Хороший, плохой, пушистый - Кокс Том

На прошлой неделе я сообщил Деборе об утренних визитах Алана, и она удивилась.

— Мы не выпускаем его по ночам. Это не он.

— Я только сегодня утром Алана видел. Он глядел на меня в упор.

— В котором часу?

— Около пяти.

— До семи мы держим его под запором.

— Сегодня тоже?

— Да.

На следующее утро, услышав удар по крыше, я подскочил к окну и увидел выражение явной обиды на лунообразной рыжей мордашке. Секунд на десять мы оба застыли, затем кот исчез. Хорошо выглядит, подумал я. Как всегда с Грэмом, возникло множество вопросов. Где он пропадал все это время? Прибился к кому-то, не понравилось, и он решил, будто мы не так уж плохи? Или вообще никуда не уходил, а прятался в темных уголках вокруг дома? Или это не Грэм, а очередной двойник? Мне показалось, что в глазах кота блеснула искорка надежды.

Смелое предположение. С тех пор миновало четыре дня, но он больше не показывался. В современных условиях дом продать не так просто, но если все пойдет по плану, менее чем через три месяца мы уедем отсюда. Небольшой срок для завоевания доверия дикого кота, чтобы он в нашем обществе чувствовал себя как дома. Того кота, чьи яйца мы отрезали, не спросив у него согласия.

Я уже попадал в подобную ситуацию, когда накануне переезда понятия не имел, присоединится ко мне в новом жилище кот или нет. В 2001 году я собрался перебраться из Лондона в Норфолк, а Медведь отправился в грандиозный шестинедельный загул и явился в последнюю минуту. В тот период мы с Ди его почти не фотографировали — дело было в эпоху до телефонов с камерами и всеобщего убеждения, будто Интернетом должны овладеть все кошки. А недавно нашел пару редких снимков и вспомнил, каким он был своевольным котом, как убежал ночью, пропихнувшись в маленькую щелку в подъемной раме — тогда Медведь был намного гибче, чем теперь. Как, вернувшись, впервые сел ко мне на колени и крепко прижался. И хотя он провонял капустой и мертвечиной, я его тоже обнял.

Недавно, позвонив отцу, я стал рассуждать, насколько по-другому сложилась бы жизнь у меня и у Медведя, если бы он не успел вернуться к нашему переезду в Норфолк. Он возразил:

— Все было предрешено. Давным-давно спланировано. Ты себя просто обманываешь.

— Как тогда быть с твоей лягушкой в обуви? — произнес я.

После совместно проведенного Рождества жаба покинула отцовскую кроссовку и вскоре перебралась в садовый ботинок.

— А если бы жаба не оказалась в моем доме или мы этого бы не заметили и ты прихватил бы ее с собой? Она могла бы до сих пор проживать в кроссовке. У нас не состоялся бы этот разговор. А если бы состоялся, мог бы принять иное направление, длился бы не столько, как сейчас, ты бы позже поехал в город. Не столкнулся бы со старым приятелем, который бы открыл тебе глаза на прошлое, что могло бы круто изменить твою жизнь. Даже если я сейчас скажу «Луковички!», это тоже может изменить наше будущее. Луковички! Любая мелочь сообщает ходу нашей жизни иное направление, и оно зависит от нашего решения.

— Ерунда. Не понимаешь, как действует предопределение. Мать тебе говорила, что котенок был со мной на помойке и в супермаркете?

— Да. Я рад, что с ним все в порядке.

Флойд взял привычку проникать в любой автомобиль, который стоял на дороге или рядом с ней поблизости от родительского дома. Это побудило отца добавить к первому дорожному знаку второй: «Прежде чем уехать, пожалуйста, проверьте, нет ли в вашей машине кошки».

Среди автомобилей, куда недавно пробрался Флойд, был мой, фургоны почтальона и фирмы «Каррис», в котором соседям доставили из магазина телевизор. Каждый раз, прежде чем уехать, водители, к счастью, обнаруживали в своем транспортном средстве кота. Но на прошлой неделе отец грузил в машину садовый мусор и оставил открытым багажник. Флойд незаметно просочился туда. Через двадцать минут, на полпути к супермаркету, куда отец поехал за продуктами для живущих по соседству древних стариков Роджера и Би, кот просунул голову между передними сиденьями.

