Михаил Гаспаров - Записи и выписки
Мощи Были две династии сахарозаводчиков, Терещенко и Харитоненко; Харитоненко благодетельствовал городу Сумы, за это его там похоронили на главной площади, как греческого героя-хранителя, и поставили памятник работы Матвеева. После революции памятник убрали, а над могилой Харитоненко поставили Ленина.
«Мы» пишет в воспоминаниях Ахматова, имея в виду то пространство, в середине которого — Я. «Мы и весь свет», говорили крот и мышь в сказке Андерсена.
Мы «Ну, вот уж мы, поляки, начинаем немножечко бить нас, евреев», — писал Ходасевич Садовскому в 1914. Будто бы В. Стенич на гражданской войне тоже говорил: «Вот как мы на нас ударим!..» А великий князь Константин Павлович в 1831: «Как мои поляки бьют наших русских!» [264]
Мышь родила гору, и гора чувствует себя мышью.
Интеллигентский разговор. — Как вы себе представляете Пушкина, если бы он убил Дантеса, а не Дантес его? — Представляю по Вл. Соловьеву, ничего лучше не могу придумать. — Ведь Дантес вряд ли хотел его убивать. Почему он попал ему в живот? Скверная мысль: может быть, целился в пах? — Исключено: ниже пояса не целились, дуэльный этикет не позволял. — А если бы попал? — Очень повредил бы своей репутации. — Совсем трудно стало представлять себе, что такое честь. Сдержанность: оскорбление от низшего не ощущается оскорблением. В коммунальной квартире так прожить трудно. У Ахматовой было очень дворянское поведение. — Это она писала: для кого дуэль предрассудок, тот не должен заниматься Пушкиным? — Да. — О себе она думала, что понимает дуэль, хотя в ее время дуэли были совсем не те. — Как Евг. Иванов писал Блоку по поводу секундантства, помните? «Помилуй, что ты затеял что, если, избави Боже, не Боря тебя убьет, а ты Борю, — как ты тогда ему в глаза смотреть будешь? и потом, мне неясны некоторые технические подробности, например: куда девать труп…» Вот это по Соловьеву».
«Отчего Пастернак обратился к Христу? — А отчего Ахматова стала ощущать себя дворянкой? Когда отступаешь, то уже не разбираешь, что принимать, а что нет. — Ахматова смолоду верующая. — Пастернак, вероятно, тоже: бытовая религиозность, елки из «Живаго». — Нет, у Пастернака сложнее: была память о еврействе. — А я думаю, просто оттого, что стихи перестали получаться — А почему перестали? — Он не мог отделаться от двух противоестественных желаний: хотел жить и хотел, чтобы мир имел смысл. Второе даже противоестественней. — Не смог отгородиться от среды: дача была фикцией, все равно варился в общем писательском соку. — Ему навязывали репутацию лучшего советского поэта, а он долго не решался ее отбросить, только в 1937-м».
«Когда он родился? Да, в 1890, удобно считать. 50 лет перед войной, 55 после войны («это он на собственный возраст примеривает», сказал потом Ф.), война ослабила гайки режима, мир опять затянул их. О том, как он отзывался на антисемитские гонения и дело врачей, нет ни единого свидетельства, но в самый разгар их он писал «В больнице»: какое счастье умирать».
«Не люблю позднего Пастернака (оказалось: никто из троих не любит). Исключения есть: про птичку на суку, «Август», даже «Не спи, не спи, художник». Но вы слышали, как он их читает? Бессмысленно: я ручаюсь, что он не понимал написанного. — Ну, не понимать самого себя — это единственное неотъемлемое право поэта. — И сравните, как он живо читал фальстафовскую сцену из «Генриха IV» и сам смеялся — Он читал ее мхатовским актерам и очень старался читать по-актерски — И потом, любоваться собою ему, вероятно, было совестно, а Шекспиром — нет».
«Я стал понимать Пастернака — лет в 16 — только на «Спекторском». — Я тоже, хотя к тому времени и не понимая, знал наизусть половину «Сестры — жизни». — «Значенье суета, и слово только шум». А вы? — Я, пожалуй, на «Темах и вариациях». — Четыре поэта, БП, ОМ, АА и МЦ — как носители четырех темпераментов: сангв., мел., флегм., холл. Каждый может выбирать по вкусу. И равнодействующая двух непременно пройдет через третьего. — А ваше предпочтение? — Цветаева и Мандельштам. — Несмотря на Ахматову? — Цветаева могла бы написать всю Ахматову, а Ахматова Цветаеву не могла бы. Ахматова говорила: [265] «Кто я рядам с Мариной? телка!» — Ну, это была провокация — Да, конечно, опять дворянская сдержанность итд.»
