Хороший, плохой, пушистый - Кокс Том

— Эндрю! — тихо позвал я, открывая дверь и протягивая ему кошачье печенье. Издалека он выглядел как Эндрю — та же аура, что у других Эндрю, у которых множество знакомых и которые очень пунктуальны.

— И-и-и-и! — завопил откуда-то из темноты Эндрю и пропал.

Он явно предпочитал вести дела на своих условиях: хотел получать от меня корм, но без того, чтобы пострадала его гордость, потому что принимает подачку. Однако мы оба понимали расклад. Если я вознамерюсь лишить его доступа к еде, то что-нибудь непременно придумаю. Эндрю должен быть с собой откровенен: как бы он ни рассматривал наши отношения, с моей стороны они все равно благотворительность.

Прежде мне уже приходилось испытывать подобные набеги. Интересно, какие обо мне ходят слухи в дикой среде? Так и представляю, как, встретившись у мусорного ведра, рассуждают два шелудивых котяры.

— Говорю тебе, старик, этот малый сущий простофиля, — утверждает один. — Я слышал, на прошлой неделе он отдал в Народную ветеринарную амбулаторию старую бархатную куртку и лампу, хотя мог бы получить в интернет-магазине по двадцать фунтов. Даже не устроил на кошачьем лазе магнитный замок. Его бывшая, та была без дураков, но ее здесь больше нет. А этот — растяпа. Живет один. Оставляет на ночь печенье в огромных раздатчиках. Врубает на полную громкость всякую чушь вроде «Deep Purple» и, конечно, не услышит, если кто-нибудь приходит его навестить. Набивайте брюхо в свое удовольствие.

— Но с ним же живет мохнатый черный хлыщ. Тот, что с женским именем Джин.

— Ты имеешь в виду Джанета? Нет. Путь свободен. Он откинул когти несколько недель назад. А те, что остались, настолько избалованы, что им безразлично, пришел ты или нет. Даже не убивают мышей — таскают в дом, вроде как хотят подружиться. Тот, что поменьше, с сердцем в виде слюнявчика, в жизни ни с кем не расправился. Однажды нечаянно сел на паука, так до сих пор переживает.

Я не мог не заметить, что Ральф, Шипли и Медведь демонстрировали к Эндрю полное безразличие. Шипли пару раз издал обидчивое подростковое «и-и-и-а», когда Эндрю бежал мимо него к кошачьему лазу, но тот же звук он не реже раза в час адресует мне. И даже банке с арахисовым маслом, которое я на прошлой неделе приобрел по сходной цене в супермаркете «Асда». Его возглас совсем не обязательно что-то означает. Однажды на пути к свободе Эндрю перепрыгнул прямо через Медведя, и тот, как всегда, не опускаясь до насилия, лишь поднял голову, будто спрашивая: «Это что за новости?» Больше всего удивляла индифферентность Ральфа, самого большого и крутого из моих котов. Пабло, уехавший жить с Ди, тоже был рыжим, и его вражда с Ральфом иногда приобретала накал, граничащий с состоянием расовой войны. Но теперь Ральф ленился открыть глаза, когда Эндрю пробирался в дом и занимался своими делишками.

Однажды я проснулся в три часа ночи от обиженного мяуканья и бросился в гостиную, подумав, что мои коты наконец не на шутку рассердились и решили, что с них довольно. Однако обнаружил двух дерущихся за шторами кошек, ни одна из которых мне не принадлежала. Удивительно, но среди них не было Эндрю. Я еще не разглядел, как он точно выглядит, но не сомневался, что он: а) не белый с усищами и б) не странно черепахово полосатый, с сумасшедшими глазами.

Много лет назад, когда я только переехал в Норфолк, тоже обнаружил за шторами двух дерущихся кошек. Тогда мне подобная сцена не доставила удовольствия, но позднее я вспоминал о ней даже с теплотой. И теперь бесполезно, но гневно вопрошал: «Чем, черт возьми, вы занимаетесь?» И так же бесполезно добавил: «Здесь вам не кошачья молодежная христианская организация!» Дерущиеся рыкнули на меня и убрались, продолжая по пути лупить друг друга по голове, но уже не с таким, как прежде, усердием. Их злости поубавилось, и если они продолжали драться, то лишь для того, чтобы продемонстрировать, что им на меня наплевать.

