Айн Рэнд - Капитализм: Незнакомый идеал
Но подходить с мыслью о личной выгоде к вопросам любви, это, утверждает он, противоречит самой сути любви. Любить кого-то - это значит заботиться о нем и чувствовать за него ответственность; в любви характер или личные качества партнера не рассматриваются как «удобства», от которых можно ожидать получения удовольствия для себя. «Идеальная» любовь - это любовь «бескорыстная», то есть любовь к человеческому существу не за то, кем оно является, а просто за то, что оно есть, - любовь безотносительно любых ценностей, стандартов или суждений. «В сущности все человеческие существа одинаковы. Мы все часть Единства, мы - единство. А раз так, то не должно быть никакой разницы, кого любить».
Другими словами, не должно быть никакой разницы, представляет ли собой тот, кого мы любим, нечто достойное, или является полным ничтожеством, гениален он или туп, герой или негодяй. «Все мы часть Единства». Кажется, нет необходимости отмечать, кто получает выгоду, а кто проигрывает при таком видении любви.
Мечта быть любимым «бескорыстно», безотносительно к объективным качествам личности, - это одно из «самых сокровенных стремлений» человека, настаивает Фромм; если же любовь возникает из-за каких-то достоинств, «из-за того, что человек ее заслуживает», она порождает сомнения и неуверенность, потому что за достоинства нужно бороться и потому что такая любовь может прекратиться, если эти достоинства предмета любви вдруг перестанут существовать. «Далее, "заслуженная" любовь всегда оставляет горькое чувство, что ты любим не сам по себе, что ты любим только потому, что приятен…»
Для Фромма типично открывать читателю то, что по сути дела (но не в глазах Фромма) является страшным оскорблением человеческой натуры, при этом не приводя никаких доводов в пользу своих обвинений. Он считает, что каждый человек от природы настолько низко ценит сам себя, что жаждет любви, которая не была бы никак связана с его действиями, достижениями или чертами характера, любви, которую не требуется заслужить, а которая дается как безвозмездный дар.
Что означает быть любимым «самим по себе»? Если подумать логически, это может означать лишь: быть любимым за те ценные качества, которые имеются в вашем характере и индивидуальности. Один человек не может сказать другому ничего более приятного, чем: «Мое счастье заключено в тебе, потому что ты именно такой, какой есть». Но, согласно Фромму, такая любовь оставляет «горькое чувство».
Он заявляет, что именно капиталистическая культура начала оперировать такими понятиями, как «заслуженный» и «незаслуженный», заработанный и незаработанный, и таким образом губить ростки подлинной любви. Подлинная любовь, говорит нам Фромм, должна происходить исключительно от богатства души любящего и быть демонстрацией его «сил». Что это за «силы», Фромм нам, конечно, так и не поясняет. «Любовь - это акт веры…» Подлинная любовь не должна задаваться какими-либо вопросами о положительных качествах или характере своего объекта; она не должна желать получения радости от этих качеств, потому что, если это будет так, это будет уже не подлинная любовь, а капиталистический эгоизм.
Но, спрашивает Фромм, «как можно действовать в рамках существующего социального уклада и в то же время любить?» Он не утверждает, что любить при капитализме невозможно, он говорит лишь о том, что это исключительно трудно. Комментируя теорию любви Фромма в своей работе «Кто такая Айн Рэнд?» (Who Is Ayn Rand?), я писал так:
«Любить - значит ценить; любовь, собственно, - это следствие и выражение восхищения, "эмоциональная цена, которую один человек платит за радость, которую он испытывает благодаря каким-то качествам другого человека" ("Атлант расправил плечи"). Любовь - это не милостыня, а моральное обязательство.
Если любовь не подразумевает восхищения, если она не подразумевает признания моральных качеств, которыми обладает объект любви, то каково же значение или смысл этой любви и почему Фромм или кто-то еще может считать ее желанной? На этот вопрос возможен лишь один ответ, и он не слишком приятен: когда любовь не соотносится с ценностями, тогда "любовь" становится не обязательством, а незаполненным чеком, обещанием, что тому, кого "любят" подобным образом, будут прощать все, что его никогда не бросят и что о нем всегда будут заботиться».
