Александр Кузнецов - Наградная медаль. В 2-х томах. Том 1 (1701-1917)
Поэт и учитель А. С. Пушкина К. Н. Батюшков тоже «…вступил добровольцем в ополчение и был ранен в ногу в сражении под Гейльсбергом».[528] А в ходе войны с Наполеоном в 1812–1814 годах он прошагал всю Европу и участвовал во взятии Парижа.[529]
Ополчение показало себя высокоорганизованным отрядом русской армии и наравне с ней активно действовало во многих боевых операциях. Только под Фридландом в июне 1807 года вместе с армией в сражении с Наполеоном участвовало более 4 тысяч русских ополченцев.[530]
После решающего сражения при Прейсиш-Эйлау необходимости в содержании огромного ополчения не было и его сократили до 200 тысяч человек.[531]
За убитых, умерших и пропавших без вести крепостных крестьян — доблестных защитников Отечества, помещики получали зачётные рекрутские квитанции.[532] Все чины Императорского батальона за участие в боях против французов были награждены особо выбитыми серебряными медалями на Георгиевских лентах. Медали эти были выданы 15 апреля 1808 года. На лицевой стороне их — бюст императора Александра I и круговая надпись «АЛЕКСАНДРЪ I ИМП. ВСЕРОСС. 1807», а на оборотной — венок, внутри которого четырёхстрочная надпись: «ЗА ВЕРУ И — ОТЕЧЕСТВО — ЗЕМСКОМУ — ВОЙСКУ».[533]
Были выбиты не только серебряные медали диаметром 29 мм для пожалования нижним чинам «…ополченских частей, участвовавших в боевых действиях».[534] Одновременно с ними 15 марта 1807 года учредили золотые медали для награждения командного состава ополчения.
Золотые медали (тоже диаметром 29 мм) на Георгиевской ленте «…жаловались офицерам „Земского войска“, принимавшим непосредственное участие в военных действиях». Такие же медали, но на Владимирской ленте выдавались офицерам и чиновникам военного ведомства, не участвовавшим в сражениях, но бывшим в это время при войсках.
Учреждена была ещё и третья медаль — маленькая золотая, диаметром 22 мм, с поперечным ушком на Георгиевской ленте, для награждения офицеров казачьих подразделений «Земского войска» — участников сражений.
Штемпели для изготовления этих медалей резал уже известный нам саксонец Карл Леберехт, прибывший в Россию в 1769 году для работы на Санкт-Петербургском монетном дворе в качестве мастера по резьбе печатей.
За победу при Прейсиш-Эйлау. 1807 г.
После разгрома союзных войск под Аустерлицем 20 ноября 1805 года, где было потеряно только русских 21 тысяча человек, Наполеон начал проводить политику захвата Польши. Спекулируя на национальных чувствах поляков, он обещал им после «освобождения» от Пруссии и России восстановить Польшу, предоставив ей автономию. Пруссия, защищая свои интересы, не дождавшись поддержки русских, в сентябре 1806 года столкнулась с наполеоновской армией и уже в октябре была наголову разбита под Йеной и Ауэрштадтом. Таким образом, к началу военных действий России в новой кампании прусской союзницы уже не существовало.
28 ноября Мюрат вступил в Польшу. А 19 декабря в Варшаву под восторженные приветствия населения прибыл как «освободитель» Польши сам Наполеон. Поляки верили ему, не зная о тайных замыслах «благодетеля». А он готовил Польшу в качестве плацдарма для нападения на Россию, а польских солдат — в качестве «пушечного мяса».
Русская армия, к тому времени насчитывавшая до 100 тысяч человек, была сосредоточена в двух корпусах — Беннигсена и Буксгевдена. Необходимо было подчинить их единому командующему. Но кому? Немало в России было крупных воинских фигур, но император Александр I в растерянности разводил руками: «Вот все они, и не в одном не вижу дарований командующего».[535] О Кутузове после Аустерлица он не хотел и слышать. И в конце концов был назначен на этот пост прославленный полководец прошлого века генерал-фельдмаршал М. Ф. Каменский-старший — соратник Румянцева и Суворова. Но он настолько был стар, что даже «…ни одного города на карте сам отыскать не мог».[536] Отказываясь от назначения, Каменский писал императору: «…истинно чувствую себя не способным к командованию столь обширным войском».[537] В решающий момент перед битвой у Пултуска Каменский, не дожидаясь решения о его замене, уехал из армии. И всё-таки, невзирая на отсутствие главного командования, русские войска сумели сдержать наступление Наполеона, идя «…на увечья и смерть без единого стона», — как об этом писали сами французы.[538] «Казалось, — писал Рамбо (француз — участник сражения), — что мы дерёмся с призраками».[539] И более того, после такого жестокого боя Наполеон вообще отказался от дальнейшего наступления, ссылаясь на неудачное время: «…Для Польши господь создал пятую стихию — грязь».[540]
С наступлением зимы военные действия возобновились. Русская армия сдерживала наступление, отходя с упорными арьергардными боями в сторону Кенигсберга, где были сосредоточены все её базы снабжения.
