Валерия Пустовая - Матрица бунта
Он боится своей скорой смерти, о которой знает от бабушки не только он, но и лифтерши, и воспитательницы, и все соседки и родители одноклассников, которые подыгрывают бабушке, запирая героя на переменках в классе, запрещая ему обычные детские игры — множа его детское горе. Он боится «рисовать кресты, класть крест-накрест карандаши, даже писать букву “х”. Встречая в читаемой книге слово “смерть”, я старался не видеть его, но, пропустив строчку с этим словом, возвращался к ней вновь и вновь и все-таки видел». Он боится и смерти матери и, уже подобно бабушке, злится, что не может проконтролировать: осторожна ли она, не подсыпал ли ей чего в еду ее «карлик»?
Когда мать в финале все-таки похищает Сашу у бабушки, на него ожидаемо наваливаются все страхи повседневного существования, паническое ощущение своей беспомощности без бабушкиной опеки: «Мы что-то сломали, и без этого, наверное, нельзя будет жить. Как я буду есть, спать, где гулять? У меня нет больше железной дороги, машинок, МАДИ, Борьки…».
Уют дороже свободы, проверенные блага привычки интересней призрачных плодов познания — этому его бабушка почти научила.
Финал повести, посвященный сюжету похищения героя, разыгрывает поединок бабушки и мамы Саши Савельева. Бабушка и мать — это две антагонистичные картины мира, это страх перед жизнью и жизнь, в которой все благословенно и на пользу, это щит рабства и меч свободы, это угрозы и правило подтверждения только хороших примет. В самых сильных, психологичных, надрывных главах «Похороните меня за плинтусом», «Ссора» и «Чумочка» (такое ласкательное посмел произвести для своей мамы герой от бабушкиного ругательства) показан начинающийся надлом личности Саши, его метание между правдой «праздника» (матери) и правдой «жизни» (бабушки). Он сильно простужается, выведенный таким образом из боя за свою душу. Меч поднимает Чумочка, которой автор внезапно дает право голоса и изложения своей версии подоплеки событий.
«Потаскуха», «идиотка», которую бросил муж и подобрал для квартиры пьяница-«кровопийца», оказывается едва начинающей взрослеть женщиной, пытающейся спасти свою, опять же едва не поломанную жизнь. Она «боится каждого самостоятельного шага», и если бы не поддержка нового мужа, никогда бы не довела дело своего освобождения до конца: «Она опять его отнимет. Она придет, я сдамся. Это мы повод придумывали, что денег у нас нет, что пока не расписаны… А я боюсь ее! … Забирала его, будто крала что-то. Такое чувство, что это не мой ребенок, а чужая вещь, которую мне и трогать запрещено». Амплитуда бабушкиных уловок — от удара по жалости и притворного обморока до запугивания топором и «проклятьем страшным» — вводится в действие в обширном монологе под дверью, цель которого — убедить дочь в необходимости своими руками, по доброй неволе, отдать свое счастье. Но книга Санаева избавляет и ее, и героя, и читателей от страха перед жизнью, от колпачков на голове, убедительно показывая, что любая свобода лучше такой безопасности.
Спокойные ночи малышей
Опыт нормального воспитания
(Олег Зайончковский. Петрович: Роман. М.: ОГИ, 2005)
Это не психологическая и не событийная — изобразительная проза. Роман Олега Зайончковского «Петрович» посвящен живописанию нормы детства, такого, каким оно должно быть. Здесь нет миростроительных оппозиций: личность не сталкивается с обществом, дети и взрослые не спорят о принципах. Мир «Петровича» строится на безальтернативности нормы, и намеки на отступления от нее играют роль назидательную или оттеночную, как дурнушки в свите красавицы.
Если Павлова и Санаева принципиально интересовал исключительный опыт детства, то Зайончковский реализует общую мечту о взрослении без испытаний и ломок, без выбора и отчаяния. Проблема выстаивания личности уступает здесь место проблеме самосохранения жизни за счет воспроизведения в каждом новом поколении ее нормального хода.
Малыш Георгий, по прозвищу Петрович, воспитан на уверенности в окружающем мире: он защищен семьей, как маленьким космосом, который до поры до времени мешает большому миру до него добраться. Имя «Петрович» — отражение отведенного ему места в семейной иерархии: он пока чей-то, отцов, «самый малый пассажир» «большого и налаженного состава их семейной жизни». У состава есть «локомотив» — дед Генрих, родоначальник, в первой и второй части романа еще «незыблемая скала», за спиной которой могут найти защиту все члены дома. Гармоничность их семейной жизни такова, что мать Петровича может сказать: «как с тобой тяжело!» только за то, что сын не хочет надевать чулки, а Петрович может заплакать, если «старшие» растеряются, «потеряют лицо»: «он не привык видеть их такими».
