Михаил Заборский - Вокруг крючка
И вскоре убедились, что не являемся одинокими. Туман был полон звуков: скрипели уключины, где-то позвякивали ведра, гремели цепи, повсюду раздавалась перекличка неугомонных чудаков, охваченных единой всепоглощающей страстью. Великая армада рыболовного воинства рассеивалась по широким просторам завуалированного водоема.
Мы находились в превосходном настроении, ибо каждый рыболов-любитель с утра нафарширован надеждами на успех не менее плотно, чем жареный лещ гречневой кашей. Да и вечер обещал приятную встречу: Максимыч пригласил нас к себе на день рождения.
— А кой тебе годик? — с шутливым пафосом продекламировал один из приглашенных.
Новорожденный вместо ответа многозначительно пощелкал себя указательным пальцем около кадыка; после чего всякий отказ от визита граничил бы с явной бессмысленностью.
Конечно, мы заготовили и подарки: латунный портсигар с изображением меланхолической хищной птицы и шелковое кашне экзотической расцветки. Кроме того, было заключено джентльменское соглашение, по которому все трофеи сегодняшней рыбалки поступали на пополнение праздничного стола.
— А что, черт возьми, если нам-таки удастся заполучить Великую щуку?! Уж мы бы сумели уберечь тайну до последней минуты! Вот был бы сюрприз!
— Наверно, переживает бедняга! — сказал приятель, нажимая на весла, что по сути было совершенно ни к чему, так как нужное направление давно было безнадежно потеряно. — А сегодня его старуха разве на речку отпустит?.. Нет, брат! В такие дни жены с самого утра силу забирают… По себе знаю!
Но тут, словно категорически отвергая вынесенное соболезнование, из глубины тумана раздались знакомые всхлипы:
«Ых! Ых! Ых!»
И вдруг оборвались они так же внезапно, как и возникли. Только мы, обнадеженные близкой встречей, еще долго кружились из стороны в сторону, пытаясь определить, в каком направлении находится источник звуков.
— Хватит! — с сердцем сказал приятель, опуская весла. — Теперь я окончательно не понимаю, куда заехали. Давай-ка покурим.
Но не успели мы сделать по затяжке, как слабый порыв ветерка пахнул на нас знакомым запахом одеколона «В полет!», отличавшего посетителей вокзальной парикмахерской с той же безошибочностью, с которой пряный рассол отличает маринованную кильку. Затем что-то зашипело, словно впопыхах выключаемый примус, и, наконец, где-то неподалеку в воду обрушилось тяжелое тело. Большая волна заколыхала наш ялик.
Дальнейшие события представляли собой сплошную фантасмагорию. Кто плавал на лодке в тумане, знает, как увеличиваются в представлении близкие предметы. Жалкий побег осоки соперничает со стеблем добросовестно вымахавшей кукурузы, блюдечко кувшинки расползается до размеров раскрытого зонтика, а какой-нибудь ольховый кустик напоминает декорацию помещичьей рощи на сцене оперного театра. Вот почему бакен внезапно вынырнувший из плотной массы тумана, справедливее всего было бы сравнить с гигантским колоколом, приводящим в восхищение многочисленных экскурсантов Московского Кремля. И самым удивительным оказалось то, что бакен раскачивался…
Только подогнав ялик вплотную, мы выяснили причину этих колебаний. По грудь в воде, уцепившись обеими руками за скользкую, обросшую зеленой слизью крестовину, барахталась знакомая фигура в серебристом плаще. Максимыч с напряжением поднял голову, и его очки, точно взбрызнутые дождем автомобильные фары, направились в нашу сторону. И при всем этом ни слова о помощи, ни единого звука не проронили его сомкнутые уста. Клянусь, мы струхнули в этот момент. Время от времени бедняга судорожно дергал подбородком, как бы указывая на что-то находящееся впереди. И тут мы ахнули. В стиснутых зубах нашего друга бульдожьей хваткой был зажат конец толстого жерличного шнура, резавшего воду в разных направлениях. Все разъяснилось молниеносно. Спустя мгновение охотник, удерживающий свою добычу столь удивительным образом, был благополучно водворен в ялик. За ним последовала Великая щука. А потом мы подобрали вокруг места аварии все то, что еще обладало способностью плавать и что нам позволил подобрать туман. Увы! «Берточки» не оказалось среди найденных нами вещей.
