Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара
Я, пошатываясь, побрел в столовую. Это необходимо было обсудить с Зигфридом. Его в три часа ночи вызвали к телящейся корове, и сейчас он выглядел куда старше своих тридцати с небольшим лет. Он молча слушал меня, доедая завтрак, потом отодвинул тарелку и налил себе последнюю чашку кофе.
— Что же, Джеймс, не повезло. Свежая овечья шкура, а? Странно, вы тут уже больше года, а ни разу с этой панацеей не сталкивались. По-видимому, она начинает выходить из моды. Хотя, знаете, и тут, как во многих народных средствах, есть свое рациональное зерно. Естественно, под свежей овечьей шкурой скоро становится очень тепло, то есть она действует как большая припарка и так допекает корову, что если она валялась просто по подлости характера, то скоро вскакивает почесать спину.
— Но как же сломанный таз, черт подери! Говорю вам, он скрипел и кость прямо-таки болталась!
— Ну, Джеймс, не вы первый, не вы последний. Иногда после отела тазовые связки несколько дней не уплотняются, вот и возникает такое впечатление.
— Господи! — простонал я, вперяя взгляд в скатерть. — И надо же было так опростоволоситься!
— Да вовсе нет! — Зигфрид закурил и откинулся на спинку стула. — Скорее всего эта подлая корова уже сама подумывала о том, чтобы встать и прогуляться, а тут старик Хэндшо и прилепил ей шкуру на спину. С тем же успехом она могла подняться после одной из ваших инъекций, и тогда вся честь досталась бы вам. Помните, что я вам сказал, когда вы только начинали? Самого лучшего ветеринара от круглого дурака отделяет только шаг. Такие вещи случаются с каждым из нас, Джеймс. Забудьте, и вся недолга.
Но забыть оказалось не так-то просто. Корова стала местной знаменитостью. Мистер Хэндшо с гордостью демонстрировал ее почтальону, полицейскому, скупщикам зерна, шоферам грузовиков, торговцам удобрениями, инспекторам министерства сельского хозяйства — и каждый с милой улыбкой рассказывал об этом мне. Судя по их словам, мистер Хэндшо всякий раз звонким торжествующим голосом произносил одну и ту же фразу: «Это та самая корова, про которую мистер Хэрриот сказал, что она больше никогда не встанет!».
Конечно, мистер Хэндшо поступал так без всякого злорадства. Просто он взял верх над молокососом ветеринаром с его книжками — как же тут было не погордиться немножко? А корове я в конечном счете оказал большую услугу, значительно продлив ей жизнь: мистер Хэндшо продолжал содержать ее долго после того, как она почти перестала давать молоко, просто в качестве достопримечательности, и еще многие годы она блаженно паслась на лугу у шоссе.
Ее легко было узнать по кривому рогу, и, проезжая мимо, я частенько притормаживал и с легким стыдом смотрел на корову, которая больше никогда не встанет.
Лечение послеродового пареза
После отела молочная корова может настолько ослабеть, что уже не в силах подняться. Это состояние называется послеродовым парезом. Если не принять мер, корова погружается в кому и погибает. С конца XIX века и до 30-х годов обычный способ лечения сводился к вдуванию воздуха в вымя. Приспособление, изображенное на рисунке, состояло из мехов, соединенных трубкой с металлическим наконечником, который по очереди вводился в каждый сосок. В трубке воздух проходил сквозь фильтр, наполненный ватой (фильтр развинчивался, чтобы можно было менять вату). В 30-х годах на смену вдуванию пришла инъекция в вену раствора кальция, так как было установлено, что причина пареза — сильное снижение содержания кальция в крови.
Дойка под музыку
В 30-х годах доить коров стали только в помещении, чтобы в молоко не попадала пыль, и доящие надевали прямо-таки стерильные халаты. Тогда же на йоркширские холмы проникло радио, и фермеры часто во время дойки ставили в коровнике радиоприемник в убеждении, что музыка успокаивает коров. Всем довольную корову доить значительно легче. Доящие не оттягивали соски, а быстро и равномерно сжимали их, имитируя сосущего теленка. На каждую корову уходило около девяти минут.
Джек-расселл-терьер
Вывел этого маленького терьера девонширский священник, преподобный Джон Расселл (1795–1883). Рост его около 30 см.
Шерсть белая, жесткая, гладкая либо курчавая с черными или рыжими подпалинами. Сильные челюсти и мышцы щек позволяли ему отлично справляться со своими обязанностями. Преподобный Расселл был не только духовным пастырем, но и главой эксмурских любителей лисьей травли. Его терьеру полагалось бежать с гончими и выгонять лисицу, укрывшуюся в норе.
