KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Публицистика » Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002)

Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Журнал Наш Современник, "Журнал Наш Современник №11 (2002)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Как позднее признался Фет: “Я виноват; я не взял в расчет женской природы и полагал, что сердце женщины, так ясно понимающей неумолимые условия жизни, способно покориться обстоятельствам. Не думаю, чтобы самая томительная скорбь в настоящем давала нам право идти к неизбежному горю всей остальной жизни”.

В это время он уже собирался в Питер, мечтая серьезно заняться переводами.

 

Пора, пора из теплого гнезда

На зов судьбы далекой подниматься...

 

Он развивал свои мысли далее: “Может быть, это будет еще худшее худо — но выбора нет. Если мне удастся устроить это дело — к черту все переводы в Питер, засяду в деревне стричь овец и доживать век”.

“Итак, что же — жениться — значит приморозить хвост в Крылове и выставить спину под всевозможные мелкие удары самолюбия. Расчету нет, любви нет, и благородства сделать несчастие того и другой я особенно не вижу”.

Это, пожалуй, самое главное признание. Он не хотел сделать несчастной ту, которую сильно любил, а женившись при ограниченных средствах, он еще меньше имел шансов выбраться из кромешного ада бесперспективной провинциальной армейской жизни.

Полный разрыв толкнул ее на отчаянный шаг. В общем, это не скрывал Фет: “Ты отстрадала, я еще страдаю”, или: “Как тебя умолял я — несчастный палач” и много других примеров имеется в его стихах.

В его памяти вставали все новые факты и подробности, оправдывающие его перед самим собой: “В последнее время мне не удалось побывать у Петковичей, но на походе чуть ли не всему полку пришлось проходить мимо Федоровки, и притом не далее полуверсты от конца липовой аллеи, выходившей в поле. Сам Карл Федорович (командир полка. — И. С. ) с нами походом не шел, иначе, подъехав к левому его стремени, я считал бы себя безопасным от всякого рода выходок собравшихся в кучку с левой стороны походной колонны зубоскалов. Чтобы избежать заведомо враждебной среды, я безотлучно шел в голове полка, перед трубаческим хором, начинавшим играть по знаку штаб-трубача при вступлении во всякое жилое место. Мои поездки к Петковичам не могли быть неизвестны в полку, но едва ли многие знали, где Федоровка. Душа моя замирала при мысли, что может возникнуть какой-нибудь неуместный разговор об особе, защищать которую я не мог, не ставя ее в ничем не заслуженный неблагоприятный свет. Поэтому под гром марша я шел мимо далекой аллеи, даже не поворачивая головы в ту сторону. Это не мешало мне вглядываться, скосив глаза влево, и — у страха глаза велики — мне показалось в темном входе в аллею белое пятно. Тяжелое это было прощание”.

Длинное оправдание Фета ясно вскрывает его расчет и планы, но почему-то он в конце написал, что “у страха глаза велики”. Почему не любовь заставила его искать в конце аллеи силуэт той, к которой стремилось его сердце?

 

Кажется, издали странника бедного

Нежно приветствуешь ты...

 

В 1850 году он все реже бывает у Петковичей, еще лишь раз встретился с Еленой, оправдываясь тяготами армейской службы. Радости встреча не принесла:

 

...Цветы последние в руке ее дрожали;

Отрывистая речь была полна печали,

И женской прихоти, и серебристых грез,

Невысказанных мук, и непонятных слез...

 

Она переживает вынужденную разлуку, он тверд в своем решении. В своих воспоминаниях он невозмутимо пишет: “Я должен, не взирая ни на какие волнения, прочно утвердиться в своем новом положении”.

В одном из писем он писал: “Она ...умоляет не прерывать наших отношений, она предо мною чище снега — прервать неделикатно и не прервать неделикатно — она девушка — нужно Соломона”. И задумчиво уточнил, касаясь глубины их отношений: “Существо, которое я люблю и, что еще, глубоко уважаю”.

Он медлил, стараясь оттянуть минуты решительного объяснения, предстоящей разлуки. В конце концов, реакция на его рассудочные слова была мучительной:

 

...Вдруг ты встала, ко мне подошла

И сказала, что все поняла:

Что напрасно жалеть о былом,

Что нам тесно и тяжко вдвоем,

Что любви затерялась стезя,

Что так жить, что дышать так нельзя,

Что ты хочешь — решилась — и вдруг

Разразился весенний недуг,

И, забывши о грозных словах,

Ты растаяла в жарких слезах.