«Вы слышали его ранние прелюды? Они построены на музыкальных клише. — Странно: поэтика клише — привилегия Мандельштама. — Нет: цитата и клише — вещи разные. — Правда, в музыке он пошел не дальше Скрябина. Харджиев его за это осуждает. Но ведь Скрябин, Шенберг, Стравинский — это как раз и есть три пути музыкального модерна. — Он и в стихах пишет словами, как нотами, — по музыкальным правилам; а мыслью — по философским правилам. В ранних черновиках так и видишь переходы от конспектов к стихам. — Напишите об этом!» Собеседниками были И. Бродский, Л. Флейшман и я.
Наука «Мыслю — следовательно, не существую» — подоснова Баратынского. И Нельдихена, у которого книжка называлась «Non cogito ergo sum». В первом издании учебника Попова и Шендяпина «Cogito ergo…» было на первой странице как идеальный пример презенса; во втором цензура досмотрелась, и напечатано было «Sic Carthesius, at nos: Sumus ergo cogitamus».
Наука Естественные науки существуют, чтобы человечество не погибло от голода, гуманитарные — чтобы не погибло от самоистребления. «Об одном прошу: выбирай профессию в базисе, а не в надстройке», сказал отец моему ровеснику-десятикласснику.
Национальность Немцам у А. Дурова особенно нравились свиньи, французам козел и собаки, испанцам кошки и крысы, итальянцам петухи (ИВ 51, 1893, 447).
Напряжен как струя, переливаемая из пустого в порожнее.
Ностальгия — от нее эпическое обилие подробностей. Гомер — ностальгия по времени, «Пан Тадеуш» — по пространству, а «Цветы Польши» — по языку. (А «Улисс» по всему сразу?) «Онегин» был начат в Одессе и кончен в Болдине.
Наслаждение Риторика, упорядочив общее, позволила наслаждаться индивидуальным, все равно как культура в XVII в., победив природу, позволила наслаждаться горными и морскими пейзажами итд (см. NATURGEFUHL).
Начальство Воздухом дышали потому, что начальство, снисходя к слабости нашей, отпускало в атмосферу достаточное количество кислорода (Н. Любимов о Каткове, 183).
Наоборот «В службе не рассуждают, а только исполняют, а вне ее наоборот», — говорил генерал Плещеев в оправдание своих вольных речей на досуге (РСт 60, 1888, 412). [266]
Не За разделом стихов неопубликованных должен следовать раздел стихов ненаписанных. Кажется, осуществил это только А. Кондратов. (Ср. ненаписанный рассказ Дельвига.) Я сказал С. Аверинцеву: «Мое лучшее сочинение — это ненаписанная рецензия на мой ненаписанный сборник стихов, продуманная, с цитатами и всем, что положено». Он заволновался: «М., ее непременно нужно написать!» — но я решил, что это ее только испортит.
Не Василевский-младший подписывался «He-Буква», Я. Перельман — «He-Дымов», критик А. Архангельский мог бы подписываться «Не-тот».
Не «Если бы вы знали, как трудно написать хорошую трагедию», говорил трагик. «Зато знаю, как легко совсем не писать трагедий», говорил критик
Нет Личность определяется не тем, что в тебе есть, а тем, чего в тебе нет: ты ее проявляешь, не делая того-то и того-то. Этому и учил Сократа демоний.
Не совсем Ренан говорил: люди идут на муку только за то, в чем не совсем уверены.
Non leguntur Психолог Бромфенбреннер два года был в СССР, написал книгу «Два мира — два детства» и, чтобы ее перевели, слова написал хорошие, а в таблицах дал данные настоящие. Оправдалось: таблиц никто не читал.
Несомненно Ходасевич жаловался Гершензону на научное одиночество: «Гофман — очень уж пушкинист-налетчик; да Котляревский — ужасно видный мужчина, и все для него несомненно». (И. Сурат).
Несомненно «Это несомненно, потому что недоказуемо», было сказано на Цветаевских чтениях в докладе «Цветаева и Достоевский» — в том, где говорилось: «внутренний свет М. Ц. можно увидеть через сезамы», «звено между ними Блок, но на этом не останавливаюсь, ибо это уведет за пределы не только темы» и «между ними есть и словесные совпадения, например: «мне совершенно все равно»».
Наука (ее границы). Я представил, что такое вещь в себе: меня что-то бьет, то под дых, то по затылку, а я могу только отмечать и рассчитывать ожидание ударов, чтобы съеживаться или уклоняться; а кто бьет, я все равно никогда не узнаю. Я умная марионетка, я стараюсь, чтобы дерганья моих нитей не были неожиданны, и неважно, какой мировой порядок ими кукло[267]водит. Но очень уж много нитей, и все тянут в разные стороны.
