Борис Вишневский - Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда
Подобная история происходила и с публикацией «Хромой судьбы» в журнале «Нева»: «водку» там редактор менял на «пиво», «пиво» – на «пепси», «вино» – на «минеральную воду „Бжни“», а «Салют» – почему-то на «Ойло Союзное», каковое напитком вообще не является.
Страдал у Стругацких от редакторов и цензоров не только алкоголь. В «Хромой судьбе» «сцена совращения» стала «сценой возвращения», «порнографические фантасмагории» – «фантасмагориями», «какой-то еврей» – «каким-то жуком», «антисемитский выпад» заменен на «антинаучный», «унитаз» стал «ванной», журнал «Советиш Геймланд» – журналом «Научный транслятор», «партком» – «канцелярией», «Тарковский» – «Феллини», «Есенин» – «Тургеневым», а лозунг «Любовь ленинградцев к товарищу Сталину безгранична» стал читаться как «Пятую пятилетку досрочно!». Где тут цензор, где тут редактор – бог разберет…
Комментарий Бориса Стругацкого: Все изменения в «Хромой судьбе» авторы делали «своею собственной рукой». Другое дело, что редакция (собственно, главный редактор) выдвигала определенные требования. Все они сводились к: А. Не будем дразнить гусей и, в частности, Б. Никакого алкоголя!
При подготовке к печати «Обитаемого острова» в издательстве «Детская литература» уже после того, как рукопись прошла редактуру разных уровней, цензура потребовала внести в книжку около 300 разнообразных исправлений. С чем-то Стругацкие решили согласиться, что-то попытались оставить, но был эпизод, когда они ничего не поняли. Речь шла о сценах полицейских налетов. «Органам» планеты Саракш, как и на Земле, помогает дворник. Дворника, разумеется, потребовали заменить на привратника. А вот кошку, которая метнулась из-под ног легионеров, цензура потребовала убрать вообще. Аркадию Натановичу стало интересно, что же криминального нашла цензура в кошке. И он услышал:
– Чего тут непонятного? Это же аллюзия!
– То есть? – опять не понял Стругацкий.
– А то, что какая же на другой планете кошка!
Аркадий Натанович долго потом смеялся. И любил рассказывать приятелям, что, по мнению цензуры, аллюзия – это то место в рукописи, начиная с которого мысль читателя может пойти по неправильному руслу и привести к неправильным выводам.
Иногда редакторы принимали на себя удар цензуры по рукописи Стругацких. Так случилось с «Хищными вещами века». Редактора книги Бэлллу Клюеву вызвал в свой кабинет главный редактор издательства «Молодая гвардия» Осипов и с гневом отдал ей для ознакомления сверку, уже подписанную в печать, которая вся была исчеркана красным карандашом цензора.
Редактор стала думать, что ей предпринять. Вернуть сверку Осипову? Это значило угробить книжку.
Когда Осипов потребовал сверку обратно, она ответила: «Сверки нет. Я послала ее в ЦК КПСС». Это был блеф. Сверка лежала в ее рабочем столе. Зачем она это сделала, спросил Осипов.
– Посоветоваться. Пусть нас рассудят сотрудники ЦК, – и назвала очень «высокую» фамилию.
Спустя несколько дней на вопрос Осипова, не возвратилась ли сверка из ЦК, Клюева ответила:
«Возвратилась. У товарищей из ЦК КПСС нет к ней претензий».
Удалось отделаться «малой кровью». Стругацким пришлось написать небезызвестное предисловие к повести («…Мы не ставим перед собой задачи показать капиталистическое государство с его полюсами богатства и нищеты… Мы ограничиваемся одним… очень важным аспектом: духовная смерть, которую несет человеку буржуазная идеология…») и внести в нее несколько мелких поправок, после чего книга вышла в свет.
Комментарий Бориса Стругацкого: Не знаю, имел ли место описанный здесь эпизод, – скорее всего, имел, но вне связи с ХВВ. История остановки ХВВ в производстве гораздо сложнее. Я хорошо знаю все перипетии ее, потому что занимался этой проблемой лично (АН как раз в это время уехал в отпуск на юг).
Однако рассказывать об этом сейчас и здесь мне, честно говоря, лень, да и недосуг. Отложим на потом, тем более что сохранилось мое письмо к АН, где я об этом деле довольно подробно ему докладываю.
Шутки
Аркадий Стругацкий и Мариан Ткачев решили провести вечер в обществе друга, физика, впоследствии эмигрировавшего в США. Физик опаздывал. Ткачев со Стругацким потихоньку пили водку. Когда физик наконец пришел, он, не раздеваясь, направился к телефону: надо позвонить.
Он набрал номер:
– Валечка, установка работает? Значит, так: первый, третий и четвертый выключайте, а второй пусть до завтра работает на холостом ходу. И слейте рассол!