Жизнь Петровича вправлена в циклы большого мира. Автор уделяет внимание череде времен года, вписывает в историю детства героя — давнее детство его деда Генриха, и, дорисовав таким образом синусоиду жизни в прошлое, намечает ее и в будущем: «Вот, брат… Когда-нибудь и ты доживешь до такого», — молвит Генрих Петровичу, узнав о наступившей пенсии.
Петрович — шанс жизни на сменность и, одновременно, неизменность. Заметно, что автор подчеркивает в герое черты маленького мужчины. Насмешка героя Яцутко над драками, к которым понуждают соперников одноклассники, сокрушение героя Павлова об оглушенной по дедушкиному велению рыбе — подобные эпизоды невозможны в детстве Петровича. Вторая часть романа — это, по сути, инициация героя во взрослые мужские игры (машины, борьба, рыбалка, первые проявления сексуальности), так что кажется, будто драма временного, как раз не дольше этой части, ухода отца из семьи Петровича только и нужна была для возмужания его сына. Оно и происходит: в конце второй части Петрович случайно встречает отца и возвращает домой: инициатива в действии переходит от отца к подросшему сыну.
Герой без всякой жалости нанизывает на крючок рыбку-приманку и считает драку «серьезным поступком», он любит ездить в автомобилях и презирает троллейбусы, к вождению которых недаром, по его мнению, «допускались толстые болтливые тетки».
Кстати, о женщинах. По роману Зайончковского можно было бы учиться нормальному распределению половых ролей — с точки зрения традиционного, ориентирующего полы на семейное взаимодействие, общества. В мире романа женщина (мама Петровича) не умеет купить сыну игрушечной железной дороги, она (бабушка) кудахчет над синяками внука, почем зря спугивая его мужской аппетит. И конечно, есть маленькая женщина, предназначенная нашему маленькому мужчине. Феминисткам и поклонникам романтического идеала женственности советую пропускать страницы, благоухающие Вероникой. Ах, эта красивая — другой нам не надо! синеглазая и золотистая с «маленьким носиком» — нежный архетип покорной жены! нарядная в короткой белой шубке и колготках — все парни из класса ее заметили! работящая и ловкая — на таких женятся! любящая и нежная — не стерва какая-нибудь! но своевольная и кокетливая — а то станет совсем скучно! — девочка, пахнущая «розовым маслом».
Догадайтесь, чем закончится роман! Нет, не свадьбой, это старо, но фактически брачной ночью и, что важнее, брачным утром.
Мир книги Зайончковского укомплектован, как правильный конструктор из серии «Я познаю мир»: грузовики и кошки, поезда и воробьи, дворы и парки, дети и старушки, подвалы и голуби. Все это подробно, пространно, с удовольствием описывается, вплоть до того, как хвост мешал кошке охотиться, как люди «боком» ездят в метро, как собирали палатку, как шумит школа и как работают машины на стройке…
В какой-то момент чувствуешь, что обманываешь автора. Что тебе должно быть лет на — цать меньше: роман начинает глядеть дидактическим повествованием для детей. По сути, в романе два голоса: удивленный Петровичев и всеобъясняющий голос наставительного рассказчика. Текст романа не раз всерьез посвящает себя воспроизведению известных формул, принятых образов и ассоциаций, приводит поговорки и набившие оскомину мудрости — такое впечатление, что роман учит маленького читателя судить о мире, воспринимать его в рамках нормальных, то есть принятых, воспроизводимых от поколения к поколению, представлений.
Дети (Петрович) так не думают — так их учат думать и отвечать на уроке в школе на вопрос типа «За что я люблю книгу?»: «С помощью книжки, — втихаря подсказывает добрый автор, — можно было путешествовать в такие места, куда не дойдут никакие … ноги».
Поучительно прилежание в труде, проявленное Петровичем на рыбалке: «Вылезать из палатки не хотелось, но долг повелевал. Сидеть сложа руки путешественнику не пристало, ведь нянек на природе нет».
Познавательны описание «извечного противостояния» дней и ночей, иллюстрация к «мудрой пословице про грабли», замечание о том, что если осуществимые мечты «греют» душу, то несбыточные «могут ее испепелить».
