Леонид Жуховицкий - Банан за чуткость
В кухне сквозяще, весенне пахло мокрым бельем. Галя надела кофточку и села на табуретку к окну. Плечи и руки у нее обвисли, даже пальцами шевелить не хотелось.
Квартал был свободной застройки, дома стояли обособленно, и в холодноватой темноте вечера их окна светились замкнуто, одиноко. По шоссе вдали проехал одноглазый грузовик, бережливо моргая единственной фарой…
Вдруг Галя поняла. Она быстро прошла в комнату. Лидия читала, полулежа на диване. Галя встала у ее ног и проговорила негромко, почти утвердительно:
— Это ты ему сказала?
Лидия неторопливо оторвалась от книги.
— Что сказала?
— Ты знаешь что.
— Это имеет решающее значение? — спросила Лидия.
— Ты?
Лидия перевернула страницу и спокойно ответила:
— Он достаточно умный парень, чтобы без подсказок знать, как себя вести. И, к счастью, достаточно порядочный.
— Ты, — сказала Галя и горько покачала головой. — Значит, все‑таки ты.
— Во–первых, ты придаешь себе слишком большое значение…
Галя пошла к вешалке, надела пальто. Вышла на лестничную площадку — и вдруг разом вспомнила весь разговор с Костей, будто заново услышала. Боже мой, какой дурацкий разговор!
Она почти бежала по лестнице, бежала по улице. Какой дурацкий разговор!
Конечно, так оно и было. Лидия его накрутила, просила не губить девочку. А он же порядочный — вот и повторял ее слова. Все слова ее! Сам только погладил по щеке…
Она добежала до остановки и в трамвае по инерции пробежала сквозь вагон, от задней площадки к передней. Скорей бы его увидеть!
Сейчас Костя казался совсем своим, почти ровесником. Просто мальчишка. Лидия накрутила его, а он из благородства повторял… Какой дурацкий разговор!..
В его окне на третьем этаже было темно.
И на узкой деревянной улочке то самое угловое окно было погашено.
Галя стала ждать. Она стояла прямо под фонарем на раскисшей тропинке. Почему‑то мерзли ноги, она поджимала пальцы. Она не знала, сколько придется ждать — час, два, больше. Но тяжело было не ждать — тяжело было, что еще час, два или больше будут стоять у нее в ушах сказанные им Лидины слова.
Откуда‑то снова появился тот мальчишка в большом ватнике. С минуту постоял, глядя ей в колени, потом буркнул:
— А его нет.
— Кого его? — спросила Галя.
— Не знаешь, что ли? Кости…
Она молчала, и мальчишка нехотя объяснил:
— На танцы пошли с Маринкой, в «Строитель».
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, — сказал он.
Снова постояли молча, и мальчишка хмуро проговорил:
— Чего ты все за ним бегаешь? Он же с Маринкой ходит…
Галя спросила:
— Давно ушли?
— Час, наверное, — ответил тот. И уже вслед ей крикнул: — Ты узкоколейкой беги — короче…
…В шикарном вестибюле Дома культуры Галя сняла пальто и отдала гардеробщику. По широкой лестнице она взбежала наверх.
После улицы большой зал ошеломил ее светом, круженьем, теплыми волнами музыки, праздничным запахом духов. Она приткнулась к ближнему подоконнику и стала смотреть на быстро мелькающие пары. Иногда на нее оглядывались, но ей было все равно. Ее не подавляли наряды девушек, и не было стыдно за школьные, битые и топтаные полуботинки: в этом зале она была сама по себе.
Постояв немного и привыкнув, Галя стала пробираться вдоль стены, щурясь и вытягивая шею, чтобы высмотреть Костю в этом круженье И мельканье. Но его не было.
Тогда она выбралась в коридор и стала бродить по переулкам и закоулкам огромного Дома культуры. И тут было много народу. Какие‑то парни курили в полутемном тупичке. У зеркала полная девушка старательно регулировала завиток на лбу.
Галя все время оглядывалась, в конце концов налетела на какого‑то высокого парня, и тот, взяв ее за плечи, глядя в бледное целеустремленное лицо, недоуменно спросил:
— Это еще что за лунатик?
Она молча вывернулась из его рук и пошла дальше.
Костя стоял у входа в шахматную комнату с двумя ребятами и девушкой. Галя не заметила, та девушка или не та, да это и неважно было. Она бросилась к Косте и схватила его за рукав. Он удивился:
— Ты?
Она сказала:
— Костя, ты не сердись, я на минуту. Мне только с тобой поговорить.
— А что случилось? — спросил он.
— Мне Лидия все сказала. Костя, ты понимаешь…
— Но мы же с тобой обо всем договорились, —сказал он, оглядываясь на своих и как бы отделяя себя от Гали спокойным доброжелательным тоном. Один из ребят подмигнул Косте, и тот, словно оправдываясь, слегка пожал плечами.
— Ну, мне же Лидия все сказала, — улыбнулась Галя. Она глядела только на Костю, удивляясь, как он до сих пор не понял, что того их разговора просто не было…
Девушка усмехнулась и, взяв под руку одного из ребят, отошла. Второй парень пошел за ними. Они остановились у окна и закурили, девушка тоже.
— Слушай, ну чего ты, ей–богу, — сказал Костя. — Ну глупо же. Смешно ведь, Лидия, не Лидия… Ока‑то при чем?
Ребята и девушка у окна негромко засмеялись… Он испуганно оглянулся на них и раздраженно повернулся к Гале.
— Смешно ведь. Ты понимаешь — глупо.
