Умберто Эко - Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ
Мы разобрали несколько милых задач из семинаров по логике и риторике. Однако осталось чувство, что если кто-то начинает свою речь с «уступки», жди беды. А вообще интересно было бы в эти нынешние времена проанализировать разные виды «уступок», звучащих на политическом ристалище, как-то: хвалы прокуратуре, комплименты гастарбайтерам, восхищение великой арабской культурой, глубочайшее почтение к президенту республики, и так далее, и так далее. И как вслед за сказанными медоточивыми зачинами вываливается огромная куча, думаю, вы поняли, чего.
У нее у самой есть друзья[483]
В начале 60-х годов нас с несколькими коллегами пригласили в Испанию на какую-то конференцию. Мы принялись отказываться, будучи прекраснодушными демократами: нас отвращала идея ехать в страну, где господствовала диктатура. Но испанские друзья объяснили, что если мы приедем, это создаст возможность разговора, причем достаточно свободного, поскольку иностранцам-то закон не писан, тем самым наше появление расширит границы диссидентства испанцев, которые против франкистской диктатуры. С тех пор мы ездили в Испанию при любой возможности, и я помню, что Институт итальянской культуры под руководством Фердинанд о Карузо превратился в настоящий оазис свободных дискуссий и разговоров.
Тогда я уяснил, что необходимо разграничивать две вещи: политику правительства (и даже положения Конституции) каждой страны и культурные процессы, происходящие в ней. Поэтому я всегда ездил на культурные мероприятия в страны, политическая ситуация в которых мне была очень неблизка. Недавно меня пригласили в Иран молодые и очень открытые научные работники, которые там у себя выступают за развитие современной культуры, и я дал согласие ехать в Иран. Я только попросил отложить поездку до той поры, покуда ситуация на Ближнем Востоке не примет ясных очертаний, поскольку мне показалось неудобным летать, лавируя между ракетами и снарядами.
Если б я был американцем, я, конечно же, не голосовал бы за Буша, но это не удерживает меня от постоянных и сердечных отношений с разными университетами США.
Только что я получил свежий номер «Транслейтор» — британского ежемесячника, посвященного проблемам перевода, где и я не раз печатался. У журнала авторитетнейшая международная редколлегия, возглавляемая Моной Бейкер, научным редактором монографического труда «Энциклопедия исследований по переводу» (Encyclopedia of Translation Studies. Routledge, 1998). Так вот, в начале свежего номера «Транслейтора» напечатана передовица Моны Бейкер, где сказано, что многие академические институты, будучи несогласны с политикой Шарона, организовали сбор подписей под петициями за бойкотирование израильских институтов и университетов, и этот сбор подписей ведется также многими интернет-сайтами под девизами «Бойкот израильских научно-исследовательских институтов» («Call for European boycott of research of Israel scientific institutions») и «Бойкот научных и культурных связей с Израилем» («Call for European boycott of research and cultural links with Israel»); по этому случаю Мона Бейкер потребовала от Мириам Шлезингер и Гидеона Тури (знаменитых израильских ученых) выйти из состава редколлегии «Translation Studies Abstracts».
Мона Бейкер оповещает (к моему счастью) всех читателей, что она приняла это решение не спросив мнения консультантов и сотрудников журнала, и признает, что те самые ученые, которых она выгнала, выражали в разных ситуациях сильное несогласие с политикой Шарона. И прибавляет, что этот бойкот — не ad personam[484], а против институций. От чего становится только хуже, ибо эти слова означают, что независимо от убеждений и поведения человека его принадлежность (рискну употребить это слово) к определенной расе определяет отношение к нему.
Совершенно ясно, до чего может довести принцип подобного рода: те из итальянцев, которые считают поведение Буша разжиганием войны, должны по идее заняться пресечением любых контактов между итальянскими и американскими НИИ; те иностранные ученые, которые воспринимают Берлускони как типа, подстраивающего государство под интересы своей личной власти, должны были бы порвать всякие сношения с Флорентийской академией; те, кто осуждает арабский терроризм, должны по этой логике выслать всех студентов-арабов из европейских вузов, не пытаясь разобраться, симпатизируют ли те фундаменталистам или осуждают их.
