Олеся Герасименко - Неединая Россия
Чтобы успокоить северян, тогда еще премьер-министр Владимир Путин уточнил, что «промысел был одним из средств к существованию людей, которые живут в этом регионе, поэтому запретить недостаточно — нужно разработать систему мер поддержки». Поморам обещали 48 млн руб. компенсаций, но денег никто так и не получил, говорят местные жители. Тогда они попросили теплоход, который курсировал бы между селами. В Москве сказали: хорошо, купим вам холодильник. Но даже ненужного области хранилища емкостью 70 т до сих пор нет. Вопрос об обещанных компенсациях поднимается на каждом съезде поморов, но пока безуспешно. «А в этом году вместо компенсаций мы получили прямой посыл: вас, мол, не существует, вы сепаратисты. В общем, только грязью облили, это ж дешевле», — заключает Есипов.
Пароходное сообщение между селами поморам действительно бы пригодилось. Архангельск — железнодорожный тупик страны. Белое море, призванное объединять Карелию, Кольский полуостров, Архангельскую и Мурманскую области, сейчас их разъединяет. Раньше между Мурманском и Архангельском было пять пароходных рейсов в день, сейчас ходит одна проржавевшая баржа. Чтобы соединить острова пароходной переправой, нужно построить на берегу Северной Двины причал, но только после разрешения Москвы — берег принадлежит федеральному центру. На рейде реки нет ни одного иностранного судна. Мосеев рассказывает, что в этом году в Архангельск хотели прийти девять туристических лайнеров, но город не может их принять, потому что причалы разрушены. При этом порт Архангельска — самый дорогой в Северо-Западном регионе. В основном из-за очень высоких ледокольных сборов российские цены за ледокольную проводку неконкурентоспособны. «А представляете, что бы было, если бы у федерального центра стало поменьше жадности? Как можно было бы здесь развивать туризм и экономические связи? Мы ведь на самом деле не тупик. Тупиком мы становимся только благодаря действиям федерального центра, который нам постоянно опускает современный железный занавес. А мы лицом повернуты, конечно, не к Москве, а в сторону моря».
До большинства деревень в области добраться можно только по воздуху: билет на кукурузник или вертолет стоит от 3 до 15 тыс. руб. Автомобильных дорог почти нет. Чтобы попасть в деревню Пурнему, мы с председателем колхоза Самойловым едем через Северодвинск 200 км по Онежскому тракту — дороге лесорубов, технологической трассе, которой нет на официальных картах. Потом, оставив машину у последней вырубки, идем пешком 8 км по лесу. В Пурнеме рассказывают, что эту дорогу, проехать по части которой можно только на тракторе с трехметровыми колесами, любят медведи. Местные шутят, что когда они заболевают и идут в поликлинику за больничным, то на выходе из леса уже выздоравливают и поворачивают обратно. Сотовая связь не работает, телефонные провода обрываются раз в месяц. Машина до соседней деревни стоит 2500 руб., вертолет до Архангельска — 4500 руб. За покупками ездят редко и покупают оптом. «У нас тут естественная автономия», — смеются в Пурнеме.
В деревне две заколоченные деревянные шатровые церкви XVII века: в подвале одной подростки пьют пиво, у второй обвалился свод. Для РПЦ эти северные церкви, которыми все восхищаются, как для Росавтодора — несуществующие дороги, по которым все ездят. Проще говоря, ими никто не занимается. В остальном колхозу в Пурнеме повезло чуть больше остальных: он не обанкрочен и не принадлежит транснациональной корпорации, пользуется своей квотой на рыбу.
«У нас тут отношение простое: мы государство не трогаем, и оно нас пусть не трогает», — говорит учитель химии и географии Дмитрий Дерябин. В деревенской школе восемь учеников, и, по новому федеральному закону о реформировании бюджетных учреждений, ее бухгалтерия, секретариат и директор теперь находятся в школе в соседнем селе, почта из которого идет в Пурнему неделю. На деле эта реформа означает сокращение ставок, зарплат и двойную нагрузку на завуча — и страхи, что школу могут закрыть вовсе как нерентабельную, а детей отправить учиться в головное заведение на условиях интерната. Видите, говорю, государство вас все же затронуло. «Да, ну а что нам делать? — отвечает он. — Перекрывать вон ту дорогу в лесу?»
