Джон Долан - Джон и Джордж. Пес, который изменил мою жизнь
Дилер держал пакетики во рту: если нагрянет полиция, он успеет их проглотить. Я никогда раньше не видел, чтобы дилер так делал, поэтому подошел и спросил:
– Что продаешь?
Он ответил, что сегодня у него только кокаин, и я вдруг взял и купил сразу двадцать доз. Отдал триста фунтов – все до последнего пенни.
Я решил, что именно это мне и нужно, чтобы выйти из депрессии. В голове была только одна мысль: как перестать чувствовать такую боль. Все получилось, как я и ожидал: я ловил кайф и ненадолго вырывался из реальности, а ведь именно этого мне и хотелось.
Месяца через три выдался особенно паршивый день: Джерри совсем загонял меня, а я и так был подавлен. И я вернулся к тому парню.
– У тебя есть еще крэк?
– Нет, приятель, сегодня только коричневый, – ответил он, имея в виду героин.
Я отошел от него, чувствуя не просто разочарование, а отчаяние. Почему у него сегодня только героин? Я ненавидел героин после того случая с Томми. Я не мог забыть, как он умолял порезать его, чтобы избавить от ломки.
И все же я был так подавлен, что чувствовал: мне просто необходима подпитка химией. Удаляясь от дилера, я едва волочил ноги, и каждый вдох давался мне с трудом, на сердце было ужасно тяжело. В голове звучали настойчивые голоса, витали печальные мысли, и я убеждал себя, что, пожалуй, стоит купить героина на двадцать фунтов.
«Это ведь всего ничего, – сказал я себе. – Просто курну чуток. Я ведь уже принимал наркотики и не подсел». Я без умолку молол языком, пытаясь оправдать решение, в глупости которого ничуть не сомневался. Но я так отчаянно хотел избавиться от депрессии, что мне уже было все равно.
…Все произошло мгновенно: казалось, кто-то обнял меня так крепко, как никто в жизни меня не обнимал. Меня не волновало, что объятие было химическим, опасным, грозящим зависимостью: оно давало мне как раз то, чего я так жаждал. Казалось, депрессия моя рассеялась впервые за долгие годы, и я облегченно вздохнул.
Я поздравил себя с тем, что принял разумную дозу. Зависимость не развилась с первого вдоха. На следующий день я просто чувствовал себя немного заторможенным и слабым, но не более того. Я думал, так все и останется.
* * *Зимой 1996 года Джерри тяжело заболел и умер в январе следующего года. Его положили в больницу в понедельник, а скончался он в воскресенье. Ему было пятьдесят восемь лет. Незадолго до этого он совсем перестал разговаривать со мной, а попав в больницу, каждому в нашей семье заявил, что не хочет меня видеть.
Когда я пришел навестить его в Лондонской королевской больнице в Уайтчепеле, медсестра попыталась остановить меня и не пустить в палату.
– Чушь, – сказал я, отодвинул ее в сторону и подошел к кровати отца.
Джерри был в полубессознательном состоянии, но услышал переполох. Открыв глаза, он взглянул на меня и проворчал:
– Ты что здесь делаешь?
Не успел я ответить, как у меня за спиной появилась медсестра. Она взяла меня за локоть и потащила к выходу.
– Уходите, Джон. Вам здесь не рады, – сказала она.
Спорить мне не хотелось.
– Ладно, я понимаю, – спокойно ответил я.
Я даже не взглянул напоследок на Джерри. Так все и закончилось – больше я отца живым не видел. Его похоронили рядом с Дот на кладбище в лондонском Сити. Он пережил ее всего на пять лет.
* * *После смерти Джерри мне пришлось съехать из Президент-Хауса: квартира понадобилась Совету Ислингтона, чтобы поселить там другую семью. Не могу сказать, чтобы мне было грустно уезжать оттуда, хотя я покидал дом, где прошло мое детство. Все изменилось. Воспоминания о том, как в детстве я смотрел, как мама моет посуду, или ждал отца, стоя у окна, казалось, принадлежали какому-то другому миру. Детские воспоминания оказались перечеркнуты проблемами, с которыми я столкнулся во взрослой жизни.
Меня поселили в однокомнатной квартире в Макклесфилд-Хаусе на Ливер-стрит, но я умудрился упустить и ее: просрочил платежи и явился на слушание дела о передаче собственности, так как в очередной раз сидел в Пентонвиле.
Медленно, но верно я начал употреблять все больше героина. Сначала раз в три месяца, потом раз в месяц, а потом уже раз в три недели, раз в две недели – и понеслось. При этом я постоянно увеличивал дозу. Когда мне исполнилось двадцать восемь лет, я принимал героин уже дважды в день.
