Джон Маккормак - Друг стад (Айболит из Алабамы)
— У меня собачка умерла, — повторил знакомый голос.
— Жалость какая, — отвечал я и уже собирался сменить тему, но Том успел раньше.
— А что с ней случилось? — полюбопытствовал мой сынишка. Я похолодел при мысли о том, что за ответ воспоследует. Я готов был ручаться: маленький гость сейчас возвестит, что его любимец скончался прямо здесь, в этой самой клинике, потому что ветеринар ни бум-бум не смыслит в лечении собак. А откуда он знает? Так папа сказал.
— Она выбежала на дорогу, а лесовоз ее и сбей — из нее и дух вон. Прям мозги бедняге вышиб, — сообщил мальчуган. — Папа говорит… — По счастью, сострадательная миссис Минслофф оборвала поток его излияний, прежде чем тот успел выдать новую порцию кровавых подробностей.
— Пойдемте-ка дальше: нам еще много чего надо посмотреть в этой чудесной больнице для зверюшек! — возвестила она, собирая своих подопечных и конвоируя их к следующей остановке. Едва последний гость исчез за дверью, я облегченно вздохнул. Общение с детсадовцами — работа не из легких; тут никакие нервы не выдержат!
Пока Джан показывала детям клинику, я наложил Кингу шину и кое-как перетащил его в огромную клетку. А затем позвонил Джули, рассказал обо всем, что сделал, и мы в подробностях обсудили длительный период послебольничного долечивания, и как следует ухаживать за Кингом, когда спустя несколько дней тот вернется домой.
Наше торжественное открытие имело большой успех. Несколько человек принесли своих любимцев: кто на укол, кто с кожным заболеванием, кто — на факультативную операцию; многие позвонили, чтобы поздравить нас лично. Как гордились мы нашей клиникой и поддержкой друзей и соседей! Мы с Джан просто-таки парили на облаке номер девять!
20
В тот же день, около трех, я ненадолго заехал на ферму в миле к северу от клиники, — удалить рога, сделать прививки и кастрировать нескольких брыкливых телят. Я порадовался возможности провести час на свежем воздухе, хотя возня с неуправляемыми бычками привела меня в настроение воинственное и не то чтобы радужное. Когда я вернулся в офис, перед клиникой обнаружился припаркованный красавец-«кадиллак».
— Джон, это миссис Фостер. У нее длиннохвостый попугай заболел, сообщила Джан, едва я поднялся на парадное крыльцо. Обычно я пользовался черным ходом, однако на сей раз путь мне блокировал микроавтобус. — А раз ты уже тут, мы поехали домой. — Я обнял детишек, сказал «до встречи» и помахал им в окно.
— Что за чудесная у вас семья, доктор, — заметила дама.
— Да, мэм. Мне очень повезло.
— А у меня из всей семьи — только Бастер, — грустно проговорила она. И тот не на шутку расхворался. — Я всей душой посочувствовал нарядной даме: она явно богата, и все-таки так одинока.
— До чего симпатичная птичка, — похвалил я. Пожилая дама водрузила клетку на смотровой стол.
Попугайчик переливался всеми оттенками зелени, хотя взъерошенные, встопорщенные перышки выглядели не лучшим образом. Он тихонько сидел на полу клетки, повесив голову и глядя вниз, словно страдал от жестокой мигрени. Было очевидно, что бедняге требуется медицинская помощь.
— Да, сэр доктор, последние пару дней Бастер чувствовал себя неважно, — объяснила миссис Фостер. — Обычно он такой живчик, и щебечет без умолку, а теперь вот просто сам на себя не похож.
— Ну что ж, посмотрим, чем тут можно помочь, — проговорил я, открывая клетку и просовывая внутрь руку.
Я проворно зажал пернатое создание в правом мясистом кулаке и уже вынимал его из клетки, как вдруг внимание мое на секунду отвлек оглушительный лай: на псарне сцепились две собаки.
— Эй, вы, там! — рявкнул я весьма убедительно. — А ну, тише! Сидеть!
Сей же миг воцарилась тишина. Просто изумляешься порой, как зачастую устрашает громкий голос.
Я почти позабыл про зажатую в кулаке пташку, как вдруг клюв слабо ткнулся мне в указательный палец. Сперва я подумал, что, может статься, у попугайчика обморок, но, прокрутив в голове все прослушанные в колледже курсы по медицине пернатого царства, не вспомнил ровным счетом ничего насчет слабонервных домашних птиц. В тот момент я готов был поклясться, будто только что откупил акции в птичьем бизнесе.
— Что с Бастером, доктор? — вопросила бедная женщина. Но она уже поняла. Глаза ее расширились, рот потрясенно открылся. Я осознал, что и в моем окаменевшем лице отражается сдерживаемая паника.
— Гм, сдается мне, он без сознания, — пролепетал я. — Попробую-ка сделать ему искусственное дыхание.
