Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Мысль о создании своего интернационала посещала Ленина и раньше, еще во время мировой войны. Но тогда ее трудно было осуществить ввиду откровенно слабых позиций самих большевиков, которых в среде социалистов иногда именовали «партией меньшинства в меньшинстве», имея в виду, что сторонники Ленина являлись радикальным меньшинством внутри антивоенного меньшинства рабочего движения. В декабре 1918 года ситуация изменилась. Левая фракция спартаковцев вышла из партии германских социал-демократов и образовала Коммунистическую партию Германии. После этого появилась возможность создать на базе двух европейских компартий новый, Коммунистический интернационал. Проблема, правда, заключалась в том, что лидеры немецких коммунистов не желали раскола мирового социалистического движения и были против создания Коминтерна. Однако с гибелью в январе 1919 года Карла Либкнехта и Розы Люксембург Ленин решил, что эту проблему можно будет преодолеть. Усилия «вождя мирового пролетариата» и его соратников увенчались тем, что в начале марта в Москве прошел учредительный съезд Коминтерна. В нем участвовало всего пять представителей рабочих партий Европы. Остальные делегаты, так или иначе, представляли большевиков. И даже при таком раскладе единственный делегат немецких коммунистов воздержался при принятии решения о создании Коминтерна. Но дело было сделано. Ленин создал международную коммунистическую организацию с твердой дисциплиной и управляющуюся из Москвы.
Важнейшей задачей Коминтерна сразу же стала революционная агитация и распространение большевистского опыта в зарубежных странах. Большевики создали структуру, которая, как они надеялись, позволит им использовать «пятые колонны» в странах Запада, обходясь без официальных российских представительств. Тогда это было для них важнее, чем развитие нормальных отношений с буржуазными государствами, поскольку приближало мировую революцию. «Мы не ищем с буржуазией соглашения, — утверждал в дни работы первого съезда Коминтерна Ленин, — мы идем на последний и решительный бой с ней» 156. В то время Ленину казалось, что создание Коммунистического интернационала «есть преддверие интернациональной республики Советов, международной победы коммунизма» 157. Другой важной задачей Коминтерна стала организация раскола в рядах европейских социалистов. Левые фракции социалистических партий должны были перейти под крыло Коминтерна. Это стало очевидным после состоявшегося летом 1920 года его второго съезда, определившего пути раскола. Посеяв ветер, большевики пожали бурю. Тогда они, конечно, не предполагали, что глубокий раскол в левом движении Германии откроет нацистам дорогу к власти в 1933 году. Но это случилось позже, а пока, в начале 20-х годов, Коминтерн гораздо лучше справлялся со второй своей задачей, чем с первой.
К 1921 году Ленин и многие его соратники, наконец, поняли, что мировая революция откладывается до лучших времен, а деятельность Коминтерна наносит серьезный ущерб нормализации отношений с Западом. Акцент в революционной активности большевиков в эти годы сместился в Азию, потому что в Америке и Европе за их шагами зорко следили и добиться там сколь-нибудь заметных успехов радикальным силам не удавалось. В Азии дела шли успешнее. Большевики смогли реанимировать все старые страхи англичан, которые были сняты еще конвенцией 1907 года. Керзон из Лондона слал в Москву безадресные протесты Форин Офис (дипломатических отношений еще не было, и ноты посылались буквально «на деревню дедушке», хотя всегда попадали по назначению в НКИД), а Чичерин с Литвиновым оправдывались. Делали они это не без изящества, чем еще сильнее злили англичан. Некоторые члены Российского правительства, отвечал британскому министру Литвинов, входят в руководящие структуры Коминтерна как «отдельные лица», что «дает для отождествления III Интернационала с Российским Правительством не больше оснований, чем отождествление с Бельгийским и Британским Правительством II Интернационала, постоянно пребывающего в Брюсселе и имеющего в числе членов своего Исполнительного Комитета бельгийского министра г. Вандервельде и члена Британского Кабинета Министров г. Гендерсона» 158.
Со своей стороны, нарком Чичерин объяснял через советскую печать, что НКИД — это государственный орган, призванный проводить государственную политику, а дела Коминтерна находятся в ведении РКП(б) и не имеют к государственной политике никакого отношения. Конечно, такое объяснение не могло ввести в заблуждение никого на Западе. Чичерину не верили. В отчаянии он даже просил Ленина и Троцкого выйти из состава руководящих органов Коминтерна 159. Ленин и сам понимал, что надо что-то делать, если Советское государство желает установления нормальных отношений с Западом. Пожертвовать Коминтерном, своим любимым детищем, он, естественно, не мог, но общую политику готов был если и не пересмотреть, то хотя бы скорректировать. Из проекта выступления Чичерина на Генуэзской конференции 1922 года Ленин требовал «исключить слова, что наша “историческая концепция включает применение насильственных мер”», а также «исключить слова, что наша историческая концепция безусловно предполагает неизбежность новых мировых войн» 160.
В первые годы советской власти, предшествовавшие ее дипломатическому признанию, большевики широко прибегали к так называемой «парадипломатии». Под этим словом подразумевается «расчетливое использование недипломатического персонала, различных агентств и возникающих ситуаций для скрытого достижения дипломатических целей» 161. Первые советские дипломаты, формально не являясь таковыми, активно использовали ситуацию с российскими военнопленными и интернированными после мировой войны лицами и работали под прикрытием российского Красного Креста и различных организаций, занимавшихся облегчением участи и возвращением разбросанных по всей Европе людей домой. Была создана специальная организация — Центропленбеж, которая под общим руководством НКИД как раз и проводила эту работу. «Завязать сношения с Болгарией безусловно желательно, — писал Чичерин советским представителям в Чехословакии 11 июля 1921 года, — но делегации должны иметь официальное качество. Раз Болгария заботится о пленных, можно предложить обоюдную отправку представительств по делам военнопленных, но они должны иметь полное официальное качество с иммунитетом и правом шифровок, курьеров, телеграмм, радио. Нас интересует действительное официальное возобновление сношений, хотя бы оно называлось представительством по делам военнопленных» 162.
Российские представительства Центропленбежа и Красного Креста, который также контролировался НКИД, создавались во многих странах Европы. Сменивший Иоффе в Германии советский дипломат В. Л. Копп прибыл в ноябре 1919 года в Берлин как уполномоченный по делам военнопленных. Аналогичный канал для поддерживания отношений с Англией был открыт в Копенгагене, где с ноября того же года по февраль 1920 года. Литвинов обсуждал со специальным посланцем британского правительства Д. О’Грэйди вопросы возвращения домой английских военнопленных, захваченных в годы Гражданской войны. Правда, в инструкциях Форин Офис О’Грэйди предписывалось «воздерживаться от любых политических дискуссий с советскими представителями» и «ни в коем случае не поощрять какие-либо попытки с их стороны вести переговоры по любым вопросам, кроме обмена пленными» 163. Но уже через несколько дней после начала переговоров лорд Керзон писал О’Грэйди: «Я понимаю, что вопрос блокады вполне может стать темой ваших переговоров, и тогда надо так к ней и относиться, и запросить дополнительные инструкции» 164. В дальнейшем О’Грэйди старался, конечно, уходить от обсуждения посторонних тем, но далеко не всегда ему это удавалось. Иногда подобная дипломатия не срабатывала. Французы, например, быстро выслали миссию российского Красного Креста, которая активно интересовалась судьбой интернированных российских граждан, сражавшихся в годы мировой войны в составе французской армии. После этого тот же Литвинов наладил в Копенгагене контакты с Кэ д’Орсе через местного французского консула.