Я стал пересматривать свой план. Может, и отдам Эндрю матери, но позднее, а для начала научу его охранять дом от других непрошеных гостей, чтобы он нес службу за Ральфа, Шипли и Медведя. Я осознал, насколько велик был вклад покойного Джанета в оборону наших рубежей, о чем раньше не подозревал. Обманулся, решив, раз он с таким добродушием обращается с другими моими котами, то и к остальным соплеменникам будет относиться так же. Социальное поведение трех других котов в корне отличалось от его манер. Они ругались друг с другом, а по отношению к соседям исповедовали принцип: «Живешь сам, дай жить другим».

Хотя гордость Ральфа и Шипли за свою территорию оставляла желать лучшего, к лету они, мягко говоря, принялись наверстывать все, что упустили на весенней вахте «не убий» периода после Джанета. Выходя во дворик подышать свежим воздухом, я наслаждался покоем всего несколько секунд, а затем его нарушало зрелище урожая полевок. Прилегающая к дому часть сада вновь приобрела вид мышиного мавзолея, и я благодарил судьбу, что меня не уговорили одолжить котов для поиска Бабушки Русса, которому, как ни печально, пришлось переехать в новый дом, так и не найдя хомяка. В июне в окно гостиной врезался и погиб лесной голубь, и я невольно подумал, уж не совершил ли он самоубийство, не выдержав устроенной на земле бойни. В том же месяце, работая в саду, я нашел на клумбе под окнами кабинета мертвую белку, на ее мордочке застыла гримаса страха. Добыча на удивление крупная для моих котов, учитывая их скромные охотничьи способности животных среднего возраста. Оставалось предположить, что белку лишил жизни Эндрю. Или она умерла от потрясения, осознав, какой мерзавец этот Шипли.

— Да здесь настоящая скотобойня! — заявил мой отец. Они с матерью приехали ко мне на пару дней, чтобы помочь разобраться в саду. — Боже, кто станет держать таких котов? Отдай одного матери. Того, что постоянно смотрит на меня.

Я никак не мог понять, что думает Медведь о моем отце. Всякий раз, когда тот попадал ему на глаза, кот впивался в него взглядом. Медведь разборчивое животное, и за долгие годы я достаточно узнал круг его предпочтений. Пустые и избранные ему не интересны. Но если человек беспокоен и за его плечами некая борьба, кот моментально встает на его сторону и будет сверлить своими печальными совиными глазами.

Отец, выросший в бедности в застроенном муниципальными домами районе, увидев, как я забираюсь на чердак, предупредил:

— Будь осторожен. В Британии, падая с чердаков, ежегодно погибают более двух тысяч человек.

У кота была небольшая проблема со звучностью голоса. В остроте зрения шестнадцатилетнего Медведя приходилось сомневаться, но слух оставался на уровне и вызывал восхищение. Если у меня находилось для него лакомство и я хотел, чтобы он съел его один, не потревоженный своими более алчными собратьями, то следовало прошептать его имя, и Медведь мгновенно оказывался рядом. С такими ушами непросто находиться вблизи отца, который чихает так громко, что подростком, играя в футбол во дворе своего приятеля Мэтью Спиттала, я услышал это за семнадцать домов от нашего.

— Это ты там похоронил другого кота? — Отец указал на прямоугольник четыре на семь футов свежевскопанной земли неподалеку от яблони.

— Нет, подготовил место для овощной грядки.

— Понятно. А то уж я хотел сказать, что знал, что он был большим котом, но не настолько.

Я отнес белку к пруду в конце сада и устроил водные похороны. Медведь внимательно наблюдал за мной из-под соседней ивы. Уж не осуждал ли он меня? Наверное, было неправильно бросать труп белки в воду, но все же лучше, чем упокоить несчастную в мусорном баке. Мэри меня бы одобрила: все на свете возвращается в землю, будь то мертвая белка или кошачья рвота. А в данном случае возвратилось в замусоренный пруд. Опуская тельце в воду, я заметил большую усатую рыбу, подплывавшую к пустой консервной жестянке с явным намерением исследовать ее.

— Можно я буду работать в саду в одних штанах? — спросил отец у матери.

Он стоял на балконе Медведя голый по пояс, с накрученной на голову наподобие банданы майкой. Его присутствие объясняло, почему там не было кота. Я не слышал ответа матери, но почувствовал, что, как и надеялся, она ему не разрешила.