Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
А Нижинский. Он действительно болен. Манией преследования. Преследования себя собой же. Предчувствие необратимости полета. Не то чтобы он догадывался о страшном своем заболевании, но ощущение губительности своего дара, «надмирности», которой с каждым годом становилось все больше, не оставляло.
Чудовище полета – ночи шар
Где дар, где Бог, где тень
Необратимость моей игры
В твоих слезах Ранимая печаль
Прощальную прогнать
Мелодию осмелься
И ночи шар застынет над тобой.
Движение судьбы, насмешка воли
Где тень моей игры – покой.
Хотя любовь – разбившаяся луна, на сотни слез, на ворох ужасов – незнанье, где и что сейчас с тобой. Творили лица Боги на века, границы мер и мужества и ночи. Но если ты забудешь, не захочешь перетревожить нашими путями, молитвы перечеркивая снами, переболей и эту тишину, где я – разбуженное ветром море и память о простуде на века. И том прощаний не дописан. Мы возьмем его на материк зимы.
29.03. Вместо того, чтобы вчера целый день работать, писать про Нижинско-го, я прохлаждалась. Слишком много чувств. Спектакль, пьеса, этот гений танца и души, все они преследуют, тянут и не пускают. И желают быть рядом, и притворяются равнодушными. Вся эта безумная смесь боли, радости и вдохновения вытягивает из меня по капельке кровь.
Ворожба моих литературных эссе-этюдов заманивает в сети зыбкостей и красоты. Но не на всех она действует. Но ведь так всегда. Например, «Нижинский». Я теряю голову и покой от спектакля, но есть люди, отрицающие какие бы то ни было достоинства и не удосуживающие даже похлопать.
Хочется писать об Олеге. А приступать страшно. Я глубоко вчувствовалась в его игру, в душу этой игры. И, кажется, поняла что-то про него – человека. Я люблю его легкость, легкость игры, легкость таланта. Как бы трудно ни было ему во время работы над ролью. Главное – в легкости восприятия, порой до конца неосознаваемой, где нет границ, где нет предметности, все на уровне чувства. Весь спектакль – на одном дыхании, он весь в том мгновении, когда, отрываясь от земли, останавливается в стремительном полете душа. Неизвестного, но волнующего и беззащитного существа. Без которого уже не можешь и не хочешь быть. Но от которого уносишься в несуществующие дали, где уже мерещится видение новой встречи.
30.03. А незнакомец? Он тоже остается один. Отняли судьбу в обмен на возможность прикоснуться к тайне. И стать ею. Но всего лишь эпизод легенды. Добровольный обмен.
Несусветная правда весны. Вихри полета колдуют над снами. Весна изменяет лица, и лиц все меньше. А лица-то лучшие. Ухожу от забытья в комнату этого мгновения, где полет весны и она сама пьют кофе и улыбаются дружески.
Я знаю, что встреча уже существует в пространстве будущего.
Я знаю уровень своих работ и знаю их место. Я чувствую свой уровень. Глубокая уверенность постоянно во мне.
Перечитала свою рецензию. Может, и несовершенная. Но свершившаяся. Нижинский разрешил.
31.03. Вот и все. Я осталась опустевшей, без спектакля.
Я таю, таю, та… Становлюсь горячечной болью, воспалением. Нервы расшатаны, сердце измучено, лицо страдает. Душа уста-а-ла.
Первое действие Олег играл на срыве, выкладываясь сверх всяких мер. Мне было страшно смотреть на его мокрое измученное лицо, бездонные глаза, взъерошенные волосы. Он всегда играл безумие. Сейчас он был им. Нервные движения и опустошенность. Он, конечно, устал после дневного спектакля и был простужен. Но неистовство врывалось, ужасало. Это не было гениально, это над любыми критериями и оценками нашего разума. Не вписывается ни в какие рамки понимания. Я была на грани. Я думала, меня разорвет на части от ужаса и боли, что все это кончится, ускользнет от меня навсегда. Как я ненавижу это слово. Это «навсегда» безумствовало во мне его игрой, игрой Саши. В самом воздухе зависала напряженность ожидания и беспечность неминуемой гибели. Там был Нижинский. Я чувствовала его. И я разговаривала с ним, когда мы ехали с мамой домой. Диалог пауз и стремлений, диалог душ. И мне в дождливейший мрачнейший из мартовских дней было душно. И было легко. И бесконечно невыносимо терпеть в себе все это величие и ничтожество мыслей, желаний, догадок.
Вот и все. Спектакль унесся. А я-то осталась.
