Генри Киссинджер - Дипломатия
Более того, «доктрина Монро» не ограничилась провозглашением определенных принципов. Она решительно предупреждала европейские державы, что новая нация прибегнет к войне, чтобы сохранить неприкосновенность Западного полушария. Она объявляла, что Соединенные Штаты будут считать любое распространение власти европейских стран «на любую частицу данного полушария как опасное для мира и нашей безопасности»[13].
Наконец, языком, менее изысканным, но более четким, чем у государственного секретаря в высказывании двухлетней давности, президент Монро исключал какую бы то ни было возможность вмешательства в европейские противоречия: «В войнах европейских держав, связанных с вопросами, касающимися только их самих, мы никогда не участвовали, и участие в них не соответствует нашей политике»[14].
Америка в одно и то же время поворачивалась спиной к Европе и высвобождала руки для экспансии в Западном полушарии. Под крышей «доктрины Монро» Америка способна была преследовать политические цели, не слишком отличающиеся от мечтаний какого-нибудь европейского короля: расширять торговлю и сферы влияния, присоединять территорию — короче говоря, превращаться в великую державу, не применяя на практике силовой политики. Американская жажда экспансии и ее вера в то, что она является более чистой и принципиальной страной, чем любая из стран Европы, не вступали в противоречие друг с другом, поскольку Соединенные Штаты никогда не рассматривали собственную экспансию с точки зрения внешней политики. Они могли применять силу, чтобы добиться преобладания: над индейцами, над Мексикой в Техасе, — и делали это со спокойной совестью. Короче говоря, внешняя политика Соединенных Штатов заключалась в том, чтобы не иметь внешней политики.
Как Наполеон применительно к продаже Луизианы, Каннинг имел право хвастаться, что он сделал из Нового Света фактор перемены равновесия сил в Старом, ибо Великобритания подчеркивала, что она поддержит «доктрину Монро» силами Королевского военно-морского флота. Америка, однако, хотела бы перемены равновесия сил в Европе лишь в той степени, которая позволила бы предотвратить проникновение Священного союза в Западное полушарие. Что же касается всего остального, то европейским державам оставалось поддерживать равновесие сил без участия Америки. До самого конца столетия главным содержанием американской внешней политики станет расширение сферы применения «доктрины Монро». В 1823 году «доктрина Монро» предупредила европейские державы, что им следует держаться подальше от Западного полушария. К столетнему юбилею «доктрины Монро» смысл ее постепенно расширялся, и в итоге она превратилась в оправдание американской гегемонии в Западном полушарии. В 1845 году президент Полк объяснял включение Техаса в состав Соединенных Штатов стремлением не позволить независимому государству превратиться «в союзника или зависимую территорию какой-либо иностранной нации, более могущественной, чем оно само», а следовательно, избежать угрозы американской безопасности[15]. То есть «доктрина Монро» оправдывала американское вмешательство в дела других государств не только в случае наличия реальной угрозы для страны, но и при одном лишь появлении возможности подобного вызова — точно так же, как это делалось в рамках системы европейского равновесия.
Гражданская война на короткое время приостановила интерес Америки к территориальной экспансии. Главной заботой для внешней политики Вашингтона было предотвращение признания Конфедерации европейскими нациями, иначе на североамериканской почве возникла бы многогосударственная система, а вместе с нею — характерная для европейской дипломатии политика сохранения системы равновесия сил. Но уже к 1868 году президент Эндрю Джексон вернулся на прежний путь и оправдывал экспансию «доктриной Монро»: на этот раз речь шла о покупке Аляски.
«Иностранные владения или иностранный контроль над отдельными поселениями до сих пор сдерживали рост и умеряли влияние Соединенных Штатов. Столь же губительными были бы хроническая революция и анархия»[16].
Происходило нечто более фундаментальное, чем просто экспансия на просторах Американского континента, хотя это практически не было замечено так называемыми великими державами: в клуб их вступал новый член, ибо Соединенные Штаты становились самой могущественной нацией мира. К 1885 году Соединенные Штаты превзошли Великобританию, тогда считавшуюся крупнейшей индустриальной державой мира, по объему производимой продукции. К концу века страна потребляла больше энергии, чем Германия, Франция, Австро-Венгрия, Россия, Япония и Италия вместе взятые[17]. За период между окончанием гражданской войны и началом следующего столетия добыча угля в Америке выросла на 800%, производство рельсового проката на 523%, длина железнодорожной сети на 567%, а производство пшеницы на 256%. Благодаря иммиграции численность американского населения удвоилась. И процесс роста имел тенденцию к ускорению.