 

А между тем произошла трагедия, последствия которой он ощущал всю жизнь, до гробовой доски. Фет говорит больше о своей боли, а не о горе Елены, но ясно, что он, решившись наконец на разрыв с нею, успел приглушить горячее чувство. Потому-то кажется излишне рассудочным его описание смерти Елены.

Вот он как-то выпросился в Березовку (но не в Федоровку! — И. С. ), приехал и неожиданно узнает о случившемся:

“— А Лена-то!

— Что? Что? — с испугом спросил я.

— Как! — воскликнул он, дико смотря мне в глаза: вы ничего не знаете?

И видя мое коснеющее недоумение, прибавил: “Да ведь ее уже нет! Она умерла! И, Боже мой, как ужасно”.

И далее Фет рассказывает трагическую историю со слов как бы другого человека, а не своими словами: “Гостила она у нас, но так как во время сенной и хлебной уборки  старый генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле (здесь Фет специально обращает внимание на бедность генерала, который даже кучера, за неимением порядочного числа людей, посылал в поле. — И. С. )... Пришлось снова биться над уроками упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, запрещавший дочери куренье, не войдет.

Так последний раз легла она в белом кисейном платье и, закурив папироску, бросила, сосредоточенная вниманием на книге, на пол спичку, которую считала потухшей. Но спичка, продолжавшая гореть, зажгла спустившееся на пол платье, и девушка только тогда заметила, что горит, когда вся правая сторона была в огне. Растерявшись при совершенном безлюдье, за исключением беспомощной девочки сестры... несчастная, вместо того, чтобы, повалившись на пол, стараться хотя бы собственным телом затушить огонь, бросилась по комнатам к балконной двери гостиной, причем горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет, оставляя на нем следы рокового горенья. Думая найти облегчение на чистом воздухе, девушка выбежала на балкон. Но при первом же появлении на воздухе пламя поднялось выше ее головы, и она, закрывши руками лицо и крикнув сестpe: “Sauvez les lettres”, бросилась по ступенькам в сад... На крики сестры прибежали люди и отнесли ее в спальню. Всякая медицинская помощь оказалась излишней”.

Удивительно, как много случайностей было в момент ее смерти. Воздушное платье, отсутствие людей в усадьбе, бегание по комнатам вместо отчаянной борьбы с огнем за жизнь и, наконец, слова “спасите письма...” Это было само­убийство после холодного разговора с рассудочным Фетом:

 

Помнишь час последнего свиданья!

Безотраден сумрак ночи был;

Ты ждала, ты жаждала признанья —

Я молчал: тебя я не любил.

Холодела кровь, и сердце ныло:

Так тяжка была твоя печаль;

Горько мне за нас обоих было,

И сказать мне правду было жаль....

 

Позже Фет признался Борисову, что виноват в ее смерти: “Я ждал женщины, которая поймет меня, и дождался ее. Она, сгорая, кричала: “Аu nom du ciel sauvez les lettres”. (“Ради всего святого, спасите письма”. — франц. ) и умерла со словами: “Он не виноват, а я”. После этого и говорить не стоит. Смерть, брат, хороший пробный камень. Но судьба не смогла соединить нас. Ожидать же подобной женщины с условиями жизни (...) было бы в мои лета и при моих средствах верх безумия...”.

Фет с грустью заглядывает в свое будущее: “И так мой идеальный мир разрушен давно. Что ж прикажете делать. Служить вечным адъютантом — хуже самого худа — ищу хозяйку, с которой буду жить, не понимая друг друга”.

Как часто Фет возвращался к тем роковым минутам. Стихотворение “Мне грустно” мало известно широкой публике, но ярко обнажает переживания: “Нет вырвать и бросить! — те язвы быть может целебны, — Но больно!”

Неправда, что разрыв с Еленой Лазич был легким для Фета, хотя порою он отзывался об этом с презрительной суровостью:

 

И кто к ногам судьбы не повергал

Кровавых жертв любви великодушной.

 

И все-таки судьба? Тогда почему столько горечи в минуту расставания, когда уже “и кони у крыльца”?

 

Я слышу трепетные руки...

Как бледность холодна прекрасного лица;

Как шепот горестен разлуки!

 

Он пытался себя обмануть, когда уверял, что лучше знать безжалостную и горькую правду, чем уповать на сладостную ложь.

 

Давно ты видела, я верю,

Как раздвояется наш путь.

Забыть тяжелую потерю

Я постараюсь где-нибудь.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*