Всякий раз я хотел лишь снова ощутить то химическое объятие, которое почувствовал, попробовав впервые. Но как бы часто и как настойчиво я ни пытался, то чувство не возвращалось ко мне. В этом и кроется опасность героина. Я долгое время не понимал, что зависим, но теперь вижу, что оказался на крючке с первого же раза – я курил снова и снова, надеясь ощутить разливающееся по телу тепло. Я уже не наслаждался наркотиком, а принимал как раз столько, сколько нужно, чтобы унять ломку. Но мне было нужно все больше героина, чтобы чувствовать себя нормально и прожить следующий день.
Грабил я тоже больше, чем раньше. Теперь я уже воровал не просто для того, чтобы почувствовать радость от покупки новой пары туфель или хорошей рубашки. Я был зависим от наркотиков, и мне нужны были деньги, много денег, чтобы покупать их. Все силы уходили на то, чтобы найти деньги на героин, без которого я уже не мог. Я открывал утром глаза, и это становилось моей единственной целью.
В этом жалком состоянии я провел большую часть следующих десяти лет, пока не повстречал Джорджа.
Глава пятнадцатая
– Как насчет переезда на Суонфилд-стрит?
Джордж, казалось, не был впечатлен.
«Звучит дерьмово, – читалось у него на морде. – Почему ты вообще улыбаешься?»
Отсидев последний срок и выйдя на свободу, я без устали направлял в Совет прошения, чтобы мне подыскали жилье попросторнее. Моя квартира на Роял-Минт-стрит была меньше тюремной камеры и, казалось, съежилась еще больше, когда в ней появился Джордж. Вряд ли он сильно вырос за те девять месяцев, что жил у меня, но уверенности у него явно прибавилось: создавалось впечатление, что теперь он занимает гораздо больше места, чем вначале. Джордж быстро стал вести себя, как хозяин: он ходил с таким видом, словно квартира принадлежала ему, валялся на диване и с упоением чесался.
– Проваливай! – говорил я, когда хотел лечь сам.
Он хмурился и принимал обиженный вид из-за того, что его прогнали на пол. Но уже через несколько минут, поднявшись и сделав кругов десять по комнате, он забирался назад и начинал бороться со мной за место на диване. «Твоя очередь проваливать, лентяй», – читалось у него на морде.
Наконец мне предложили однокомнатную квартиру на Суонфилд-стрит в квартале Баундари, который находился в Ист-Энде и был одним из самых старых муниципальных кварталов Европы. Я согласился бы получить квартиру в любом районе Лондона, лишь бы места было побольше, и по чистой случайности она оказалась в Шордиче, совсем недалеко от тех мест, где я вырос. Этот район я знал с детства.
Мы с Джорджем переехали в эту квартиру летом 2010 года, мне как раз исполнилось тридцать девять. Из вещей у меня была лишь одежда, в которой я ходил, и консервный нож, чтобы открывать банки с едой для Джорджа. Квартира была не обставлена, мы спали на голом полу. Не было даже плиты. Мне дали подъемные – двести фунтов, – чтобы привести все в порядок, и я купил ковер и кровать.
Пособия мои сократили так, что они не покрывали даже стоимости аренды, не говоря уж о покупке еды и мебели. Было ясно, что одно попрошайничество не могло спасти меня.
– Что будем делать? – спросил я Джорджа. Я сидел на полу рядом с ним и пытался найти выход. – Не могу же я снова вернуться к своим старым штучкам, так ведь?
* * *Когда в моей жизни появился Джордж, на моей совести уже было более трехсот преступлений и я более тридцати раз сидел в тюрьме.
Вы, наверное, думаете, что я был неудачливым вором, раз меня так часто ловили, но дело было в том, что мне так тяжело давалась жизнь на улице, что я нарочно попадался, чтобы зимовать в тюрьме. Я даже не пытался заметать следы – специально не надевал перчатки, чтобы оставить отпечатки пальцев, а если случалось порезаться, не вытирал кровь.
Я понимал, что подставляюсь, зато мне не приходилось больше добывать пропитание и искать крышу над головой, что на улице порой очень непросто.
Жизнь бездомного выматывает: шатаешься от дневного центра к хостелу или благотворительной миссии, а иногда и вовсе ночуешь в машинах или сараях для мусорных баков, как, например, тогда, когда меня выгнали из Президент-Хауса. Иногда я впадал в такое отчаяние, что, мечтая просто поспать на койке, подумывал, не бросить ли кирпич в окно полицейского участка, а потом сразу протянуть руки, чтобы на меня надели наручники…
Когда у меня появился Джордж, я все еще не мог выбраться за пределы этого замкнутого круга. Он появился у меня, когда я уже семь или восемь месяцев был на свободе; приближалась холодная зима 2009 года. Если бы все было как обычно, я бы попался на следующей же краже и обеспечил себе крышу над головой и сносное существование до наступления тепла.