Новый губернатор Архангельской области Игорь Орлов, занявший место уволенного Ильи Михальчука в феврале 2012 года, жителей деревень успокаивает: «Сворачивать поморские деревни никто не собирается, наоборот, нам необходимо поддерживать жителей сел, расположенных вдоль берега Белого моря. Нужны преференции для развития местного предпринимательства: туризма, рыбной ловли, сельского хозяйства. Совместными усилиями мы смогли бы вернуть Архангельской области статус рыбного региона России». Он говорит о недавно созданном в правительстве агентстве по рыбному хозяйству и надеется, что ему удастся инициировать внесение изменений в федеральный закон о рыболовстве, которым так недовольны местные жители сейчас.
Губернатор говорит, что поморское движение в области «нельзя назвать сепаратистским по простой причине»: «Поморы не выдвигают политических требований, касающихся отделения от Архангельской области и России. Ассоциация поморов, действующая в Архангельске, нацелена на социально-экономическое, культурное развитие прибрежных территорий Белого моря. В чем же здесь сепаратизм?» Впрочем, присваивать поморам статус малочисленного народа Севера, по мнению Орлова, необязательно: «Возрождать традиционные поморские промыслы, культуру можно и без этого статуса. Просто пока это все происходило на словах».
На Севере об отделении говорят от отчаяния, считают местные жители. Притом что люди в деревнях самостоятельные и суровые. Один мезенский помор рассказывал, как после рыбалки медведь вытащил из его сетей на берегу самую жирную севрюжину. «И что?» — ахаю я. «Как что? Догнал — отнял, совсем ведь он обнаглел».
Особенно радикальными настроениями славится Кольский полуостров. «Там, к сожалению, настроения предреволюционные. Зажались и ждут», — подтверждает Шаларев. На Кольском больше дорогой рыбы, чем в Архангельской области, туда заезжает больше «уважаемых людей» из федерального центра. Местные рассказывают, как в 2010 году, когда по рекам хорошо шла горбуша, в верховье приехали два грузовика с вооруженной охраной, люди просто зашли в воду и потрошили живую рыбу: икру забирали, остальное бросали на берег. Деревенские просили отдать им хотя бы сами тушки, но их обматерили и предложили не соваться.
«Представляете себе отношение людей к этому? — говорит Шаларев. — Смех-смехом, а постреливают. Говорят, москвичам лучше не появляться. Как только вы говорите, что вы москвичи, у людей сразу возникает четкий негативный стереотип. Спрашиваете, почему?» И рассказывает, как недавно в Ворзогоры, древний архитектурный деревянный комплекс в сосновом бору на берегу Белого моря, приехала девушка на джипе с московскими номерами, вылезла и говорит: «Как можно купить вашу деревню?»
Недалеко от тех мест, которые хотела приобрести москвичка, живет отец четырех детей, у которого уже четыре условные судимости за лов семги. По новым правилам рыболовства помор имеет право добывать бесплатно «только выброшенные на берег водоросли и ракушки». За все остальное нужно платить. Поэтому рыбака каждый раз забирают как браконьера, везут на суд в Мурманск, судья смотрит, сколько у него малолетних детей на иждивении, и дает условный срок. Другой работы в деревне нет, и «браконьер» готовится идти за пятой судимостью. «Понятно, что, когда встанет вопрос „мочи власть“, он с великой радостью пойдет, — говорит Шаларев. — Это вопрос легитимности либо его, либо власти».
Заведующий сектором этнографии Института языка, литературы и истории Коми, доктор исторических наук, профессор Юрий Шабаев уверен, что поморское движение приобретает негласный статус одной из основных оппозиционных сил. «Несмотря на отсутствие официальной поддержки, активность этнических сепаратистов на Севере не ослабевает, а, наоборот, усиливается. При этом общественные инициативы, которые можно бы успешно использовать для созидательных целей, все более работают на дестабилизацию ситуации в северных регионах, — говорит он. — Видимо, можно говорить и о том, что на Севере возник конфликт государства и местных сообществ».
«Надо, чтобы самоуправление было не только в том, что мы мосты и причалы деревенские на свои деньги чиним. Дайте нам распоряжаться собственной землей, это и будет настоящее самоуправление», — объясняет свою позицию председатель колхоза Самойлов. «Если людям не давать нормально работать, происходят социальные взрывы, — уверен руководитель экспедиций Шаларев. — Управление надо менять, если мы хотим выживать. А не кричать, что, если человек назвал себя помором, это значит, что он хочет отделяться. От общей политики у меня такое впечатление, что нас хотят отрезать и присоединить к Северной Европе. Довести, чтобы народ сказал „Да ну вас на фиг с вашей Москвой, пойдем к норвегам, они нас давно ждут“».
