Максим Кантор - Сетевые публикации
Нагнетать романтическую историю фашизма — опасно.
Делать мучеников из пропагандистов расовых теорий — неумно.
Все это следует подробно разбирать.
Но не каждому же выродку индивидуально рассказывать? Есть протокол Ванзейской конференции — но мало этого: в каждом концлагере имелись приказы, их во многих случаях сохранили. Хотя немцы, уходя, уничтожали лагеря смерти и сжигали документы. Но пока что — есть свидетели, пока что — есть те жертвы, которые рассказывают, пока что есть фотографии, пока что есть архивы — а ведь их могут уничтожить. Вот, например, когда Бормана судили, то столкнулись с тем. что ему нечего инкриминировать, кроме подписи под расстрельным приговором английским летчикам — за это и приговорили. Хотя все знали. что его участие в геноциде прямое. Какой-то болван назвал меня националистом на основании того, что я подсчитываю жертвы и, мол, пришел к выводу что шесть миллионов евреев — это много.
Это так, да, я пришел к такому выводу. И всякий раз, когда вижу фашиста, вспоминаю, что я — еврей.
Вероятно, кому-то может придти в голову, что, осуждая еврейских банкиров и декадентское искусство — я захочу пожимать руки разным мерзавцам из фашистских отрядов? Напрасно. Как раз наоборот. Повторю слова историка Марка Блока, героя Сопротивления: «Евреем себя чувствую только перед лицом антисемита»
Кому-то надо доказывать, что я сочувствую не только евреям? Доказывать не буду — смотрите на то что делаю, слушайте что говорю.
Фашистов ненавижу.
Задумайтесь кстати и о том, что фашизм никогда не был финальной станцией истории: его всегда выращивали искусственно — для прагматических целей. Разложить нравственно страну — и получить моральное оправдание для ее раздела. Это одна из возможных политических комбинаций.
И дурень, который борется за чистоту своей расы в поединке с мировым капитализмом — не подозревает, что это мировой капитализм финансирует его борьбу, чтобы потом одним разом прихлопнуть и его и его нацию. Впрочем, как всегда, прихлопнут только бабок по деревням — а расисты и нацисты перейдут на службу к новым хозяевам.
Так всегда было.
А ничему не научились.
Лабазники (11.09.2012)
тут случился производственный казус: вычеркнул пять-шесть банкиров и менеджеров среднего звена из числа читателей.
— И обида вышла. Они очень хотели дружить. а вот никак не получалось. у меня взгляды какие-то не те — ну. немного не сошлись — но все ведь можно купить — и в том числе дружбу и отношения.
а вот не выходит. ну и вычеркнул я их, надоели.
А им горько и обидно — и судачат: мол, нехорошо с ними обошлись.
Милые мои лабазники!
Господа спекулянты и лавочники, ваша беда в том, что вы меряете мир на свой аршин.
Но аршин у вас маленький. Понимаете, кроме вашего мирка с ресторанами и спекуляциями — есть большой мир — в том числе мир искусства, мир порядочных людей, мир книг и философии. Этот мир вам знаком понаслышке, вы даже думаете. что войти туда ничего не стоит — вы же славные ребята, кое-что прочли, выглядите почти как люди. Тем более. что вам кажется все можно купить за деньги. вы Айн Ренд начитались — у вас взгляды есть прогрессивные. И почему бы вам. как Абрамовичу, не стать в круг просвещенных людей. Так теперь все толстосумы делают. Сначала немного наворуют. потом побольше прикупят. потом у них уже все есть — осталось с интеллигентами дружить. Теперь ведь лавочник принят во всех домах — он окружен приживалами, он почти что интеллигент.
И надо чтобы интеллигент — букашка — признал. что все приобретения совершены законно. что лабазник не просто самый ловкий и хитрый. не просто самый верткий и жадный — но он еще и самый умный. и самый последовательный. он Сталина не любит. он за демократию — он прогрессивный лабазник!
и приживалы поддакивают. хватают свою чечевичную похлебку. пропускают лабазника в партер — оперу слушать.
Однако войти всюду все-таки не получается. ну не везде можно войти.
Совсем недавно вы все очень хотели со мной дружить. Помните? ах, как хотели — но не получилось — а теперь вы на меня обиделись: думаете. что вина во мне. как обидно вам! ах, лабазники! зелен виноград! найдите себе кого посговорчивее. перетирайте с ним на темы культуры, а попутно можете поминать недобрым словом меня. Я для вас недостаточно хорош. Давайте проживем друг без друга — и вам покойно и уютно. и мне веселей. Ну очень уж вы пустые ребята.
