Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
Алеша так и не позвонил. Все они такие, творческие люди. В течение дня звонили все, кто должен и не должен, но только не он. Очень мне неприятно, что он не позвонил. Но бог с ним, надо прощать друг другу маленькие пакости. Они ведь, действительно, маленькие.
Перед тем, как поехать на встречу с Геной (отвозить диктофон), набрала Алешин телефон. И что же? Он дома, оказывается. Вчера с полуночными гостями напился, и сегодня отсыпается. Богема дрянная. Несостоявшийся кавалер. Было неловко и ему, и мне.
А денек был – очарование. Я наслаждалась тихой прелестью центровых улочек. Вышла на Кропоткинской. Пошла по Пречистенке. К сердцу подступали щемящие нотки. Я по-новому смотрела на эту улицу. Старинные дома, о которых прочитала, почти каждый – древний памятник архитектуры. Когда дошла до дома 32, все внутри сжалось, душа комочком у сердца. Там афиша какого-то музыкального спектакля. Я зашла, медленно поднялась по лестнице. Дверь в зал была открыта. Там сидения многоярусные были убраны, а были обычные ряды кресел. Дорожка красная. На сцене – рояль. Я пошла вдоль рядов, поднялась на сцену. Что я испыты-
вала, трудно передать словами. Невосполнимая утрата, потеряла, не успев как следует узнать, но уже понимая, что это – настоящее. Как редко бывают такие грустные озарения. Встала между двух колонн, где в первом действии стоит Олег. Почувствовала его. Что-то оставалось в стенах. Они шли на контакт. Я перебирала в памяти отдельные эпизоды, реплики, ракурсы (вот то, что я сейчас все это пишу, называется самоистязанием). Было больно и трогательно. Я прошла по сцене. Подумала о будущем. Зал не хотел о будущем. Он еще дышал недавно отзвучавшим спектаклем и передавал мне свое состояние. Хотя я сама пришла туда, чтобы именно вспомнить. И попрощаться. Еще одна страница закончилась.
Потом бродила, бродила, бродила по улочкам весны, как когда-то, осваивая территории будущей жизни. Сейчас ситуация другая. Я живу здесь. Но на какое-то время ожило то далекое непосредственное чувство легкости, когда впитываешь в себя эту громаду неуловимостей, и пьяняще, тревожно и радостно. Я обошла много чудеснейших местечек. Воздух теплый, солнечный. Иногда жалела, что со мной нет Алеши, но подумала, если бы этот день застал нас вместе, флирт был бы неминуем. И тот или те, кого это не устраивает, отменили нашу встречу. Не влюбляться в такой день – просто грех. Выглядела я замечательно. Но меня упорно ограждали от знакомств. Я ощущала непробиваемость вакуума. Так нужно было. Во Дворце Молодежи попала на выставку живых цветов. Купила бесподобную розу. И поехала с ней кататься по Москве, снова гулять с моим чувством эстетства. Это было сделано на отлично. Я прекрасно осознавала, что выгляжу стильно. И это прелестное алое создание как нельзя лучше подходит к моему имиджу и настрою. Я видела себя будто со стороны и балдела. Другие тоже балдели, глядя на девушку с чудной розой, я понимала. Но со стороны. Меня упорно хранили от посягательств молодых людей. Но хотелось влюбляться, все равно в кого. Было желание быть нужной, производить впечатление и общаться в этот поцелуйный солнечный день. Но спорить с судьбой разве возможно? Так и ходила с розой и со стихами. И еще кучей неразрешимых противоречий. И еще преклонением перед прелестью снова новой Москвы.
Устала жутко, уехала на трол. 16 черт-те куда. Как всегда, решила поэкспериментировать, была уверена, что везут в центр. С паршивой окраины обратно в переполненном автобусе, храня розочку мою бедолажную.
Так приятно. Роза. Музыка. И одиночество. Ловлю момент. Во всей этой ароматнейшей горечи души что-то есть свыше, что-то такое важное. Необходимое мне. Я умею удерживаться, балансируя на тоненькой досочке своих талантов. Вокруг подстерегают сомнение, неведение, разлуки и психозы, но я пока еще удерживаюсь, и в этой опасности своего существования нахожу еще счастье. И благодарю жизнь именно за эту муку неустойчивости. «Чудо дремучее».
4.04. Воскресенье. Чертовщина снов продолжается. Приснился телефонный разговор с Алешей, мы говорили, как старые приятели, иронизировали над той ситуацией. Неловкости не было, было легко и непринужденно. Сон удивительно жизненный, и странно было осознавать, проснувшись, что это только сон.
В Питер хочется безумно. Хочется перемен к лучшему. Но рок… И я не умею с ним справиться.
