Джон МакКормак - Айболит из Алабамы. Героические будни сельского ветеринара
Почувствовав, что ее привязали, корова немедленно взвилась в воздух в головокружительном прыжке, от которого содрогнулась утоптанная глина под ногами. Однако трактор устоял. У меня уже была подготовлена инъекция декстрозы для внутривенного вливания, и, уворачиваясь от молотящих в воздухе копыт и неистово хлещущего хвоста, я ввел лекарство. Как мне показалось, основная его часть все же попала по назначению. Через несколько минут передо мной стояла совсем другая корова. Она спокойно подошла к воде, в свое удовольствие попила, направилась к сеновалу и принялась за еду. Тут вдруг поднялся сильный юго-западный ветер, в воздухе заклубилась пыль, а с неба хлынули потоки дождя. Капли, врезавшиеся в землю под углом в сорок пять градусов, хлестали по плечам и голове, били по ногам…
По пути на следующую ферму я ломал себе голову, безуспешно пытаясь придумать, как подипломатичнее сообщить миссис Тернер, что мы с ее коровой случайно завалили сарай. Я от души надеялся, что она не станет звонить какому-нибудь крючкотвору, чтобы тот начал против меня судебный процесс. Может быть, она смягчится, увидев чудесное исцеление своей коровы.
Дождь усилился, потом пошел град. Я порадовался, что катастрофа с участием коровы Тернеров произошла до того, как разразилось ненастье. Проезжая мимо одной из ферм, я увидел женщину, снимавшую с веревки белье, а чуть дальше и ее соседку, которая собирала с изгороди утреннюю стирку, унесенную вихрем. Впрочем, проблемы с бельем, дождем и ветром не заставили их забыть о вежливости — каждая из женщин улучила момент и помахала рукой проезжающему автомобилю. Кому-нибудь этот дружеский жест может показаться пустяком, но это одна из основ сельской жизни.
Следующие несколько часов я был занят на вызовах: брал пробы крови у выставочного скота, обрабатывал зубы лошадям, а освободившись, как обычно, притормозил посреди дороги обсудить с приятелями перспективы охотничьего сезона. Работа и переезды с фермы на ферму заставили меня на время забыть о корове Тернеров. Однако ближе к вечеру Ян связалась со мной по рации.
— Только что звонила миссис Тернер, она очень взволнована, — сообщила Ян.
— И что же она сказала?
— Сказала, что корова, к которой ты ездил сегодня утром, совершенно выздоровела.
— Отлично, — ответил я. — Думаю, она уже поняла, что бешенство тут было ни при чем. А больше она ничего не сказала?
— Она просила передать, что считает тебя отличным врачом, и пообещала оплатить счет в субботу.
— И это все?
— Ах да, ты и представить не можешь, как они там переволновались, — продолжала Ян. — Похоже, прямо по их участку прошел торнадо и снес сарай. Миссис Тернер сказала, что корова чудом уцелела, ведь она почти все время стояла под навесом. Словом, им здорово повезло.
— Действительно, — пробормотал я, — нам всем сегодня здорово повезло.
— Она все равно собиралась снести этот сарай, уж очень он был ветхий, но все ждала, когда сын вернется из армии и ей поможет.
Если почтальон и запомнил, что собственными глазами видел этот сарай, рухнувший до всякого торнадо, то он сумел удержать язык за зубами.
Глава 22
Всю жизнь меня удивляло, как много на свете странных болезней, которые никогда не были описаны или даже упомянуты в учебниках или научных книгах по ветеринарии. Вот, например, инородные тела, застревающие в самых неподходящих частях тела сельскохозяйственных животных или загадочные болезни кожи, кроме того, мне случалось иметь дело с собаками, проглотившими кукурузный початок, рыболовный крючок, иголку или крупный камень.
Один из таких странных, нетипичных случаев произошел со свиньями Валдо и Кати Кингов. Дело было в апреле. Вечером позвонила Кати и сообщила, что Бульдожка — так звали одну из свиноматок — произвела на свет чудесный помет из одиннадцати поросят и вся дюжина чувствует себя превосходно. Десять поросят были белыми, во всяком случае имели светлый окрас, а один оказался рыжим. По словам Кати, этот рыжий выглядел настоящим крепышом, хотя и необычно мелким.