Забудьте и не жалейте!
покушайте плотненько и успокойтесь.
ну да — здесь не сложилось. сорвалось. но это я виноват, я! Вы другого очкарика подцепите — обсуждать Шагала и Кафку — вы найдете как заполнить досуг.
Главное, что шампанское. колбаса, беседы о ресторанах — ведь все у вас остается — живите. радуйтесь!
Смешные жеманницы (20.09.2012)
это название комедии Мольера.
В пьесе изображены барышни, желающие прослыть светскими дамами, они старательно копируют манеры света, говорят принятые глупости, повторяют нелепости, что нынче в моде.
Чтобы посмеяться, к ним подсылают лакея Маскариля, переодетого вельможей — лакей несет откровенную белиберду, а дамы млеют от восторга: им кажется, перед ними эталон вкуса.
Так, лакей прочел стишок —
Маскариль:
«Увы, какого дал я маху —
я в очи вам смотрел без страха,
Но сердце мне тайком пленили ваши взоры —
Ах воры, воры, воры воры…»
Като:
Верх изящества!
Маскариль:
Все мои произведения отличаются непринужденностью, я отнюдь не педант!
Мадлон:
Вы далеки от педантизма как небо от земли
Маскариль:
Обратили вы внимание, как начинается первая строка? Ого! В высшей степени оригинально. Ого! Словно бы человек вдруг спохватился: ого! Возглас удивления: ого!
Мадлон:
Я нахожу, что это Ого! чудесно
Маскариль:
А ведь казалось бы пустяк!
Като:
Что вы говорите! Таким находкам нет цены!
Мадлон:
я бы предпочла быть автором одного такого Ого! чем целой эпической поэмы!
и так далее — перечитайте — это очень смешная сцена.
Или почитайте газету «Коммерсант», культурный обозреватель, А.Толстая:
«Чтобы понять, какой гениальный Бойс художник в старом смысле этого слова, то есть рисовальщик, создатель пластических ценностей, надо отыскать среди сотен рисунков, офортов и акватинт одну, с лежащим оленем. Грация и уверенность линии, полунамеками обрисовавшей фигуру зверя, прямо как у Аннибале Карраччи (ну, или как у Валентина Серова, раз уж так важен русский контекст»
Речь идет об аляповатом школьном наброске — линяя дряблая, рисунок беспомощный, все это вообще не стоит никакого внимания. Бойс не умел рисовать вообще, никак. Сотни рисунков — это сотни почеркушек: вжик-вжик по бумаге. Рисунков у Бойса нет.
Но критик — знаток с дипломом! — пишет, а газета печатает: «создатель пластических ценностей! гениальный рисовальщик! линия как у Аннибале Карраччи!»
Она была пьяная? Культурный обозреватель сошла с ума? Главред — сумасшедший? Это диверсия? Вредительство? Они все — дураки? Как их в газету пустили?
Нет, все гораздо проще — журналисту нужно что-то сказать про «Ого!» — а сказать смешной жеманнице нечего. Но надо — это же принято хвалить.
Вот и пишет бедняжка: «я бы предпочла быть автором одного такого Ого! нежели эпической поэмы. Грация и уверенность линии прямо как у Аннибале Карраччи».
Тьфу.
Граждане, сколько же такой белиберды написано.
И все стесняются сказать простые вещи — неловко получается. Проще врать.
Определитель гармонии (21.09.2012)
Вчера был в Остфризии; Фрисландия — это такая земля на Северном море, частью в Голландии, частью в Нижней Саксонии. Римская история отмечает фризов как самых сильных из германцев, а современный европейский фольклор постановил, что фризы самые глупые. Про фризов столько же анекдотов (и похожих), как в России про чукчей. И сами фризы про себя анекдоты рассказывают — они добродушные.
Приехал я ночью, иду в гостиницу — темно, холод от холодного моря. Чуть не врезался в столб — кто-то догадался: посреди площади столб вкопал. Едва уберегся: со столба свисает огромная цепь, на уровне головы болтается булыжник на цепи, в пуд весом.
Под булыжником освещена надпись:
«Это осфризский определитель погоды.
Если камень холодный — значит холодно.
Если камень горячий — значит, солнечный день.
Если камень мокрый — значит, дождь.
Если камень качается — значит, сильный ветер.
Если вы расшибли голову о камень — значит, вы еще глупее фризов»
Совершенное концептуальное произведение, лучше Бойса и Дюшана, причем с глубоким культурным смыслом.
