Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
И она бродила, бродила по городу в поисках судьбы. В поисках чего-то, о чем она могла только догадываться, но во что верила, как верят в Бога. Она ждала это будущее чудо. Она пыталась не раз сговориться с судьбой. Но та усмехалась и, подразнив, пропадала. Ей не хотелось оформлять в слова свои желания, да она и не могла ответить четко, кто и что ей нужны и в чем ее спасение. Она это чувствовала, она жила этим. Впрочем, был ряд универсальных вариантов… Но сейчас бесконечное кружение на месте. Она болела весной, собой, любовью к лучшему, она болела болью всей своей жизни. И уже не хотела, чтобы она проходила. Но именно сейчас она начала понимать, что боль уходит. А в этой боли была она, это часть ее души. И судьба кивала, стоя неподалеку. И так же не давалась в руки. И именно сейчас она начинала жить. Снова.
В мире ничего не изменилось. Вокруг циничный великолепный красавец-город, в сердце те же заботы и проблемы. А она смотрит на все другими глазами и объяснить, что случилось, не могла. Но случилось. Может, не в ней, не для нее? Но она вздохнула и только сейчас поняла, что наступила весна. Безвыходные ситуации, депрессии, лень, быт – она помнила о них. Но она дышала. Все оставалось. И все уходило. А она не переживала, она жила. Она не была незнакомцем, но только жизнью. И город это понимал. Она не знала, дождется ли, чего хочет. И есть ли чудо, предназначенное для нее. Спокойствие спускалось с вечереющих небес и окутывало ее невидимой дымкой. Ей казалось – это танец. И этот танец – для нее. Нет, она не почувствовала вдруг любовь или изменившееся к ней чье-либо отношение. Просто освободилась от себя. И кто-то плакал. В уже прошедшем мгновении.
Она была замерзшая и счастливая. Очень замерзшая и очень счастливая. Стре-маки остались, проблемы тоже. Но это уже не имело значения. Она ехала домой.
Продолжаю находиться в танце Нижинского. Вся там. Не отстает тема.
24.03. Алеше не может не нравиться, что я мимоходом цитирую его стихи. Дал мне сегодня черновые варианты пьесы. Когда читаю, слышу голоса Олега и Саши. Давит на меня их игра. Оценивать беспристрастно трудно.
Все-таки, если честно, уровень спектакля не соответствует уровню пьесы. Увы. Все те недостатки, на которые я закрывала глаза, находясь под гипнозом театрального зрелища, сейчас всплыли со всей очевидностью.
25.03. Мне нравится пьеса и мне просто нечего говорить Алеше, она хороша без комментариев и замечаний.
Были с Алешей в Доме актера, пили кофе, разговаривали о Нижинском. Там была интересная женщина, коротко знакомая со всеми знаменитостями. Она меня очаровала. Дала ей прочитать свою рецензию на «N». Она сказала «Это интересно. Надо показать ребятам». Кем я кажусь? Девочкой, решившей покорить «свет»? Что может вызывать подобная особа? А это – я. И действительно, подавить в себе этот огонь пока не могу, но готова уничтожить в себе эту мерзость. Это мелко и суетно. Это снижает жанр.
Алеше я нужна, пока интересуюсь его пьесой. Соглашаюсь консультировать, редактировать, встречаться, когда ему нужно. Ведь он сам просит об этом. Хотя моя безотказность несколько вредна. Но мы еще пригодимся друг другу, пусть остается в хороших знакомых. У него сейчас много планов. Ни пуха, ни пера тебе.
Мне все равно, как он ко мне относится. Все нюансы этих запутанных путей судьбы я расшифровать не возьмусь. Но главное, что разрешает N и судьба усмехается мнимо. И это следующее мгновение неповторимо. Главное во мне, и мне не трудно быть, трудно казаться. Я переписываю века, а меня смущает отношение окраины. Не трудно в такт словам, солнцам лететь уже потухшей звездой, а трудно жить в прошедших страницах, понимая, что их не откроет никто другой, кроме своего же твердого разума и нежной свирели души. Стихи продолжаются. Танцуют фавны. И меня приглашает на танец жизнь.
26.03. Как я отношусь к миру, так и мир принимает меня.
Легче, детка. Дегтя тоже достаточно, но не драматизируй все. Будь свободной на своем пути. Он только твой, и ты всегда должна помнить об этом. Ты есть, что тебе за дело до других? Ты снова изменилась. Тебе трудно жить спокойно, но сейчас ты выходишь на новый уровень общения (не вздыхай), ты выходишь. Ты уже нащупала новые штрихи своего имиджа, у тебя получится. Не все сразу Контрасты импрессионизма. Не думай, что кто-то в силах изменить что-то в тебе и около тебя. Как ты относишься к жизни, так и она почувствует тебя и ответит в том же стиле. Имидж жизни. Имидж игры. Имидж, не задумывающийся об имидже. Держи. Мастер.
