Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых
Оставалось одно: больше не заглядывать в трактирчик и тоскливо выслушивать лирические восторги Тристана по поводу орехового аромата, который он обнаружил в тамошнем портере. Но трактирчик потерял для меня всякую прелесть: я просто больше не мог находиться под одной крышей с мистером Дамблби.
По правде говоря, я сумел-таки выбросить этого джентльмена из головы, но вскоре вынужден был про него вспомнить, когда в три часа ночи из телефонной трубки донесся его голос. Если телефон на тумбочке трезвонил у самого твоего уха в предрассветной мгле, это почти обязательно означало, что где-то начала телиться корова.
Звонок мистера Дамблби не составил исключения, но вот говорил мистер Дамблби с исключительной бесцеремонностью. В отличие от большинства фермеров он и не подумал извиниться, что звонит в такое время. Я сказал, что приеду немедленно, но ему этого было мало; он пожелал точно узнать, через сколько минут меня ждать. Еще не совсем проснувшись, я саркастически изложил свой график: столько минут на одевание, столько на то, чтобы спуститься вниз, столько – чтобы вывести машину из гаража… но, боюсь, он не заметил иронии.
Когда я въехал в спящую деревню, в витрине мясной лавки горел свет. Мистер Дамблби выскочил на улицу почти рысью и, пока я вынимал из багажника веревки и инструменты, нетерпеливо расхаживал взад и вперед, ворча себе под нос. "А больше года не платить по счетам ветеринара у него терпения хватает",– подумал я.
Чтобы попасть в коровник, нам пришлось пройти через лавку. Моя пациентка, крупная упитанная корова белой масти, относилась к своему положению с полным благодушием. Время от времени она тужилась, и наружу на несколько дюймов высовывались две ножки. Я внимательно их осмотрел – для ветеринара это первое указание, насколько тяжелая работа ему предстоит. Когда в первый раз телится молодая небольшая корова, два широких копытца способны сразу стереть улыбку с моего лица. Эти же копытца были широкими, но в меру, да и, судя по матери, плоду особенно тесно не было. Я прикинул: что же могло нарушить естественный ход событий?
– Я там пощупал, – сказал мистер Дамблби. – Голова близко. А сдвинуть никак не удается. Я за ноги дергаю целых полчаса.
Пока я раздевался по пояс (почему-то комбинезон все еще казался мне символом изнеженности), у меня сложилось убеждение, что ситуация могла оказаться и гораздо хуже. В каких только ветхих и холодных сараях не доводилось мне снимать рубашку! А это, во всяком случае, добротный современный коровник, где шесть коров с успехом заменяли центральное отопление. И электрическое освещение вместо обычного керосинового фонаря с закопченным стеклом.
Намылив и продезинфицировав руки по плечи, я произвел первое исследование. Обнаружить причину затруднения оказалось просто.
Действительно, две ноги и голова. Только принадлежали они разным телятам.
– Двойня, – сказал я. – Вы тянули за задние ноги. Спинное предлежание.
– Задницей, что ли, идет?
– Да, если вам так больше правится. А второй теленок идет головой, но ноги вытянуты вдоль боков. Мне придется отодвинуть его подальше назад, чтобы он не мешал, и сначала извлечь первого.
Будет-таки тесно! Я в принципе люблю принимать двойню, потому что такие телята обычно бывают очень маленькими, но эти казались довольно крупными. Я прижал ладонь к мордочке, сунул палец в рот и был вознагражден подергиванием языка. Жив, значит!
Ровным нажимом я начал задвигать его назад в матку, пытаясь представить себе, как все это воспринимает малыш. Он ведь уже почти появился на свет – от его ноздрей до вольного воздуха оставалось дюйма два, не больше, – и вот теперь его возвращают в исходную позицию.
Не понравилось это и корове. Во всяком случае, последовали могучие потуги – она явно старалась помешать мне. И почти преуспела, поскольку корова заметно сильнее человека. Но я не отнимал напряженной ладони от теленка и, хотя потуги отталкивали руку назад, продолжал нажимать, пока не отодвинул его из тазового отверстия. Тут я оглянулся на мистера Дамблби и прохрипел:
– Теперь его голова мешать не будет. Беритесь за ноги и вытаскивайте первого теленка.
Мясник грузно шагнул вперед и зажал ноги в тяжелых кулаках. Потом, зажмурив глаза, пыхтя и гримасничая, вроде бы принялся тянуть. Но теленок не сдвинулся ни на йоту, и у меня защемило сердце. Мистер Дамблби оказался кряхтелой! (Этот термин появился после того, как однажды во время отела Зигфрид и хозяин коровы ухватили каждый по ноге, но хозяин предпочел не напрягаться и только жалобно покряхтывал. Зигфрид поглядел на него и сказал: "Послушайте, давайте договоримся: вы тяните, а я за вас покряхчу".)
