Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара
Вполне возможно, что так продолжалось бы очень долго, если бы не Зигфрид. Однажды вечером, как у нас было заведено, мы сидели в гостиной Скелдейл-Хауса и обсуждали события дня, прежде чем отправиться на боковую. Вдруг он засмеялся и хлопнул себя по колену.
— Сегодня заходил заплатить по счету Гарри Форстер. Старик что-то расшутился — сидел здесь, поглядывал по сторонам и твердил: «Хорошее у вас тут гнездышко, мистер Фарнон, хорошее гнездышко!». А потом хитро посмотрел на меня и заявляет: «Пора бы в это гнездышко да птичку. Какое же гнездышко без птички?».
— Ну, вам давно следовало бы к этому привыкнуть! — сказал я и тоже засмеялся. — Вы ведь лучший жених в Дарроуби. И конечно, они тут не успокоятся, пока вас не женят.
— Э-эй, не торопитесь! — Зигфрид задумчиво оглядел меня с головы до ног. — Гарри имел в виду вовсе не меня, а вас.
— Как так?
— А вы вспомните. Сами же рассказывали, что встретили старика, когда прогуливались вечером с Хелен по его лугу. Ну а у него на такие вещи глаз острый. Вот он и решил, что пора вам остепениться, только и всего.
Я откинулся на спинку кресла и захохотал.
— Мне? Жениться? Вот потеха! Вы только представьте себе! Бедняга Гарри!
— Почему вы смеетесь, Джеймс? — Зигфрид наклонился ко мне. — Он ведь совершенно прав. Вам действительно пора жениться.
— Не понимаю! — Я ошеломленно уставился на него. — Что вы такое говорите?
— Как что? — ответил он. — Я говорю, что вам надо жениться, и поскорее.
— Зигфрид, вы шутите!
— С какой стати?
— Да черт подери! Я только-только начал работать. У меня нет денег, у меня ничего нет! Мне даже и в голову не приходило…
— Ах, вам даже в голову не приходило? Ну так ответьте мне: вы ухаживаете за Хелен Олдерсон или не ухаживаете?
— Ну, я… Мне просто… Если хотите, то, конечно, можно сказать и так.
Зигфрид устроился в кресле поудобнее, сложил кончики пальцев и назидательно продолжал:
— Так-так. Значит, вы признаете, что ухаживаете за ней. Пойдем дальше. Она, насколько я могу судить, весьма и весьма привлекательна: всякий раз, когда она проходит по площади в рыночный день, машины только чудом не налетают друг на друга. Все признают, что она умна, обладает прекрасным характером и отлично готовит. Быть может, вы против этого спорить не станете?
— Разумеется, нет, — ответил я, обозлившись на его тон снисходительного превосходства. — Но к чему все это? Зачем вы произносите речь, словно судья перед присяжными?
— Я просто аргументирую мою точку зрения, Джеймс. А именно: вы встретили девушку, которая может стать для вас идеальной женой, и ничего не предпринимаете! Говоря без обиняков, я предпочту, чтобы вы перестали валять дурака и взглянули на дело серьезно.
— Все далеко не так просто! — сказал я раздраженно. — Я же только объяснил, что сначала мне нужно тверже встать на ноги… да и вообще я знаком с ней всего несколько месяцев — этого же недостаточно, чтобы так сразу и жениться. И еще одно: по-моему, я не нравлюсь ее отцу.
Зигфрид наклонил голову набок, и я даже зубами скрипнул — такая святость разлилась по его лицу.
— Послушайте, старина, не сердитесь, но я должен вам кое-что сказать откровенно для вашей же пользы. Осторожность, бесспорно, прекрасное качество, но порой вы перегибаете палку. Этот маленький изъян в вашем характере проявляется постоянно и во всем. Вот, скажем, в той робости, с какой вы решаете затруднения, возникающие в вашей работе. Вы всегда действуете с оглядкой, маленькими шажками, тогда как следует смело бросаться вперед. Вам чудятся опасности там, где их и быть не может. Учитесь рисковать, дерзать. А то ваши собственные сомнения подрезают вам поджилки.
— Короче говоря, я жалкий безынициативный болван?
— Ну послушайте, Джеймс, я ведь ничего подобного не говорил, но, кстати, еще одна вещь, которой я хотел бы коснуться. Я знаю, вы меня извините. Но, боюсь, пока вы не женитесь, я не могу рассчитывать на вашу полноценную помощь. Ведь, откровенно говоря, вы все больше доходите до такой степени обалдения, что уж, наверное, половину времени пребываете в сомнамбулическом состоянии и сами не понимаете, что делаете.
— Да что вы такое несете? В жизни не слыхивал подобной…
— Будьте добры, дослушайте меня до конца, Джеймс. Я говорю чистейшую правду: вы бродите, как лунатик, и у вас появилась прискорбная привычка глядеть в пустоту, когда я с вами разговариваю. От этого, мой милый, есть только одно средство.