Вчера в зале на Пречистенке все внутри и вокруг меня было так чисто. Чистота души, не замутненной житейскими мелочами. Первозданная чистота, где радость и грусть еще нерасторжимы и представляют единое целое. Которое, может быть, и называют счастьем. Но я знаю, есть и другое счастье, недолговечное, но до чего прелестное, желанное – счастье взаимной любви, счастье восторга, успеха, победы. Почему меня лишают всего этого? Разве можно уже так долго жить без малейшей доли всего этого глупого, наивного счастья? Подарили хотя бы нужное само-
чувствие, а то только я решу, что, наконец, все меняется к лучшему, смилостивились Боги, но нет же, снова заноза, мелкая гадость. Я отчаиваюсь. Я перестаю верить во что бы то ни было.
Верь хотя бы в солнце. Хоть во что-то. Успокойся. Живи. Радуйся мгновению. Я отпускаю тебя. Тебе действительно нужна свобода. Нет. Не значит, что лишишься покровительства, но связь не так явственно будет ощутима. С Нижинским договаривайся сама. Мастер.
Я могу решить для себя, что все мучения кончились, теперь все по-новому. Но что от моего состояния меняется – ничего.
Олег из тех людей, которых преображает улыбка. Когда он улыбается, весь его облик – это такое обаяние и свет. Когда же он хмурится или просто серьезен, лицо становится жестким, холодным, будто непроницаемая броня маски-равнодушия. Вся прелесть пропадает. Но я его люблю с любым лицом. Я люблю его талант.
5.04. Знакомство с Нечаевым. Терроризировала его своими разговорами и безумными взглядами. Предмет бреда все тот же – Нижинский.
Что со мной? Все силы души посвящаю легенде. Даже не современной, а фантому, миражу. Есть ли за ее красивым фасадом истинная разгадка, кто знает. Я имею в виду не его танцевальный дар, а тайну болезни души, если она есть. Вроде у Красовской так подробно все и основательно, кажется, не остается даже лазейки для новой гипотезы, но я чувствую какие-то глубины, до которых никто не дотрагивался. Все на поверхности, на первый взгляд: рецензии, воспоминания современников и близких, его собственные записи. Есть реальность прожитого. А меня манит область догадок, додумок, предчувствий. И не понимаю, что так тянет к этой мятежной и большой душе, почему так горько, щемяще становится на сердце, когда думаю о нем. И не отпускает меня воспоминание, которого быть не может, не должно. Какая же память, разделенная временем длиною в жизнь. Я родилась через 23 года после его смерти. Дата – 8 апреля 1950 г. 16 июня 53-го – перезахоронен в Париже. Буду в Париже (простите мне великие соотечественники и не менее великие иностранцы), первое – буду искать его могилу, чтобы положить на нее алую розу. Память о памяти, которой нет. Но она оживает во мне понятием. Словами передать чувство это пока не могу. Но вот сейчас пришла мысль, что помню, знаю о нем буквально все, живу им, спустя десятилетия. Не могу представить, как могло бы случиться, что мы бы не встретились. Это предназначение. Данность. Исток. Сердце замирает, так страшно и волнующе все время (последние дни) ощущаю присутствие, иногда разговариваю, называя его Ваца, спорю, иронизирую, плачу, но границу невидимого уже переступила. За ней начинается не только любовь, начинается новое знание и новые возможности души. Таланты? Но я не хочу зависимости. И он не хочет. А значит расставание неизбежно (как же не хочется это писать). Неизбежен полет и смерть. Но это ведь мнимо. Очередная млечность.
Иногда страшно за свой разум. Но он невредим. Он вещий. За это страшно. Я же вся – не отсюда. Случайная попутчица современников. Мимоходом с вами, сущность моя – иная. Но. Господи, до чего же я земная, теплая, настоящая. И хочу света, хочу любви. «Но, – просыпается та – любви равных тебе».
Что мне делать с неспокойной моей, жадной до новых впечатлений и встреч душой, мечтающей о славе, внешнем блеске и жаждущей внутренней гармонии и умиротворенности. Как совместить в себе эти несопоставимые понятия? Как же мне жить дальше среди обычных людей, ездить в метро, видеть жуть обывательщины? Как со всеми моими стремлениями, сжигающими меня, жить, быть, находиться в своем сознании, где искать силы, чтобы отстаивать свои позиции? И как «протаранить» стену, отделяющую меня от возможности свободно творить и иметь возможность быть услышанной?
Лекция Ш. Он при всех спросил, я ли дала ему рецензию, и сказал, что принесет в следующий раз. Наверняка будут те же замечания. Кто я для него с его преклонением перед авторитетами?