27. 03. Годовщина моего звездного дня.
Неопределенность жизни, губительная и возвышенная. Она меня убивает и спасает каждый раз, когда я на краю пропасти. В прошлом году все происходило с большей непосредственностью. А сейчас все во мне и вокруг меня изменилось. В который раз. Но душа-то моя осталась той же. И сегодня в этот («праздничный?») день, я грущу и радуюсь. Тогда мне казалось, все изменилось, получилось, начинается судьба, и все теперь будет по-новому, по-необычному. Я не знаю, чего же мне нужно, как выглядит моя мечта, конкретных целей не было. Хотелось чего-то красивого, яркого, талантливого. Чего-то, что дремлет в тайниках разума и духа и не может проявиться в повседневности, но в важные моменты биографии поднимается и живет. И я – там только и умею быть настоящей.
Легче, легче. Если получится. «Солнцу все равно, где отражаться. Выбирает души».
Мои идеи подхватывают не задумываясь. Приятно, с одной стороны. Но для них выбиться – больше шансов, т к. необычности, яркой индивидуальности нет, а есть легкость пера, способности, умение приспособиться, стилизаторство.
Легче, легче. И все-таки как не благодарить судьбу за высоту шансов. Больно, страшно, но увлекательно. Я счастлива, только никому об этом не скажу.
Все-таки, все-таки, как бы ни издевалась жизнь, я у нее одна, и нужно пробовать много разного – вкусного и горького, пресного и изысканного. Иначе не имеет смысла. Я сама выбрала себя.
28.03. Вчера снова была на «N». В. попросила показать ее рецензию Алеше. Ему очень не понравилось. Говорил ужасные слова про бездарность и некомпетен-
тность. Мне пришлось придумывать что-то, смягчать оценку. Он – апофигист, каких поискать, но в этом есть что-то притягивающее. Я спокойно отношусь к его равнодушию, и мне это нравится. (Хоть равнодушие может быть мнимым. Это особа привередливая и театральная. Любит играть.) Я тоже люблю. Но больше – жить.
Воскресенье. Я дома. Весна накручивает обороты – просится в стихи и чувства. Требует любви. Нижинский – жизнь. Стена истончается. Временами кажется, что существует она лишь в моем воображении. Во мне. Я сама придумываю ее постоянно. Но стена есть. Хоть что-то с ней и происходит. Пластические метаморфозы. И метафора судьбы. С чем и с кем она меня только не рифмует. И пусть себе. Говорит, что я обнаглела, и поощряет на это. Я устала беспокоиться и психовать, и все снова отдаю в руки ее Величества. Хоть и всегда все находилось в ее руках. А сейчас – момент такой.
Горностаевый мех облаков.
Пусть сегодня так
Сбудется неизбежность.
Я так долго и много думаю как о самом Нижинском, так и о спектакле, связанном с его именем, что это уже стало частью меня. Я боюсь приступать к новым записям на эту тему, боюсь до нее дотрагиваться, будто прикасаюсь к заветному в себе, о чем нельзя говорить всуе, но жить с грузом накопившихся чувств и мыслей с каждым днем все труднее. И выплеснуться необходимо. Но как оформить разнородную неустойчивость всего, возникающего после спектакля и по поводу его? Вносить изменения в уже готовую рецензию не хочется. Но придется. Написать новую работу, затрагивающую более узкую тему? Раскрытие какого-либо образа? Игра? Пьеса как таковая? А для чего? Есть спектакль, гениальные артисты, художник, пьеса. Есть творчество. Есть настоящее. При чем же тут сторонний комментарий? Да, наверное, ни при чем. Просто они нужны мне. Я пишу для себя, во-первых, хочу разобраться в своих запутанных отношениях со многими предметами и людьми, хочу почувствовать главное, написать об этом, выразить хоть частичку своего настроя и настроения. Других целей нет. А если кому-то интересно будет знать мое мнение, пожалуйста. Если с публикацией все так глухо, «безвылазно», что я могу изменить? Только страстное желание не сдаваться и надежда, которой то больше, то меньше, но которая всегда рядом.
А Нижинский. Он действительно болен. Манией преследования. Преследования себя собой же. Предчувствие необратимости полета. Не то чтобы он догадывался о страшном своем заболевании, но ощущение губительности своего дара, «надмирности», которой с каждым годом становилось все больше, не оставляло.