Аркадий Натанович откликнулся:
– Рассол не сливай. Пригодится.
Мариан Ткачев и Аркадий Стругацкий в составе бригады писателей на Камчатке. Комната местной гостиницы. Ночь. Оба спят. Начинается землетрясение.
Стругацкий, не просыпаясь:
– Ткачев, прекрати раскачивать дом!
1976 год. Владивосток. Дом ученых. Вечер встречи с А.Н. Стругацким. Зал набит до отказа молодыми учеными вперемешку с кагэбешниками. Вопрос из зала:
«Скажите, Аркадий Натанович, где можно прочесть вашу „Сказку о Тройке“?»
Аркадий Натанович, совершенно серьезно:
– Она опубликована в эмигрантском журнале «Грани» издательства «Посев». В вашей библиотеке этого журнала наверняка нет, но я с собой привез несколько десятков экземпляров, можете взять…
Стругацкий открыл портфель, вынул стопку каких-то журналов, пошел с ними к краю сцены…
И публика начала разбегаться.
Середина 80-х. Не только советские, но и зарубежные издательства стремятся заполучить права на публикацию прозы братьев Стругацких. В один и тот же день, в один и тот же час в квартире Аркадия Натановича объявляются два иностранца. Один – японец, другой – то ли испанец, то ли итальянец. Оба почти одновременно говорят, что хотели бы издать у себя на родине трилогию, состоящую из повестей «Обитаемый остров», «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер». Аркадий Натанович решает пошутить.
– Что же это вы – пришли вместе, а договориться не можете? Шли бы вы лучше на улицу, выяснили, кому что издавать, а потом – приходите…
По легенде, японец с то ли испанцем, то ли итальянцем шуток не понимали.
Они вышли на улицу и начали драться.
Ъ
С романом «Ур, сын Шама» у писателей-фантастов Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова были неприятности. На роман набросились рецензенты. Историю о шумерском мальчике, который после странствий в чужих мирах возвращается на Землю, деятели из Госкомиздата РСФСР, известные своими шовинистическими взглядами, и их подручные критики оболгали: они пытались представить шумерскую линию романа как сионистскую. Авторы приуныли.
Аркадий Натанович так кричал на одного из авторов романа Евгения Войскунского:
– Ты же моряк, боевой офицер, ты под обстрелом ходил! Прояви твердость! Приди к ним, грохни кулаком по столу! Или садись и пиши письмо в ЦК!
– Да без толку…
– А ты напиши! Есть вещи, которых нельзя спускать! Надо устроить скандал. А скандалов в ЦК не любят.
Он был прав. ЦК мог санкционировать любую мерзость, но если возникал скандал, то ЦК всеми силами пытался скандал замять. И хотя Аркадий Натанович терпеть не мог составлять письма в высокие инстанции, копий этих писем у него накопилась целая папка, а в особой тетрадке он помечал, когда письмо послано, когда пришел ответ, куда письмо переслали и что в результате получилось. Так что твердость он в необходимых случаях проявить умел. И других этому учил.
Ь
А вообще-то он был человек мягкий. До того мягкий, что если Стругацкие отдавали в какой-нибудь московский журнал свою новую вещь для публикации, то редакторам приходилось иметь дело не с Аркадием, а с Борисом Натановичем, звонить по междугородному телефону в Ленинград или даже туда специально ехать. Аркадий Натанович говорил о поправках к рукописям: «Этим у нас занимается Борис, все вопросы к нему». Он боялся, что будет недостаточно тверд и уступит то, чего уступать никак не следует.
Комментарий Бориса Стругацкого: АН действительно был довольно уступчив при деловых переговорах, однако, тем не менее, прекрасно их проводил на протяжении многих лет. Он вел все дела, связанные с Москвой и ВААПом, а дела эти в интервале 1955–1970 гг. составляли большую часть всех наших дел. Бывали, конечно, у него проколы, но у кого их не бывает? Так что ни мягкость его, ни уступчивость никогда делам сколько-нибудь значительно не мешали. Однако во второй половине 80-х ситуация действительно переменилась: началась перестройка, нас стали печатать много и часто, уследить за всем становилось все труднее, а у меня как раз появился наконец компьютер, достаточно мощный, чтобы можно было создать базу данных. Таковая была создана, и основная масса деловых переговоров естественным образом переместилась в Питер, ко мне. Если же говорить собственно о редакторской работе, то мы оба с удовольствием пользовались приемом «сваливания ответственности»: «Да, – говорил кто-нибудь из нас дураку-редактору, требующему идиотских поправок. – Вы совершенно правы. Я полностью с вами согласен. Но вот ОН – решительно возражает! Так что давайте, может быть, оставим все как есть, а?»