Бульдожка была дочерью пятнистой свиньи по кличке Берта, среди предков которой имелись представители польской породы, и унаследовала некоторые ее гены, определявшие темперамент. Бульдожка оказалась моей первой пациенткой, которой я несколько месяцев назад провел косметическую операцию. С тех пор соседи Кингов стали называть ее «хрюшкой с подтянутым рылом». Можно сказать, я проявил великодушие, убрав крупный неприглядный нарост с ее верхней губы и подтянув часть кожи на щеках, чтобы по возможности облагородить ее наружность. После операции мы с ней не общались, я даже не приезжал снимать швы. Мне хватило того, что эта свинья, не дожидаясь, когда я дам ей наркоз, злобно бросилась на меня и загнала на крышку кормушки в ее личном стойле. Правда я сожалел, что не сфотографировал неблагодарную пациентку до и после операции, как прочие хирурги, делающие пластические операции в крупных городах. Вот если бы у меня имелись фотографии, можно было бы напечатать статью о своих достижениях в журнале «Мисс свинство» или «Хрюшка года». Однако на Кингов и их соседей результат моих усилий произвел неизгладимое впечатление.
Гордый отец новых детишек Бульдожки имел ржаво-рыжий окрас и откликался на кличку Теннесси, которую, как видно, получил за то, что был «одет» в цвета футбольного клуба тамошнего университета. Взглянув на его тупой, подвижный пятачок и клыки, торчащие по углам постоянно слюнявого рта, никто не рискнул бы назвать его красавцем, но я постоянно пытался внушить Кати, что хряк по определению должен быть вонюч и безобразен, а потому не нуждается в ветеринарном косметологе. Я не сомневался, стоит придать ему новый облик и удалить пахучие железы из того чувствительного места, где они расположены, как его престиж среди хрюшек будет бесповоротно подорван. Впрочем, Кати выросла в самом центре Мобила и не слишком разбиралась в том, что нужно свиньям для полного счастья. Тем не менее она честно пыталась набраться опыта, с этой целью читала самые разные книги по животноводству и каждые пять минут звонила своему персональному ветеринару, т. е. мне.
— Вы собираетесь дать клички всем поросятам? — поинтересовался я через несколько дней, заглянув на ферму посмотреть на новорожденных.
Кати давала прозвища всем обитателям фермы, и я был с ней солидарен, хотя местные скотоводы посмеивались над этим, считая ярлыки на ушах гораздо более уместными.
— Что она будет делать, когда у нее иссякнет фантазия? — иронизировали скептики. — Все это свиньям ни к чему, достаточно знать, сколько они весят сейчас и на какой привес можно рассчитывать в будущем.
Разумеется, необходимость придумывать клички может превратиться в настоящую проблему, если у вас пятьсот голов скота, но в большинстве хозяйств округа Чоктау держали не больше сотни животных.
— Рыжего я назову Фредом, а остальные совершенно одинаковы, поэтому я просто продам их до того, как они начнут проявлять характер, — объявила Кати. — Фреда я оставлю, может быть, даже в качестве домашнего питомца, ведь он такой маленький и милый.
— Почему вы решили назвать его Фредом?
— Не знаю, это имя просто пришло мне в голову.
Прошло недели три, как вдруг поздним вечером мне позвонила Кати.
— Как поживаете, док?
— Отлично, только вот для апреля жарковато, не находите? Сегодня мне в буквальном смысле пришлось попотеть. Говорят, жара продержится еще несколько дней. Как поживают поросята?
— Не знаю, что и сказать. Мне кажется, с ними что-то не то. Я понимаю, вы можете подумать, что я совсем спятила, только некоторые из них приседают во время ходьбы, а потом они, по-моему, немного нервничают.
— Гм, мне это ни о чем не говорит. Они все еще в стойле?
— Ну да, там они спят. Но каждое утро я выпускаю их на площадку между сараем и домом, чтобы они могли поразмяться.
— Давайте я заскочу к вам с утра, посмотрю, в чем дело, — предложил я. — Может быть, ничего страшного, но проверить стоит.
Я стал перебирать в уме причины, по которым поросята могли нервничать. Вдруг это какая-нибудь новая болезнь, и мне суждено войти в историю как первому ветеринару, описавшему ее в специальной литературе. Я рассмеялся про себя, представив, что этот недуг назовут «нервным синдромом Джона», мой доклад будут слушать на Всемирном конгрессе свиноводов в Польше или какой-нибудь другой стране, а красочный снимок, на котором я в белом накрахмаленном халате таращусь в микроскоп, появится в журнале «Мир свиновода».
Однако, если отбросить шутки, я не исключал ложное бешенство, нетипичную форму гипогликемии, отравление каким-нибудь ядовитым растением, например, болиголовом, который рос во дворе у Кати. Я не раз предупреждал ее об опасности подобного соседства. Мне случалось сталкиваться с отравлением взрослых свиней солью, но ни разу не приходилось наблюдать ничего подобного у молочных поросят. Словом, ни одной приличной идеи у меня так и не возникло.
