, что не рыхлили, даже не тревожили землю ничем, кроме той самой палки. Весной притаптывали ботву, кидали семена в ямки, сделанные палкой, придавливали ногой и… собирали урожай. Удобрением служила разлагающаяся ботва прошлых лет, а помогал разложению азот, улавливаемый из воздуха клубеньковыми бактериями, живущими на корнях фасоли. Сорняки же подавляла тыква, накрывающая землю непроницаемым для солнечных лучей «зонтом». Словом, «сестры» сами себя обихаживали.
Иван Евгеньевич Овсинский (в самые жестокие засушливые годы, шедшие чередой в конце 19-ого века) получал с гектара 50–60 центнеров зерновых, ограничиваясь двухдюймовой вспашкой.
Фукуока, подобно индейцам, обходился совсем без механического рыхления почвы. Даже семена не прикрывал — он одевал их, спасая от птичек, грызунов и пересыхания, в глиняные капсулы диаметром 10–12 мм. И получал (с одной площади, в один год) до 60 центнеров риса с одного гектара и столько же пшеницы.
Добавлю пару заохочуючих слоев — на случай, если захочется оглянуться. И вглядеться. И почитать Овсинского, Фукуоку, Мичурина, Тимирязева. Чем больше узнаешь, к примеру, Тимирязева, тем более мудрым он видится. Климентию Аркадиевичу, академику, был абсолютно чужд «академизм» — сугубо теоретическая направленность научных и учебных занятий, оторванность от практики и требований сиюминутной жизни. Случилась в России беда — жесточайшая засуха, и он в самих растениях находит инструмент для борьбы с засухой — повышенное углеродное питание. И указывает, как этим инструментом пользоваться. Построил для Нижегородской ярмарки угодную Природе теплицу — и следом проектирует такого рода теплички для школ и бабушек.
Среди наших современников тоже есть, кого полезно почитать (от чтения) и следует почитать (от почтения). К примеру, этаким утесом в предгорьях Кавказа высится Курдюмов. Какой охват проблем земледелия! Какая настойчивость в борьбе за разворот его на основное направление! Читаешь Курдюмова по сотому разу, и в сотый раз — удивляешься. В книгах Гридчина уйма полезного материала; жаль лишь, что большая часть их — ведомственные издания. Выдающимися успехами увенчались мастерски описанные работы полтавских Героев Моргуна и Антонца по разработке и внедрению бесплужного земледелия.
К чему это я? К чему я отвлекся на разговор о своих кумирах? Да к тому, что когда пахари уводили (и ведут) земледелие в никуда, кумиры неустанно торили (и торят) ему истинную дорогу — через трепетное отношение к Природе. На собственном примере показывали и показывают они, что негоже обращаться с Природой, как с продажной девкой. Надо ценить, любить, ласкать и лелеять её, и тогда она одарит нас милостями.
А если плугом пройтись по лику Земли? О каких уж тогда милостях речь?!
В каждой главе, в рассказе о каждом слове–сирене найдется место для объективно доброго слова об этом слове. Это надо понимать так, что речь идет не о забвении соответствующего приема, не об устранении слова–сирены из лексикона огородника. Книга нацелена на то, чтобы решение проблемы не канонизировалось, не сводилось к одному приему. Чтобы огородник на нем не «зацикливался». Вот шутливый пример (дань профессии!). Хрестоматийно четверка, составленная из двух двоек, — это дважды два (2x2). Но на этом свет клином не сошелся. Четверка — это еще и 2+2, и 22.
Добрые слова о механическом рыхлении почвы найти трудно. Но — если очень хочется — можно. Представим себе, что огород городится на только что утихшей стройплощадке. Или на запущенном поле, где начал властвовать подлесок (а площадь таких сорных «лесов» на бывшей советской земле неуклонно растет со времен беловежской вЕчери). И я не вижу лучшего (вот оно — доброе слово!) приема начала освоения участка, чем вспашка. Только пусть плуг «не располагается», не забывает, что «у Рабиновичей тоже были гости, но уже давно ушли».