Меня опять посетило видение: родители через тридцать лет, в возрасте Роджера и Би, просят меня съездить в магазин, а их дом полностью во власти животных — только жабы больше не прячутся в обуви, а открыто сидят за обеденным столом.

— Выходя из дома, не забывай ОНИП, — предупредил отец.

— Теперь ты употребляешь это даже в речи?

Последние месяцы он для экономии времени в конце электронных писем писал «ОНИП» — аббревиатуру своего традиционного «Опасайся Ненормальных И Психов».

— Да, попробовал и убедился, насколько это продуктивно. Ты подготовил машину к зиме?

— Сегодня двадцать первое апреля.

— Знаю, но осторожность не помешает. Мне не нравится новая лягушка, которая поселилась в моем ботинке. Гораздо заносчивее жабы.

— Ей может надоесть твой ботинок, она уйдет, и ты опять получишь любезную твоему сердцу жабу. Ничего нельзя изменить. Ты же сам утверждаешь, что все предрешено заранее.

— Верно. Ты быстро учишься.

Отеческий наказ «опасаться ненормальных и психов» служил мне многие годы. Разумеется, иногда для того, чтобы уметь опасаться ненормальных и психов, надо обладать опытом общения с этими самыми ненормальными и психами. Вот стойкому Медведю подобных советов давать не надо — уж он-то на своем веку повидал их много. С одним Шипли жил бок о бок двенадцать с половиной лет. Об этом свидетельствуют его глаза и оборванные уши. Но Медведь считает: «Я принимаю существование таких личностей и не волнуюсь». И еще его вечное: «Скажите, почему я кот?»

Раньше я упоминал, что Медведь, старея, не подвержен тем же естественным явным изменениям, что люди. Но это не совсем правда. Глядя на фотографии 2001 года, я заметил нечто такое, что заставило меня вздрогнуть: глаза были печальными, но не такими бездомными. И еще я понял: страдальческий совиный взгляд появился у него с опытом.

— В чем дело, Медведь? — спрашиваем мы с Джеммой и все, кто приходит в наш дом.

Он отвечает отрешенным взглядом. Другие, шагая по жизни, кричат и ругаются, Медведь же судит обо всем молча: всезнающий, насмешливый, полный собственного достоинства, озабоченный.

Во время кормежки Роско, Шипли и Ральф едят на полу, а Медведь забирается над ними на стремянку. Отчасти оттого, что лишился нескольких зубов и предпочитает насыщаться в своем неспешном темпе. Тщательно слизывает желе с косточки суррогатного мяса. Каждые пятнадцать секунд замирает, словно боится, что сзади подкрадывается враг. Еду Медведь всегда получает первым, а я во время кормежки постоянно нахожусь рядом, чтобы другие, например Шипли, не оттерли его от миски. Можно подумать, будто я балую Медведя, но это главное условие соглашения, которое я заключил с самим собой, решив жить со своей особенной компанией кошек. Точно так же, если кому-нибудь придет в голову взять в качестве домашних питомцев трех саламандр и художественного критика Брайана Сьюэлла, последнему нужно выделить отдельное место, чтобы во время работы его не беспокоили.

У Медведя в жизни до сих пор возникает много светлых моментов. Он установил тесную связь с Роско. Видимо, решил взять ее в союзницы, глядя, как она бесстрашно задирает Шипли. Я дал слабину и стал снова пускать его в спальню. Он часто спит на кровати с Роско, и, когда она придвигается к нему, их лапы соприкасаются. Пару недель назад я наблюдал удивительную картину: Медведь по-котеночьи выскочил на Роско из-за зеркала, чем весьма озадачил ее — оказывается, в зеркале живет не только двойник. Он застенчиво, но с энтузиазмом продолжает играть со своей старой резиновой мышью, а иногда и с настоящей, если охотники Ральф или Шипли презрительно отказываются от покойницы. Но в последние месяцы я стал замечать, что Медведь испытывает трудности, когда нужно спуститься откуда-нибудь. Походка стала еще более вихляющей, и когда я глажу его по спине, чувствую, какой он хрупкий — как Джанет в последние два года жизни. Осенью Медведь подходит к лазу в сад, видит, что там дождь, и смотрит на меня, словно хочет сказать: «Нет, это уже слишком, совсем не по мне». Я верю, что Медведь самый стойкий из моих котов, хотя бы потому, что столько всего пережил. Но готовлю себя к мысли, что еще четверть века он не проживет и не станет старейшим из породы кошачьих.