Она не ответила, только усмехнулась. Он боялся… Пусть бы грубил, изругал ее, прогнал, а он боялся. Эх, Костя, Костя…
Один из ребят, курчавый, подошел к ним. Костя иронически скосил глаза, и голос у него стал терпеливым, взрослым:
— Иди домой, сестра, наверное, беспокоится.
И улыбался и говорил он для курчавого — иначе сказал бы не «сестра», а «Лида».
— Интимные тайны мадридского двора? — спросил парень. — Мы будем в зале, старик.
— Да нет, мы уже кончили, — торопливо сказал Костя.
— Решили мировые проблемы? — снисходительно улыбнулся парень, повернувшись к Гале.
И вдруг перед глазами у нее стало красно от злости, от обиды, от ничтожности их приглаживающих фраз, и — все равно.
— Да нет, ничего особенного, — сказала она курчавому. — Просто я его люблю. Это очень стыдно, да?
Тот растерялся:
— Да нет, почему…
— Нет, вы мне правду скажите — стыдно? Я навязываюсь, да?
Она обернулась к Косте и проговорила ласково:
— Костя, ты не сердись. Ты не бойся. Ведь это надо мной будут смеяться. Я же сама навязываюсь, ты же не виноват…
Потом сказала курчавому — громко, чтобы те, у окна, тоже слышали:
— Вы не смейтесь над ним, ладно? Вы лучше надо мной. Ведь это я его люблю, он ни при чем…
Она повернулась и пошла, разгневанно пробираясь сквозь толпящихся, курящих, перебрасывающихся походя разной словесной мелочью. Она знала, что там, сзади, они сейчас будут шуточками и ухмылочками смазывать весь этот разговор, пока не пригладят до рядового анекдота. Но теперь это не имело значения.
Потом она шла по улице, и странно было чувствовать себя идущей ни за чем и никуда. О нем она не думала, будто его и не было: ни походки, ни шарфа, ни женщины, ни окна на третьем этаже. Но ее любовь еще существовала, странная любовь теперь уже ни к кому существовала и все никак не успокаивалась, все жила, билась, как существует и даже бьет крыльями птица с отрубленной головой.
Галя шла все медленней, шаг ее больше не летел. И, глядя на себя как бы со стороны, она тускло думала, что вот идет по серой улице серая девочка, неотличимая от асфальта, от стен — просто винтик толпы. Просто студентка техникума. И никуда ей не нужно переходить: учить уроки, делать, что надо, дома — и все.
«Вот и кончилось, — сказала она себе. — Вот и конец».
Она пошла еще медленней, еще больше сливаясь с улицей.
ВЗГЛЯНИ В ЗЕРКАЛО
…ТЫ СДЕЛАЙ–КА ВОТ ЧТО: ВСТАНЬ И ПОДОЙДИ К ЗЕРКАЛУ. ОТВЛЕКИСЬ ОТ ПРИВЫЧНОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СЕБЕ — И ТОГДА УВИДИШЬ НЕ МАЛЬЧИКА, А КРЕПКОГО МОЛОДОГО ЧЕЛОВЕКА. Я НЕ ЗНАЮ, КАК ЕГО ЗОВУТ, НЕ ЗНАЮ, СКОЛЬКО ЕМУ — СЕМНАДЦАТЬ, ВОСЕМНАДЦАТЬ, ДВАДЦАТЬ?
Я НЕ ЗНАЮ, НО ТЫ–ТО ЗНАЕШЬ. И ВОТ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК В ЗЕРКАЛЕ—ТВОЯ САМАЯ НАДЕЖНАЯ НАДЕЖДА.
НО НЕ ТОЛЬКО В ЭТОМ ДЕЛО.
Я НАПИСАЛ ОДНАЖДЫ, ЧТО ТВОРЧЕСТВА В ЖИЗНИ НА ВСЕХ НЕ ХВАТАЕТ, — И, В ОБЩЕМ–ТО, БЫЛ НЕ ПРАВ. ЕСТЬ ОДИН ВИД ТВОРЧЕСТВА, СЛОЖНЫЙ, УВЛЕКАТЕЛЬНЫЙ И ДОСТУПНЫЙ ПРАКТИЧЕСКИ КАЖДОМУ. ВОТ Я И ПРЕДЛАГАЮ ТЕБЕ: СОТВОРИ СОБСТВЕННУЮ ЛИЧНОСТЬ И СОБСТВЕННУЮ СУДЬБУ. ПОРАБОТАЙ НА СЕБЯ И НА ОБЩЕСТВО — ВЕДЬ И ЕМУ ТЫ ТОЖЕ НУЖЕН СОСТОЯВШИМСЯ.
ОДИН ИЗ ВЕЛИКИХ ФИЛОСОФОВ ПРОШЛОГО ВЫСКАЗАЛСЯ ПРИМЕРНО ТАК: НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК — ЭТО ТОТ, КТО САМОСТОЯТЕЛЬНО ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЯ, СОВЕРШАЕТ ПОСТУПОК ОТ НАЧАЛА ДО КОНЦА И ОТВЕЧАЕТ ЗА НЕГО ВСЕЙ СВОЕЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬЮ.
ПРОСТИ, ЧТО ОБРАЩЕНИЕ К ТЕБЕ КОНЧАЮ ЦИТАТОЙ, ХОТЬ И ВОЛЬНО ИЗЛОЖЕННОЙ.
СМЕХА РАДИ
«Сначала скажу прямо: пишу вам так, смеха ради.
Я тот, кто вам нужен. Зовут меня Витя Минин, мне 18 лет, и я работаю.
Просто все это у вас получается — пить умеешь, ругаешься, значит, еще один хулиган.