И вот Л. Л. Беннигсен, ставший к этому моменту главнокомандующим, решил проявить свои способности. В январе 1807 года он внезапно врезался со своей армией между французскими корпусами Нея и Бернадота, намереваясь отрезать последнего, окружить и сбросить в море, а затем расправиться с Неем. Задуманный план был сорван стойким сопротивлением французов. Так назревало сражение при Прейсиш-Эйлау.
К месту боёв экстренно прибыл из Данцига сам Наполеон, окинул взглядом окрестности, и у него созрело решение, как писали сами французы: «…обойти левое крыло русских, отрезать отступление и принудить к сдаче».[541] Но Беннигсену повезло. Русские перехватили депешу Наполеона к Бернадоту и сумели предотвратить катастрофу. А чтобы французы не зашли в тыл и не отрезали дорогу к русским границам, Беннигсен отошёл с контрударами под Лансбергом и Гофом к Прейсиш-Эйлау. И вот тут 27 января 1807 года произошло решающее сражение.
Численность русских войск — 70 тысяч при 400 орудиях. У Наполеона — 70 тысяч при 450 орудиях.[542] Русские войска расположились для встречи противника следующим образом: левый фланг — под командованием А. И. Остермана-Толстого, правый — Н. А. Тучкова и центр — Ф. В. Сакена. Но Наполеон не собирался в этот день воевать. Он ждал подхода корпусов Даву и Нея. К тому же бушевала сильная метель. Неожиданно завязалась схватка русских с французскими фуражирами в самом селе Прейсиш-Эйлау. Она переросла в целое сражение, которое скатилось на замёрзшие пруды. В неё втянулись все войска обеих армий. Позже подоспели корпусы Нея и Даву, которые Наполеон направил в обход русских войск, чтобы отрезать им отступление к русской границе. В центр он бросил корпус Ожеро, который из-за снежных вихрей «…неожиданно появился за пятьдесят шагов».[543] Русская артиллерия в упор расстреляла его, и он «…был почти весь истреблён», — так писали сами французы.[544] У Наполеона создалось критическое положение. Русские охватили французов полукругом, артиллерия стихла, и противники сошлись в рукопашной схватке. На русских обрушилась всей своей мощью кавалерия Мюрата. К этому моменту погода прояснилась, буран стих. Наполеон находился у часовни, среди кладбищенских крестов, и следил за ходом сражения, кипевшим внизу, на льду прудов. «Это было не сражение, а резня».[545] Вот как описывал его адъютант П. И. Багратиона Денис Давыдов:
«…Произошла схватка, дотоле невиданная… тысяч(и) человек с обеих сторон вонзали трёхгранное острие друг в друга. Толпы валились. Я был очевидным свидетелем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжение шестнадцати кампаний моей службы… я подобного побоища не видывал! Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в середине, ни вокруг его: слышен был только какой-то невыразимый гул перемешавшихся и резавшихся беспощады тысячей храбрых. Груды мёртвых тел осыпались свежими грудами; люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения вскоре уподобилась высокому парапету…»[546] «…Штык и сабля гуляли, роскошествовали и упивались досыта. Ни в каких почти сражениях подобных свалок пехоты и конницы не было…».[547]
И вот в этот момент произошло то, чего совсем не ожидал Наполеон. Весь французский центр был вдруг опрокинут конницей Д. В. Голицына, бросившейся на помощь русской пехоте. Французы в панике ринулись по косогору вверх, к кладбищу, где находился Наполеон. Казаки М. И. Платова в пылу преследования ворвались на кладбище «…в ста шагах от Наполеона…»,[548] «и… не быть бы бедам 1812 года, если бы не Мюрат, который подхватил его на ходу, бросившись наперерез русским со своими гвардейцами».[549]