— И крайне незамысловатое! — закричал я. — Ни денег, ни собственной крыши над головой, но женись очертя голову, с ликующим воплем. Все так просто и мило!
— Ага! Ну вот, вы опять сочиняете всякие трудности. — Он засмеялся и поглядел на меня с дружеским сожалением. — Денег нет? Так вы же в недалеком будущем станете моим партнером, повесите табличку со своими титулами на решетку перед домом, и, следовательно, хлеб насущный будет вам твердо обеспечен. Ну а что до крыши… Посмотрите, сколько комнат пустует в этом доме! Вам совсем нетрудно будет устроить себе наверху отдельную квартирку. Иными словами, ваши возражения — полнейшие пустяки.
Я запустил пятерню в волосы. Голова у меня шла кругом.
— У вас все это получается так просто!
— Это же и есть ПРОСТО! — Зигфрид выпрямился в кресле. — Отправляйтесь к ней сейчас же, сделайте предложение и обвенчайтесь до конца месяца! — Он укоризненно погрозил мне пальцем. — Жизнь, как крапиву, надо хватать сразу и крепко, Джеймс. Забудьте вашу манеру мямлить по каждому поводу и запомните, что сказал Брут у Шекспира. — Он сжал кулак и гордо откинул голову: — «В делах людей прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха…».
— Ну хорошо, хорошо, — буркнул я, утомленно поднимаясь на ноги. — Достаточно. Я все понял и иду ложиться спать.
Вероятно, я не единственный человек, чья жизнь полностью переменилась в результате одного из непредсказуемых и случайных зигфридовских взрывов. В тот момент его доводы показались мне смехотворными, но семя пало на благодатную почву и буквально за одну ночь проросло и распустилось пышным цветом. Вне всяких сомнений, это он повинен в том, что еще относительно молодым человеком я оказался отцом взрослых детей — ведь когда я объяснился с Хелен, она ответила мне «да» и мы решили пожениться немедленно. Правда, сначала она как будто удивилась — возможно, она разделяла мнение Зигфрида обо мне и подозревала, что я буду раскачиваться несколько лет.
Но так или иначе, не успел я оглянуться, а все уже было улажено, и, вместо того чтобы скептически усмехаться самой возможности такой идеи, я увлеченно обсуждал, как мы устроим свою квартирку в Скелдейл-Хаусе.
Это было блаженное время, и лишь одно облачко омрачало горизонт, но облачко, более смахивавшее на огромную грозовую тучу. Когда я шел рука об руку с Хелен, словно шагая по воздуху, она внезапно сбрасывала меня с небес на землю кротким взглядом со словами:
— Все-таки, Джим, тебе следует поговорить с отцом. Пора ему сказать.
Задолго до того как я получил диплом, меня предупреждали, что деревенская практика — это работа в грязи и вони. Я смирился с такой неизбежностью и приспособился к ней, но бывали в моей жизни моменты, когда эта ее сторона вдруг накладывала на меня неизгладимый отпечаток в самое неподходящее время, что было невыносимо. Как, например, теперь, когда, долго отмокая в горячей воде, я все-таки не избавился от специфического запаха.
Встав на ноги в облаках пара, я понюхал руку у локтя и чуть не застонал: зловонное напоминание о жуткой чистке в коровнике Томми Дирлава торжествующе взяло верх над антисептическими средствами и мылом. Этот смрад сохранил почти всю свежесть и силу, какой обладал в четыре часа дня, когда я его обрел. Сладить с ним могло только время.
Но что-то во мне восстало против идеи забраться в постель, благоухая им, и в отчаянии я оглядел ряд флаконов на полке над раковиной. Мой взгляд приковала большая банка с ядовито-розовой солью для ванн, которой пользовалась миссис Холл. Этого средства я еще никогда не пробовал, а потому бросил щепотку в воду вокруг ног. На мгновение у меня закружилась голова от пронзительно-сладкого аромата, примешавшегося к клубам пара, и, подчинившись внезапному порыву, я высыпал добрую половину банки в ванную и вновь опустился под воду.
Я лежал так долго-долго с победоносной улыбкой на губах: уж теперь-то я избавлюсь от напоминания о чистке коровы Томми Дирлава!
Процедура эта несколько меня одурманила, и я уже почти засыпал, когда моя голова упокоилась на подушке. Несколько мгновений блаженного погружения в глубины сна… И когда у меня над ухом грянул телефон, ощущение обиды на несправедливость судьбы было даже сильнее обычного. Сонно поглядев на часы, которые показывали четверть второго, я взял трубку и что-то в нее промямлил, но тут же сонная одурь с меня соскочила: я узнал голос мистера Олдерсона. Милочка никак не может растелиться. Не приеду ли я сейчас же?