…Из осенней экипировки запасливого рыбачка всегда можно выкроить подходящую одежонку на троих. Так без особого для себя ущерба мы собрали Максимычу сухую смену. В овечьей жилетке, шерстяных волосатых кальсонах и кустарных галошах красного цвета пассажир наш восседал на корме и яростно дымил папиросой. Между галош торчал здоровенный рыбий хвост с оранжевой окаемкой, шлепая которым Великая щука словно бы сетовала на свою роковую неосмотрительность. Туман постепенно уходил, разрываемый на клочья, гонимый усилившимся ветерком, и яркое осеннее солнце пробивалось, сквозь дымчатое, но уже голубеющее небо. День сулил выстоять золотой — погожий сентябрьский день. И все вокруг начинало казаться чудесным… Эх, если бы не эта злополучная «Берточка»!
— Кор-ренным по импор-рту! — горько выдавил потерпевший и недружелюбно покосился себе под ноги: Максимыч явно не разделял общего праздничного настроения.
Меж тем сенсация неведомым образом быстро распространилась по водохранилищу. Лодки подчаливали к нам одна за другой, и каждый спешил возможно обстоятельнее удовлетворить свою законную любознательность. Максимыч, в силу характера не расположенный к излишней болтливости, вскоре же ослабел от многочисленных интервью, и нам пришлось подменить его, что мы и сделали не без известной доли удовольствия:
— Нет, не утонул — вот он сидит… Да, поймали — вот посмотрите!.. Думаем, что килограммов девять… Да распорола лодку зубом, когда втаскивал… Ну, резина, сами знаете, не первоклассная. На жерлицу, поставили еще с вечера, подвязали к бакену… Нет, бакен цел… Нет, так и не нашли. (Тут на лицо потерпевшего еще больше наползали сумерки.) Думаем, что девять с половиной… Значит, по-вашему, если руки заняты, то и рыбу бросай? Странное рассуждение!.. Нет, зубы природные, на протезы он еще не переключался… Ну кто же ловит сейчас на карася? Только на плотву, дорогой товарищ, только на плотву!. Да, в порядке профилактики принял. Вместе с горячим чаем из термоса… Собирается фаршировать… Так, кажется, Максимыч? (Равнодушный кивок головой.) Да, с перцем и репчатым луком… Думаем, что около десяти килограммов… (И т. д. и т. п.)
Весть о чрезвычайном происшествии достигла материка много раньше, чем мы приблизились к пристани. Еще издали стал заметен оживленный человеческий косячок, среди которого алела фуражка Якова Ивановича, начальника станции. Опознали с борта и еще кое-кого из станционных работников в обильном окружении местных мальчишек. Но появление администрации в необычном месте не взволновало Максимыча. И только когда его рассеянный взгляд наткнулся на низенькую старушку, стоявшую несколько в стороне с узлом, в котором угадывалось что-то очень похожее на валенки, искры замешательства вспыхнули под знаменитыми окулярами нашего друга.
Тем временем в нестройном гуле голосов, доносившихся с берега, все чаще пробивался вибрирующий тенорок Якова Ивановича. Начальник был сухощав, невелик ростом, рыж, точно полтавский подсолнух, имел хищный мое и налитые кровью кроличьи глазки. Что касается характера Якова Ивановича, то по въедливости он мало уступал действию жидкости от мозолей. При всем этом он был очень хлопотлив, внимателен к посетителям и заботился о подчиненных, глубоко вникая в подробности их имущественного и морального состояния.
— Давай-ка подъезжай, покоритель океанов! — с крутого разворота начал Яков Иванович. — Синбад-Мореход! Летучий голландец! Жерлица! Если хочешь знать, лучше бы мне в эту зарплату начет сделали, чем такое переживать!.. Замминистра по селекту звонит: «Где юбиляр?» Представитель из Цека союза второй час на станции дожидается: «Где юбиляр?» С окружной дороги почетные старики приехали, костылями стучат: «Где Максимыч?» А я что отвечать должен? Это у тебя, Васильевна, семейной бдительности мало! — затряс он вдруг красным, точно морковь, пальцем в сторону старушки с узлом. — Ты не уберегла! День нынче какой, а ты его на веру в парикмахерскую отпустила. Будто не знаешь, что клуб там у них! Все туда ползут… Все! Точно опарыши на муку… Там его и сагитировали. А того не поймут, что он не человек сегодня!.. Он же сегодня лицо! Он трудовая реликвия, если ты хочешь знать! Только подумать — сорок лет на одной станции отгрохал, а сам жерлицу проверять сбежал. На, гляди! — вытащил он из кармана свернутый газетный лист. — Вот она, сегодняшняя! А портрет чей? Чей, я спрашиваю, портрет, бредень? А если бы ты нынче всерьез пузыри пустил?
— Дяденька! — раздался из толпы чей-то юный плачущий голос. — Отцепись ради бога! Ему и без тебя тошно! Лодка у него потонула, «Берточка»!