Было ясно, что помощи от дюжего мясника ждать нечего, и я решил попробовать сам. А вдруг повезет? Отпустив мордочку, и попытался схватить задние ноги, но корова меня опередила: мои пальцы еще не успели сомкнуться на скользкой шерстке, как она понатужилась – и второй теленок вернулся на прежнее место. Опять начинай все сначала!
Вновь я уперся ладонью во влажную мордочку, и мучительный процесс отжимания возобновился. Преодолевая мощные потуги, я невольно вспомнил, что в четыре часа утра человек редко бывает в наилучшей форме. К тому времени, когда я отодвинул голову из тазового отверстия, меня уже начала одолевать необоримая слабость – ощущение было такое, словно кто-то вынул из моей руки значительную часть костей.
На этот раз, перед тем как отпустить голову и вцепиться в ноги, я несколько секунд передохнул, но все равно опоздал. Корова с помощью точно рассчитанной потуги вышла победительницей из состязания. И голова перекрыла тесный проход в третий раз.
Ну хватит! Тут меня осенила мысль, что и теленок, наверное, устал от этого скольжения взад-вперед. Дрожа от озноба, я прошел через холодную пустую лавку на спящую улицу и достал из машины все необходимое для местной анестезии. Восемь кубиков в эпидуральное пространство головного мозга – и корова, матка которой совершенно онемела, утратила всякий интерес к происходящему. Она даже выхватила из кормушки клок сена и принялась рассеянно жевать.
Дальше все пошло как по маслу: то, что я отодвигал, отодвигалось и не выталкивалось назад. Когда я все наладил, единственной трудностью оказалось отсутствие схваток, которые теперь только помогали бы мне. Значит, придется тянуть самому. Я ухватил одну ногу, принудил пыхтящего от мук мистера Дамблби ухватить вторую, и теленок, шедший спиной вперед, скоро был благополучно извлечен. Он успел вдохнуть изрядное количество плацентарной жидкости, но я подержал его вниз головой, и он ее выкашлял. Затем я положил его на пол коровника, он энергично потряс головой и попытался сесть.
Тут настало время вернуться за моим старым приятелем, вторым теленком. Он лежал теперь в глубине и словно бы дулся. Когда я в конце концов вытащил его наружу, он пофыркивал, дергал ногами и, казалось, собирался сказать: "Так, значит, вы все-таки решили, в какую сторону меня двигать?" И надо признать, у него были для этого все основания!
Водя полотенцем по груди, я, как всегда, с особой пронзительной радостью смотрел на двух маленьких мокрых телят, которые барахтались на полу. Мистер Дамблби растирал их пучком соломы.
– Большие для близнецов-то, – пробормотал мясник.
Даже столь умеренное одобрение меня изумило, и я подумал, что не стоит упускать случая.
– Да, отличные телята. Когда они при родах перепутываются, как сегодня, то чаще рождаются мертвыми. Хорошо, что нам удалось сохранить их живыми! – После паузы я добавил: – А знаете, эта парочка немало стоит.
Мистер Дамблби промолчал, и я не понял, попала ли стрела в цель.
Я оделся, собрал свои принадлежности и следом за ним прошел из коровника через лавку мимо огузков на крючьях, потрохов на подносах и груды свежайших сосисок. У входной двери мясник вдруг нерешительно остановился. Он словно что-то обдумывал. Вдруг он обернулся ко мне:
– Может, желаете немножко сосисок?
Я даже пошатнулся от удивления.
– Благодарю вас. С удовольствием возьму.
Каким невероятным это ни казалось, но мне удалось тронуть его сердце!
Мистер Дамблби прошествовал к сосискам, отрезал фунтовую гирлянду, быстро завернул ее в пергаментную бумагу и протянул мне.
Я смотрел на пакет, ощущал в руке его вес – и все-таки не мог поверить. И тут мной овладела недостойная мысль. Я знаю, это было нечестно – благородные порывы наверняка лишь изредка возвышали душу бедняги мясника,– но какой-то внутренний демон толкал меня подвергнуть испытанию его щедрость. Я сунул руку в карман брюк, побренчал мелочью, поглядел ему прямо в глаза и спросил:
– Так сколько же я вам должен?
Дородная фигура мистера Дамблби вдруг окаменела, и несколько секунд он простоял, не сделав ни единого движения. Повернутое ко мне лицо не выражало ничего, но подергивающаяся щека и нарастающая мука в глазах выдавали кипевшую в нем битву. Наконец он хрипло прошептал, как будто каждое слово извлекали из него клещами:
