Айн Рэнд - Капитализм: Незнакомый идеал
Капитализм, заявляет Фромм, в этом отношении крайне плох: он не только не приближается к разрешению проблемы человеческого отчуждения, но и во многих отношениях неизмеримо усугубляет ее. Освобождая человека от средневековых норм и догм, разрывая цепи религиозной, экономической и социальной тирании, разрушая «стабильность» феодального порядка, капитализм и индивидуализм обрушивают на человека доселе невиданную свободу, которая «неизбежно вызывает глубочайшее ощущение незащищенности, бессилия, сомнения, одиночества и тревоги».
Попробуйте поскрести коллективиста, и, скорее всего, вы обнаружите поклонника Средневековья. Фромм - не исключение. Подобно многим социалистам, он идеализирует Средние века. Он поверхностно признает недостатки данной исторической эпохи. Но в сравнении с капитализмом, который пришел ей на смену, он превозносит ее добродетели.
«Средневековое общество в отличие от современного характеризовалось отсутствием личной свободы…Но хотя человек не был свободен в современном смысле, он не был при этом ни одинок, ни изолирован. Занимая определенное, неизменное и бесспорное место в социальном мире с самого момента рождения, человек был закреплен в какой-то структурированной общности; его жизнь была с самого начала наполнена смыслом, что не оставляло места сомнениям, они и не возникали. Личность отождествлялась с ее ролью в обществе; это был крестьянин, ремесленник или рыцарь, но не индивид, который по своему выбору занимается тем или иным делом. Социальный строй рассматривался как естественный порядок, и, будучи определенной частью этого порядка, человек ощущал уверенность, чувство принадлежности к нему. Конкуренция была сравнительно невелика. При рождении человек попадал в определенное экономическое положение, которое гарантировало ему определенный, освященный традицией жизненный уровень, хотя и влекло за собой экономические обязательства по отношению к вышестоящим в социальной иерархии. Однако в пределах своей социальной сферы индивид имел достаточную свободу выражения собственной личности в труде и эмоциональной жизни. Хотя в то время не существовало индивидуализма в современном смысле неограниченного выбора жизненных путей (эта свобода выбора в значительной мере абстрактна), зато было достаточно много проявлений конкретного индивидуализма в реальной жизни».
Среди тех, кто пишет об отчуждении, такой взгляд на Средневековье не является необычным. Но в случае Фромма вышеприведенный пассаж кажется особенно шокирующим и оскорбительным из-за того, что автор постоянно твердит о своей любви к свободе и о ценности человеческой жизни.
Тотальный контроль в любой сфере существования, безжалостное подавление интеллектуальной свободы, парализующие ограничения любой индивидуальной инициативы и независимости - вот основные характеристики Средневековья. Но все это Фромм отметает в сторону - заодно с голодом, эпидемиями, изнурительным трудом от рассвета до заката, удушающим бытом, суеверным ужасом, припадками массовой истерии, охватывающей целые города, кошмарной жестокостью в обращении людей друг с другом, применением дозволенных законом пыток, считающихся нормой, - все это он отбрасывает, настолько очаровывает его образ мира, где людям не нужно ничего изобретать и ни с кем соревноваться, а требуется лишь покоряться и подчиняться.
Нигде у Фромма не сказано, в чем же именно заключается «конкретный индивидуализм» средневекового человека. Страшно любопытно было бы знать, что он об этом думает.
С крахом средневековой системы и возникновением общества свободной торговли, утверждает Фромм, человек был вынужден взвалить на свои плечи полную ответственность за собственное выживание: ему пришлось производить и торговать, думать и судить, у него не стало авторитетов, которые направляли бы его, и ничего, кроме собственных способностей, чтобы обеспечивать существование. Он больше не мог обладать ощущением самоидентичности, унаследованным от того класса, к которому он принадлежал по праву рождения: теперь он должен был обрести его сам. Это поставило перед человеком ошеломляющую психологическую проблему, обострив его врожденное чувство отдельности и одиночества.
«Капиталистический способ производства, - замечает Фромм, - и в самом деле благоприятствует политической свободе, тогда как в любом централизованно планируемом общественном устройстве существует опасность строгой политической регламентации и в конечном счете диктатуры». Капитализм, далее признает он, доказал, что является системой, в высшей степени удачной для производства товаров и для вознесения материальных стандартов человеческого существования на ранее невообразимую высоту. Но «здоровое общество» должно быть способно предложить человеку нечто большее, чем политическую свободу и материальное благополучие. Капитализм, настаивает Фромм, разрушителен для человеческого духа. Он приводит ряд обоснований этого обвинения, которые на многое проливают свет.