В ходе столетий, на фоне кошмарных проявлений нетерпимости и политических зверств выстояла и выжила всепланетная республика ученых, стремящаяся к взаимопониманию между людьми всех на свете стран. Срыв этого международного сотрудничества будет трагедией. Что Мона Бейкер не смогла додуматься до этого — мне досадно, учитывая в частности, что знаток теории перевода по определению занимается диалогами различных культур. Не может быть обвинена целая страна, даже если вызывает нарекания ее правительство. Нельзя обвинять страну, не учитывая всех различий, противоречий и несогласий между отдельными представителями ее населения.
Только что, завершая очерк, я услышал, что какой-то Комитет надзора и контроля в Израиле отменил телевизионную пресс-конференцию Шарона, рассмотрев ее как замаскированную предвыборную агитацию. По этому факту видно, до чего диалектически взаиморазлично поведение разных инстанций: не пойму, как этого могут не замечать те, кто, вероятно, считает несправедливостью эмбарго Ирака. Разумеется, эмбарго бьет и по тем, кто страдает от саддамовской диктатуры! Ни в одной области Земли все овцы не черны. Считать, что все мазаны одним миром — именно это называется расизмом.
VII. Ну хоть повеселимся, что ли
Дар пост-видения[485]
Любители паранормальностей, (те самые, которым не упускают случая вставить шпильку неумолимые скептики из комитета CICAP, развенчивая мистику и всякие чудеса), ужасно любят предвидения. Но почему-то никто не интересуется пост-видением. А я уверен, что пост-видение — суперинтересная вещь. И знайте, что я обладаю поствидческим даром. До нынешнего дня я ревниво оберегал свой секрет, поскольку опасался иронической реакции и злобных выпадов. Теперь же, укрепившись духом после обнародования третьей тайны Фатимы, я готовлюсь явить миру все заботливо утаивавшееся в глуби сердца.
Иногда мне случается впадать в транс и явственно видеть, почти с эйдетической четкостью деталей, эпизоды, имевшие место в эпохи, когда меня еще не было на свете. Но я вижу их не в тумане, и не вынужден их описывать иносказательно и путано, как Нострадамус[486], чьи так называемые пророчества приложимы ко множеству любых событий. Нет, я вижу прошлое до того детально, что никакой двусмысленности в моих словах не бывает.
Вот вам примеры. Вижу крупный и процветающий город на берегах Малой Азии. Город осажден великой армией, которую ведет светлокудрый долгогривый герой, вижу деревянную лошадь в этом городе. Из брюха лошади выходят воины и уничтожают жителей. Спасаются только двое — один повлечется по волнам странствовать, другой высаживается на авзонский берег, основывает страну.
Вижу орды бородачей с волосами, умащенными салом, бородачи врываются в самый могущественный на свете город, их предводитель бросает меч на весы и восклицает: «Горе побежденным».
Вижу генуэзца, чьи волосы короче, чем волосы виденных мной прежде, — он долго плывет на одной из трех каравелл, покуда юнга не прокричит: «Земля!» — и то, что он полагает Индиями, не окажется совершенно новым и неизведанным дотоле континентом.
Я вижу: некто при недлинных волосах наблюдает за Луной в изобретенную им самим трубу и возглашает, что Земля обращается около Солнца, за что его терзают и судят, и дело кончается для него позорно, но он бормочет: «И все-таки она вертится».
Вижу стриженого с чубом, родившегося на малом острове, который с победоносными армиями проходит вдоль и поперек Европу от Альп до египетских пирамид, от Манзанареса до Рейна, а потом умирает, брошенный всеми, на острове еще меньшем, нежели тот, на котором он был рожден.
Вижу еще более коротко стриженого, тоже с чубом и с усами щеткой — он развязывает мировую войну, организует чудовищный геноцид и глотает яд в подземном бункере.
Вижу совершенно лысого, который завоевывает власть маршем на столицу, молотит на току, обцеловывает детей, покуда труп его не вывесят на площади с попугайским названием.
Что мне думать обо всех моих пост-видениях? Клянусь честью, все сбылись до одного. Я осмелел и решился попытать свои силы и в предвидениях. В этом деле, ясно, больше риска, но я буду действовать с осторожностью. Ну-с. Я вижу, что через сто лет на президента Соединенных Штатов состоится покушение. Что циклон налетит на Карибские острова. Упадет самолет крупной авиакомпании. Кто-то низкого происхождения крупно выиграет в лотерею. Итальянский политик перейдет из правого лагеря в левый или из левого в правый. Другой итальянский политик захочет спасти страну от коммунистов. Ведущий телешоу спросит у Саманты из Пьяченцы, как звали по имени актрису Монро[487] (что-то неуловимо связывает последнее мое пророчество с предпоследним).