Исправление рогов
Фермеры, готовившие своих животных для сельскохозяйственных выставок, как местных, так и всего графства, обращали большое внимание на их внешний вид, включая рога, от которых в идеале требовалась абсолютная симметричность. Чтобы ее обеспечить, на рога теленку надевалось специальное приспособление: железное (вверху) и сделанное из кожи и свинца (внизу). Они имели колпаки, надевавшиеся на кончики рогов, а также болты или ремни, с помощью которых обеспечивалось необходимое давление. Деревянное (в центре) имело кожаные полуформы, которые накладывались на рога сзади и пригонялись с помощью винтов, обеспечивая давление только по горизонтали вперед.
15. Хромой теленок знакомит меня с Хелен
Многие фермы не оповещают проезжих о своем названии, а потому было очень приятно увидеть на воротах надпись большими черными буквами: Хестон-Грейндж.
Я вылез из машины и поднял щеколду. Ворота тоже были в полном порядке — створки распахнулись сами и тем избавили меня от необходимости открывать их, подпирая плечом. У подножия склона я увидел солидный дом из серого камня и с парой эркеров, которые добавил какой-то преуспевающий владелец в викторианские времена.
Он стоял на ровном лугу в излучине реки, и сочная зелень травы, безмятежное плодородие окружающих полей резко контрастировали с суровыми холмами на заднем плане. Могучие дубы и вязы укрывали дом, а нижняя часть склона густо поросла соснами.
Я направился к службам, как обычно громким голосом возвещая о своем приезде. Подходить к двери дома, стучать и спрашивать хозяина не полагалось — некоторые усматривали в таком вопросе завуалированное оскорбление. Хорошего фермера застать дома можно только за завтраком, обедом и ужином. Но на мои крики никто не отозвался, а потому я все-таки поднялся на крыльцо и постучал в дверь под потемневшей от времени каменной аркой.
— Войдите! — сказал чей-то голос. Я открыл дверь и очутился в огромной, выложенной широкими плитами кухне, где с потолка свисали окорока и большие куски копченой грудинки. Темноволосая девушка в клетчатой блузке и зеленых полотняных брюках месила тесто в квашне. Она посмотрела на меня и улыбнулась.
— Извините, что я не могла вам открыть. Но у меня неотложное дело. — И подняла руки, по локоть выбеленные мукой.
— Пустяки. Моя фамилия Хэрриот. Я приехал посмотреть теленка. Он, кажется, охромел?
— Да, мы думаем, что он сломал ногу. Наверное, на бегу неудачно ступил в ямку. Если вы минуту подождете, я вас провожу. Отец с работниками в поле. Да, кстати, я же не назвалась! Хелен Олдерсон.
Она вымыла руки, вытерла их и достала пару резиновых сапожек.
— Домеси тесто, Мег, хорошо? — сказала она старухе, которая вошла в кухню из внутренней двери. — Мне надо показать мистеру Хэрриоту теленка.
Во дворе она со смехом обернулась ко мне:
— Боюсь, нам придется порядочно прогуляться. Он в верхнем сарае, вон там, видите? — и указала на приземистое каменное строение почти у самой вершины холма.
Как хорошо мне были знакомы эти «верхние сараи», принадлежность любой фермы, расположенной в холмах! Взбираясь к ним, я успевал как следует размять ноги. Их использовали для хранения сена и разного инвентаря, а при необходимости в них укрывался скот с верхних пастбищ.
Я посмотрел на девушку.
— Ничего. Я не против такой прогулки. Совсем не против.
Мы пошли через луг к узенькому мосту через речку, и, переходя его следом за моей проводницей, я подумал, что новомодная манера женщин носить брюки во многих отношениях заслуживает полного одобрения, хотя и возмущает людей с консервативными взглядами. Тропинка вела вверх через сосновый лес, где между темными стволами дрожали узоры солнечного света. Шум реки замирал в отдалении; наши ноги неслышно ступали по ковру опавшей хвои, и прохладную тишину нарушали только птичьи трели. Мы шли быстро и через десять минут опять оказались под жаркими лучами солнца на открытом вересковом склоне. Тут тропа круто устремилась вверх, огибая каменные выступы. Я уже пыхтел, но девушка шагала по-прежнему легко и быстро. Наконец мы добрались до ровной вершины, и я с облегчением вновь увидел сарай.