Так же, как Маркс, Фромм недоволен унизительным положением рабочего, который вынужден продавать свой труд. Капитализм заставляет рабочего чувствовать себя не человеком, а ресурсом, объектом купли-продажи. Более того, поскольку каждый рабочий является лишь малым винтиком в сложном и долгом процессе производства, не создавая, к примеру, самостоятельно целый автомобиль (чтобы затем на нем же уехать домой), а производя лишь какую-то мелкую деталь (при том, что готовое изделие потом будет продано кому-то очень далекому и совершенно неизвестному), он испытывает отчуждение от своего же труда - в отличие от средневекового ремесленника, чей труд мог выражать «все богатство» его личности.
То, что специализация и меновые отношения, возникающие при разделении труда, делают возможным такой уровень производительности, к которому иначе невозможно было даже приблизиться, - это элементарное начало экономики. В докапиталистическую эпоху, когда экономическое благосостояние человека ограничивалось теми вещами, которые он сам мог изготовить с помощью собственных примитивных инструментов, на изготовление или приобретение самого необходимого тратилось невероятное количество труда, и общие стандарты жизни были крайне низкими: человеческое существование представляло собой нескончаемую изнурительную борьбу с неизбежным голодом. Примерно половина рожденных детей не доживала и до десяти лет. Но развитие капиталистической системы заработной платы, появление машин и возможности продавать свой труд, подарило жизнь (не говоря уже о постоянно растущем уровне материального благосостояния) миллионам тех, у кого не было шанса выжить в докапиталистическом обществе. Однако для Фромма и тех, кто разделяет его точку зрения, подобные соображения, несомненно, слишком «материалистичны». Получив возможность наслаждаться невиданным материальным благополучием, человек, по всей видимости, становится жертвой отчуждения; в то время как, прозябая в застойном положении средневекового холопа или ремесленника, он испытывал полное духовное удовлетворение.
Фромм открыто осуждает «анонимность социальных сил, присущую структуре капиталистического способа производства». Законы рынка, спроса и предложения, экономических причин и следствий зловеще безличны: они не контролируются ничьими индивидуальными желаниями. Определяет ли рабочий, сколько ему должны платить? Нет. Даже наниматель не определяет этого. Все зависит от того самого безликого монстра - рынка. Он устанавливает размер оплаты труда, руководствуясь принципами, которых не способен понять рабочий. Что касается капиталиста, то его положение немногим лучше: он тоже беспомощен. «Отдельный капиталист расширяет свое предприятие прежде всего не потому, что он этого хочет, а потому, что вынужден это делать, поскольку… отсрочка в дальнейшем расширении производства означала бы регресс». Если он не захочет увеличивать объемы производства, он выйдет из игры. Как при такой системе, - спрашивает Фромм, - человек может не испытывать отчуждения?
Посмотрим, против чего выступает Фромм. При капитализме заработная плата работника определяется объективно - по закону спроса и предложения. Рынок - отражая свободные суждения всех его участников, всех продавцов и покупателей, работодателей и претендентов на рабочие места - устанавливает общий ценовой уровень товаров и услуг. Тот, кто назначает цену за свой труд или предлагает ее за труд других, должен учитывать этот контекст; если человек требует за свой труд больше, чем диктует рынок, он останется без работы; если работодатель предлагает ему меньше, чем диктует рынок, он будет искать - и найдет - другое рабочее место. Тот же принцип действует и для капиталиста, который выставляет на продажу свои товары. Если цена и качество его товара сравнимы или предпочтительнее того, что предлагают другие в том же сегменте рынка, он сможет с ними конкурировать; если предложения других окажутся лучше, чем у него, если на рынке будут товары более высокого качества и/или по более низкой цене, он будет вынужден заняться улучшением, развитием, поднятием до уровня других продавцов, а противном случае он лишится своих потребителей. Стандарт, определяющий успех или неудачу производителя, - это объективная стоимость его продукции, определяемая в контексте рынка (и имеющихся у них знаний) теми, кому он эту продукцию предлагает. Это единственный рациональный и справедливый принцип товарного обмена. Но именно это Фромм считает злом.
