Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2002)
Наглядный пример тому — отношение В. В. Гришина к руководителю известного своей “оппозиционностью” властям Театра на Таганке, режиссеру Ю. П. Любимову. Юрий Петрович звонил с разными просьбами в МГК “почти ежедневно”. Главный его аргумент был таков: “Вы должны (!) мне помогать хотя бы как единственному русскому режиссеру”. (Цит. по: И з ю м о в Ю. П. Каким он был. — в кн.: Г р и ш и н В. В. От Хрущева до Горбачева. М., 1996, с. 329). И Виктор Васильевич помогал, по доброте душевной, не подозревая, что через несколько лет “русский режиссер” эмигрирует на Запад и в одном из своих интервью будет пенять на “низкий культурный уровень советского руководства”. Впрочем, быть может, Гришин и не играл “главной роли” в поддержке Любимова и Захарова. Ведь были и другие “инстанции”, помимо МГК, тайные и более могущественные. Например, андроповский КГБ, о котором речь пойдет ниже...
Итак, в 1973 году М. Захаров волею судеб и некоторых членов Политбюро становится главным режиссером Театра Ленинского комсомола. Сформировав новую труппу, Марк Анатольевич приступил к обновлению репертуара театра, стремясь придать ему более “авангардный” стиль. Спектакли по произведениям Б. Васильева и К. Симонова сменили рок-оперы отечественного производства. Так, например, рок-опера “Тиль” (по Ш. де Костеру) отличалась оригинальной трактовкой классического произведения бельгийской литературы. Но, на беду, зашла как-то на спектакль родственница одного крупного партийного руководителя с ребенком. Посидела, посмотрела и — о, ужас — услышала со сцены ругательство (то была особенность “зрелой режиссуры” Захарова, использовавшего в спектакле “невинную долю фламандского юмора”, однако дама этого не поняла)... Через два дня режиссера вызвали в Минкульт и прямо предупредили: “Решение о твоем увольнении принято на самом верху”... Однако и на этот раз для Захарова все обошлось благополучно: его никто не уволил. Сам режиссер склонен это объяснять так: “Может быть, кто-то вдруг почему-то раздумал или где-то под ковром на Старой площади случилось такое, какое никому, кроме бывших там, под ковром, неизвестно...”. Наверно, опять какой-то “ангел-хранитель” помог... Дальнейшее “предперестроечное” десятилетие складывалось для Захарова как нельзя лучше: он ставил новые спектакли модернистского характера, едва ли не каждый год на экраны выходили его телепостановки.
Отметим, что захаровская телеэкранизация “Двенадцати стульев” очень нравилась шефу КГБ Ю. В. Андропову. Фильмам Захарова нельзя отказать в мастерстве, но в каждом (кроме, пожалуй, “Обыкновенного чуда”) заметна русофобия (в особенности в “Стульях” и “Формуле любви”). Но это не запрещалось цензурой и демонстрировалось массовому советскому зрителю ведомством С. Г. Лапина (Гостелерадио) — как, впрочем, и пошлейшая передача “Вокруг смеха”, в которой “писатели-сатирики” (в большинстве — друзья Захарова, одного с ним национального происхождения) упражнялись в ненависти к русскому народу. Интересные процессы происходили в те годы в советской державе!.. Не случайно один читатель из Новосибирска писал в “Литературную газету”: “У нас в стране идет уже давно законспирированная диверсия”. Определенные силы в государстве (и за его пределами) кропотливо пестовали “пятую колонну” (в том числе и “творческую”) для будущего погрома страны. Быть может, именно в этом секрет творческого и карьерного долголетия М. А. Захарова...