Пронесся восторженным пламенем. Заворожил меня и скрылся из виду. Будут еще спектакли в моей жизни. Хорошие, талантливые. Но такого, как этот, – никогда. Что он будет для меня значить? Нерасторжимость порыва и боли. Я вся там. Это больше, чем привязанность.
В Нижинском так много близкого. Я его понимаю и чувствую. И это пришло очень быстро, стоило дотронуться до темы. Она раскрылась мне не многообразием биографических данных, а ощущением чуда, которое в человеке или есть или нет. В себе я это чувствую.
Я так одинока, что дальше некуда. Никому не нужна. Или нужна только, когда интересуюсь делами других. Алеша использует меня в качестве консультанта. Рецензия моя ему нравится. Но я – никто. И т. к. у него нет уверенности в себе, то он сомневается и в своей оценке меня. Я действительно – никто, и меня все сильнее это угнетает. Я очень быстро меняюсь, слишком быстро. Не успеваю за своими чувствами. Всегда могу объяснить все в себе. И оттого, что понимаю слишком много, даже то, что и не нужно бы, мне так часто бывает больно. Раскрытие всех первопричин и уничтожение этим себя. По-другому просто не могу. Такая невыносимая.
Я сейчас никого и ничего не жду, осознавая, что «снова мимо, снова прочь». Я снова смиряюсь со своим новым одиночеством после яркой вспышки надежды. Но все же каждый раз я делаю шаг туда, шаг в себе пусть пока. Трачу лучшую часть жизни на погоню за миражами. А если без этих вечных миражей погибаю? Перебрав, наконец, многое, вдруг найду свой оазис. Вдруг. Это заветное слово. Ключик к успеху и счастью.
Имидж независимой светской леди. В меру легкомысленной, в меру строгой. Но всегда очаровательно непосредственной. Как, она еще и талантлива?
Прошу встать, дамы и господа. Позвольте представить!
Вот и апрель пожаловал. Поздравление с апрелем! Может, он, в отличие от марта, отнесется ко мне помягче, подобрее.
1.04. Чувство бесконечного одиночества. Будто попала в ловушку, сама не заметив этого. И так продолжаю жить, находясь в клетке ограничений.
Я болею. Болит Нижинский. Я отравилась его гениальным безумием. Я постоянно думаю о нем, об этом спектакле, о Меньшикове. Триединство. Не знаю, что главное. Брежу Меньшиковым. К своей рецензии отношусь болезненно. Страшно за нее. За себя в ней. Я знаю, для Москвы я что-то значу, но без отклика, без общения с лучшими с каждым днем все труднее и труднее. Я становлюсь нервной и суматошной. Или апатичной. Жажда признания, общения, роскоши, шика меня испепеляет. Я опять на пределе, хоть внешне все замечательно и настроение хорошее, но где-то глубоко во мне – это глухое беспокойство, непонятное, но тягучее и немножко сладостное. Я кидаюсь от обожания своей работы к неприятию ее, от тепла к холоду равнодушия и презрения. Не могу укрепиться душой ни в одном состоянии, и это мучает. Со вчерашнего вечера изменились пути моих грез, изменились судьбы тревожных взгляды. Я не знаю, что именно, я не знаю, где, кто и как скоро. Писать обо всех этих сложностях не буду. Совсем. Так, как есть. Пусть само собой проявится.
Несоответствие между вторичностью выражений в пьесе и силой впечатления от игры актеров, работы художника, всего, вмещающего это действие.
Мир, Нижинский, нервность, фарс, боль, жизнь, жест, игра, Г., возможность, ночь, тишина, тревога, тень, потери, представление, день, дети, Видение розы.
2.04. Со слезами на глазах, как заклинание, повторяю: Нижинский, жизнь. И чувствую близость наших душ. Неужели и судеб тоже? Вспоминаю Олега, его слезы, его исступление, боль последнего спектакля. «Светлое безумие неигры». Это уже не искусство и не театр. Это больше, чем перевоплощение. Страшно и возвышенно. Рана, может быть, затянется новой кожей, но будет все же напоминать о себе. Это неизлечимо, надо признаться.
Вся беда в том, что я восприняла «N» уже не как спектакль. Я слишком много вложила себя и слишком далеко впустила его. В свое сердце, ум, чувства, и он превратился в символ. Почему так бесконечно волнует? Узнаю себя. И открываю заново со стороны. Смотрю на игру, а, оказывается, дышу, существую в том же ритме. Стремительном и чудесном.
И переплелось все так безнадежно. Гениальность Олега, потрясение от его игры, пьеса, втягивающая в омут болезни. Невозможность рассуждать. А хочется и делается это. Нижинский. Чувствую его каждой капелькой крови. Всею собой чувствую.