Не было еще такой нации, которая вместе с подобным приращением могущества не попыталась бы приобрести и общемировое влияние. Лидеры Америки оказались перед искушением. Государственный секретарь при президенте Эндрю Джексоне Сьюард мечтал об империи, включающей в себя Канаду и значительную часть Мексики и глубоко вдающуюся в Тихий океан. Администрация Гранта желала аннексировать Доминиканскую республику и примеривалась к приобретению Кубы. Подобного рода инициативы современные европейские лидеры — Дизраэли или Бисмарк — поняли бы и одобрили.
Но американский сенат оставался нацелен на первоочередные внутренние проблемы и похоронил оба экспансионистских проекта. Он сохранял армию немногочисленной (25 тыс. человек), а флот слабым. Вплоть до 1890 года американская армия шла четырнадцатой в мире после Болгарии, а американский флот был меньше итальянского, хотя индустриальная мощь Америки в тринадцать раз превышала итальянскую. Америка не участвовала в международных конференциях и трактовалась как второразрядная держава. В 1880 году, когда Турция произвела сокращение дипломатического персонала, она закрыла посольства в Швеции, Бельгии, Нидерландах и Соединенных Штатах. Одновременно один германский дипломат в Мадриде предложил, чтобы ему лучше урезали денежное содержание, чем направили в Вашингтон[18].
Но коль скоро страна достигает уровня, соответствующего американскому в период после окончания гражданской войны, она не в состоянии вечно противостоять искушению воспользоваться своей мощью, чтобы обосновать претензии на более важную роль на международной арене. В конце 80-х годов XIX века Америка начата строить флот, который еще в 1880 году был меньше чилийского, бразильского или аргентинского. В 1889 году секретарь по военно-морским делам Бенджамен Трэйси вел кулуарную агитацию за строительство наступательного, ударного флота, а современный военно-морской историк Альфред Тэйер Мэхэн разработал разумное для этого обоснование[19].
Хотя на деле Британский Королевский военно-морской флот защищал Америку от опустошительных набегов европейских держав, американские лидеры не воспринимали Великобританию как защитницу собственной страны. В течение всего XIX века Великобритания считалась величайшей угрозой американским интересам, а Королевский военно-морской флот — серьезнейшей стратегической опасностью. Неудивительно, что, когда Америка начала напрягать мускулы, она стала стремиться устранить влияние Великобритании в Западном полушарии при помощи той самой «доктрины Монро», проведению в жизнь которой Великобритания способствовала столь усердно. Соединенные Штаты более не деликатничали перед лицом подобной опасности. В 1895 году государственный секретарь Ричард Олни сослался на «доктрину Монро», чтобы сделать предупреждение Великобритании и при этом подчеркнуть изменившееся соотношение сил. «Сегодня, — писал он, — Соединенные Штаты практически суверенны на данном континенте, и любое их установление является законом для всех лиц, на которых наше государство распространяет свое влияние». «Неограниченные ресурсы» Америки «в сочетании с изолированным местоположением делают ее хозяином ситуации и практически неуязвимой для любой или всех вместе взятых прочих держав»[20]. Отрицание Америкой силовой политики явно не распространялось на Западное полушарие. К 1902 году Великобритания отказалась от претензий на ведущую роль в Центральной Америке.
Став наиболее значительной силой в Западном полушарии, Соединенные Штаты стали в более широком плане выходить на международную политическую арену. Америка превратилась в мировую державу вопреки самой себе. Распространившись вширь па континенту, она закрепила свое преобладание на всех берегах и одновременно настаивала на том, что не имеет ни малейшего желания проводить политику великой державы. И когда этот процесс завершился, Америка обнаружила, что в ее распоряжении находится такая мощь, которая сама по себе превращает ее в важнейший фактор международной политики независимо от собственных предпочтений. Американские лидеры могли продолжать настаивать на том, что основной целью внешней политики является выступление в роли «маяка» для всего остального человечества, но уже невозможно, было бы отрицать, что кое-кто из них укрепился в мысли, что ждать, пока все человечество примет демократическую систему, и только после этого войти самим в международную систему — не стоит, могущество Америки дает ей право уже сейчас высказывать собственное суждение по злободневным вопросам.