В 1981 году Захаров ставит свою нашумевшую рок-оперу на либретто А. Вознесенского “Юнона” и “Авось” (повествующее о любви русского путешественника Резанова и американки Кончитты, впрочем, этот сюжет был лишь прикрытием главной мысли режиссера — сближение России с Америкой во что бы то ни стало!). В конце 1983 года Захаров едет с этой оперой в Париж. Разумеется, западная пресса и радио в восторге от спектакля: опера Захарова — глоток свежего воздуха в удушливой тоталитарной стране. Какие артисты, музыка, режиссура! Одна только французская пресса дала о спектакле свыше 70 публикаций, “Голос Америки” транслировал мелодии из оперы. Но как только Захаров и его артисты возвратились из Парижа, на Родине у них началась “полоса неприятностей”: кто-то написал начальству ряд пространных отчетов, повествующих о неблагонадежном поведении ряда артистов театра и его главного режиссера. Предстояли гастроли театра в Грецию, поэтому события приняли нежелательный для Захарова оборот: могут прикрыть загранпоездки — как жить-то без этого?! Марк Анатольевич расстроился... но здесь на помощь к нему с чиновных высот спустился очередной “ангел-хранитель”. На этот раз им оказался начальник Пятого управления КГБ, ведавшего борьбой с “идеологическими диверсиями”, т. е. с инакомыслием, Ф. Д. Бобков. Свою весьма трогательную первую встречу с шефом “пятки” Захаров описывает так: “Заполучив список “невыездных” мастеров сцены, я сумел добиться аудиенции у Ф. Д. Бобкова, тогдашнего заместителя Председателя КГБ. Должен признаться, что Филипп Денисович Бобков мне понравился. Я встретил очень образованного, умного, незаурядного человека (надо сказать, что я встречался с ним дважды, и оба раза надолго остался под впечатлением этих встреч)... В беседе с ним я, естественно, старался казаться наивным и даже обстоятельным, о чем свидетельствовал, по-моему, его чуть насмешливый глаз, который, впрочем, тут же становился серьезным и доброжелательным... Я горько пожаловался на жизнь. Да, старый фронтовик, защитник Родины, засунул в штаны сочинения Ахматовой и Мандельштама! Я горько сетовал также и на другие, уже малоизвестные мне претензии к артистам Ленкома... Бобков отреагировал на мои переживания спокойно и пообещал помочь. Он согласился, что работники КГБ не должны изображать из себя за рубежом искусствоведов... это вызывает насмешки у зарубежных коллег. Работники КГБ должны... выезжать с театром лишь в том случае, если этого требует обстановка в той стране, где проводятся гастроли...”. Итог встречи: “После этой беседы наши бывшие “невыездные” стали получать один за другим загранпаспорта с визами”. (В общем, все хорошо, что хорошо кончается: Захарову власти опять помогли.) А о дальнейшей судьбе Ф. Д. Бобкова скажем вкратце: в 1990-е годы он возглавил службу безопасности группы “Мост” “олигарха”, лидера Российского еврейского конгресса В. Гусинского. Весьма показательное перевоплощение!..
Захаров же преспокойно продолжал разъезжать со своим театром по странам и континентам, демонстрируя передовое искусство “прогрессивному” зарубежному зрителю... Впрочем, Марк Анатольевич встречался на Западе не только с представителями “прогрессивной общественности”, но и с... деятелями российской эмиграции. Например, пребывая с театральной тургруппой во Флоренции (в 1983 году), Захарову довелось общаться с графиней М. В. Олсуфьевой. Встреча с московским режиссером настолько растрогала ее, что она отвезла Захарова в русскую церковь, провела его в одну из комнат, “сплошь забитую книгами” деятелей русской и “советской” (диссидентской) эмиграции, и сказала следующее: “Вы можете взять с собой столько книг, сколько захотите, правда, с одним условием — вы их не выбросите перед границей и перевезете с собой в Россию...” Захаров, разумеется, “храбро воспользовался предложением графини”. Но в аэропорту Шереметьево-2 режиссер загрустил, подумав, что “пересекать границу с тяжелым чемоданом, набитым книгами не только Ахматовой и Гумилева, но Авторханова... крайне небезопасно”. Однако и в этом случае, как вспоминает Захаров, все обошлось благополучно: “Стараясь не бледнеть перед таможенным досмотром, я приблизился к Олегу Николаевичу Ефремову, которого всегда все узнавали и которому улыбались. Он знал о содержимом моего второго чемодана, ободрил взглядом и старательно улыбнулся таможеннику (? — А. К. ). Ответная улыбка означала, что чемодан мне тоже открывать не надо”.
Завершая рассказ о контактах Марка Анатольевича с работниками госбезопасности, приведем еще один отрывок из воспоминаний режиссера, где он описывает встречу с молодым сотрудником КГБ, состоявшуюся в конце 1984 года (т. е. накануне “перестройки”). Этот сотрудник, “при доверительном разговоре в каком-то уличном кафе, рассказал мне почти все, что произойдет с нашей страной в ближайшие годы. Мы выпили совсем немного, но он сказал, что у нас скоро будет многопартийность, коммунисты утеряют безграничную власть и будет введена частная собственность. Этому я в 1984 году не поверил. Но очень скоро понял, что в КГБ работает мощный аналитический аппарат”. Интересный эпизод! Вот и верь после этого в незыблемые “объективные законы” развития социально-политических процессов в нашей стране. Впрочем, мемуары М. Захарова содержат лишь разрозненные (но весьма показательные) эпизоды, проливающие свет на многие “закулисные” особенности нашей “доперестроечной” истории. О роли же отечественных спецслужб в подготовке и проведении “либеральных реформ” в СССР читайте в более обстоятельных воспоминаниях В. Казначеева, В. Легостаева, С. Семанова, а также в “мемуарах” самого “архитектора” горбостройки А. Яковлева — узнаете много интересного. Собрать же воедино содержащиеся в этих (и других) воспоминаниях существенные подробности, факты, гипотезы, соотнести их между собой и дать верную оценку событиям — задача для будущих историков.