Я поспешно положил Бастера на холодный смотровой стол и предпринял несколько героических попыток оживить беднягу. Но птицы плохо реагируют на CPR[22], да и непросто применить эту технику к созданию настолько крохотному! Я храбро опробовал искусственное дыхание «изо рта в клюв», закрытый массаж сердца и громкий оклик. Никакого результата. Не помогла и трехсекундная заморозка, — иногда благодаря ей дыхание восстанавливается. Птичка была мертва.
— Боюсь, с Бастером приключился тяжелый сердечный приступ, мэм. И, к сожалению, с фатальными последствиями. Подозреваю, попугай умер от шока.
— Ох, нет! — воскликнула дама. — Бедный маленький Бастер! Он за всю свою жизнь и мухи не обидел. О-ох, о-ох!
Баюкая птичку в ладонях, бедняжка безутешно рыдала. Сердце ее разрывалось надвое.
Впервые в жизни я принялся оглядываться в поисках крепкой веревки и стула — мне было впору повеситься на стропилах. Взгляд мой упал на разложенные рядком скальпели. Может, проще просто вскрыть себе вены? Так гнусно я себя отродясь не чувствовал.
— Мне страшно жаль, что с Бастером так вышло, — извинился я, — но с маленькими птичками так иногда случается: они умирают от испуга, не выдержав стресса и шока. Может быть, в Меридиане нам удастся подыскать для вас замену.
— Да нет, просто вам надо было бы с ним помягче, понежнее! Вы ж по большей части со скотиной дело имеете, а с птичками такие грубые методы не пройдут, — отчитывала она меня между рыданиями и всхлипываниями.
— И еще одно, — гнула свое миссис Фостер. — Если вы хотите работать с домашними любимцами, надо бы вам носить слаксы, и галстук, и белый пиджак. А то не доктор, а Бог знает что!
Ну, что я мог ответить? По чести говоря, с птичкой я обошелся вовсе не грубо, вот разве что на собак прикрикнул. Скорее всего, укокошил его поднявшийся гвалт. А вот внешность моя и впрямь оставляет желать лучшего. Я оглядел свои здоровенные, загрубелые руки. Все в мозолях, в порезах, в чернильных пятнах, — последствия недавней татуировки скота; кожа растрескалась и обветрилась от тяжкой работы на фермах. Словом, ни разу не руки «птичьего целителя»…
— Мистер Фостер, вы абсолютно правы; приношу вам свои глубочайшие извинения, — покаялся я. — Безусловно, воскресить Бастера не в моих силах, но, если вы мне позволите, я бы съездил в зоомагазин и купил вам другую птичку. Тогда бы меня совесть не так мучила; и я уверен, что со временем вы бы всем сердцем привязались к новому любимцу. Сегодня у нас в клинике праздник, и мне ужасно не хотелось бы завершить такой день, даже не попытавшись загладить свою вину.
— Да я же на самом деле знаю, что вы тут ни при чем; Бастер был серьезно болен, а я читала в книжке про попугаев, что с птицами под воздействием стресса такое иногда случается. Вот только не знаю, захочу ли я когда-нибудь завести другую птичку. Мне надо подумать, — тихо проговорила миссис Фостер.
— Так может быть, вам требуется время? Поразмышляйте на досуге, а через пару дней я перезвоню, и мы снова все обсудим. А я пока поищу Бастеру замену.
Я предложил сам закопать Бастера, но дама отказалась и забрала покойного домой, дабы похоронить у себя в цветнике. Я проводил миссис Фостер к машине и объяснил, как выехать на дорогу.
Не прошло и часа, как я, переодевшись, уже мчался на другую ферму удалять рога, — на сей раз взрослым, свирепого вида коровам-сосновкам. Я еще не вполне пришел в себя после инцидента с птичкой и знал, что неприятный осадок останется в душе навсегда. Но я мысленно поклялся отныне и впредь обходиться с пациентами более мягко и сделать что-нибудь с руками и одеждой. Хэппи Дюпри, мой клиент, приятель и самозваный консультант по вопросам карьеры уже не раз отчитывал меня по этому поводу.
На ранчо «Браман» на Сёркл-Д меня вызвали впервые. Ковбои, рассевшиеся на загородке загона, все как на подбор выглядели, точно беженцы с фермы «белой рвани». Все трое заросли многодневной щетиной и все трое так угрюмо хмурились, что при виде них и Супермен бы прирос к месту. Пережевывая здоровенные комки табачной жвачки, ковбои с отвращением воззрились на меня.
— Экий зеленый ветнерчик! — пробурчал самый страхолюдный из трех между двумя плевками. — Да в белом комбинезончике, да в белых теннисных туфельках, фу-ты, ну-ты! А на ручки-то лилейные только гляньте! — Насчет уместности белого комбинезона я, разумеется, ничуть не заблуждался, однако я так расстроился из-за птички и из-за того, что дама наговорила мне насчет моей манеры одеваться, что, видимо, на меня нашло временное затмение. Да и руки мои такой уж чистотой не блистали. Обычно я попросту оттирал их порошком «Комет». Но поджимать хвост и возвращаться в город было поздно.