Такое видение любви, конечно же, свойственно не одному лишь Фромму: это центральный компонент мистико-альтруистической традиции, которой придерживаются многие как среди психологов, социологов и философов, так и среди религиозных деятелей. Вероятно, наиболее простым и в то же время выразительным ответом на такое видение любви может служить фраза, которую произносит в «Атланте» Джон Голт: «Мораль, которая проповедует веру, что моральные ценности выше материальных, мораль, которая учит презирать шлюху, отдающую свое тело без разбора всем мужчинам, эта самая мораль требует, чтобы вы отдавали свою душу для любви всем и каждому»[45].
Тот, кто разделяет любовь и ценности (и личную систему этих ценностей), признается в стремлении к незаслуженному. Идеализацию такого стремления Фромм неоднократно объявляет достойной моральной целью.
Лежащий в основе этого мотив мечты о заботе, о разделении ответственности, связанной с независимостью, становится вполне явным из социополитического «решения» проблемы отчуждения, предложенного Фроммом.
Фромм заявляет, что для того, чтобы каждый мог справиться с чувством одиночества и отчуждения, мог любить и достиг бы полноты ощущения своей индивидуальности, необходимо построение новой общественной системы.
Частная собственность на средства производства должна быть отменена. Стремление к обогащению должно оказаться под запретом. Промышленность должна подвергнуться децентрализации. Общество следует разделить на самоуправляемые промышленные гильдии; предприятиями должны владеть и управлять те, кто на них трудится.
Почему - согласно социальной философии Фромма - уборщик на заводе не может иметь таких же прав участвовать в управлении предприятием, как тот, кто его создавал? Ведь личность уборщика требует самовыражения в такой же степени, как и личность любого другого человека!
При капитализме, говорит Фромм, человек поглощен и оказывается заложником сложнейшей индустриальной машины, всемогущих сил и законов которой он не может ни понять, ни контролировать. При децентрализованной «демократической» системе, которую предлагает построить он, - своего рода смеси гильдейского социализма и синдикализма - промышленные предприятия будут разделены на части, функции которых будут легко понятны каждому, так что ничья способность к абстрактному мышлению не будет подвержена никаким «отчуждающим» воздействиям.
При такой системе, объясняет он, каждому будет предоставлены минимальные средства к существованию, независимо от того, хочет ли он трудиться. Необходимо, чтобы человек развивался здоровым и счастливым. Однако, чтобы не поощрять паразитизм, Фромм предлагает ограничить такую помощь двухлетним сроком. Кто будет ее обеспечивать, захотят ли они этим заниматься и что будет, если все-таки не захотят, Фромм, как всегда, предпочитает не обсуждать.
На взгляд Фромма, пока человек занят проблемой выживания, он неизбежно забывает о духовных потребностях - тех самых, которые на самом деле имеют главное значение. Естественно, что индивидуальность рабочего подвергается обеднению, если он каждый день вынужден думать лишь о том, как заработать на пропитание. Естественно, что бизнесмену не до развития своих творческих способностей, если он одержим навязчивой идеей увеличения объемов производства. Артист не в силах сохранить чистоту души, постоянно подвергаясь соблазнам Голливуда и Мэдисон-авеню. Потребитель не в состоянии культивировать индивидуальный вкус и предпочтения, потому что живет в мире стандартизированных удобств, порождаемых массовым производством.
Если хотите разобраться в том, какое отношение имеет эпистемология к политике, обратите внимание на то, чего добивается Фромм с помощью той самой «парадоксальной логики», о которой он отзывается так одобрительно. Если, согласно ей, «человек может постичь реальность лишь через противоречия», то Фромма не должно волновать несоответствие между его претензией на роль защитника разума и энтузиазмом по отношению к восточному мистицизму, - точно так же, как и несоответствие между претензией на роль защитника индивидуальности и выступлениями в поддержку политического коллективизма. Пренебрежительное отношение к закону противоречия позволяет ему объявлять, что истинный индивидуализм возможен лишь в коллективизированном обществе, что истинная свобода возможна лишь при изъятии производства у частных лиц и передаче его под полный контроль группы, что человек перестанет быть объектом «использования» другими людьми только тогда, когда откажется от личной выгоды и сделает целью своего существования общественное благо[46].
