Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены
Набросала вот рецензию на «Нижинского», но не покидает горькое чувство. Мне кажется, все мои работы хороши, а то, что они лежат в столе, меня убивает. Я думаю, они достойны иной участи. И оттого, что этого не происходит, всякое желание писать, выкладываться пропадает. Это ведь не стихи. Отклик необходим. И, конечно, опять боюсь читать на семинаре. Опять же, в себе уверена, но страшно жутко. ОК, что-нибудь придумаю. Что за странная девчонка, просто невыносимо. Имела уже возможность убедиться, что не полная чума, а иногда совсем даже наоборот. Вчера на «N» перед спектаклем на меня все глазел Поповски. Может, помнит, как я в компании желающих прорваться на «Волки и овцы» в ГИТИСе просила его пропустить. Может, не помнит, но несколько раз ловила его несколько удивленный и немножко заинтересованный взгляд. Ну а после спектакля глазел Юрий Николаев. Мы с Варей тусовались внизу, у гардероба (было слишком много народу), а он с двумя дамами в возрасте стоял недалеко. Мне интересно было наблюдать его вблизи, я иногда посматривала и тоже ловила его взгляды. Но все это чушь собачья! Но до чего приятно находиться в такой элитной компании. Анастасия Вертинская, Никита Михалков, etc. Просто полный бомонд. Аншлаг полнейший. Может, потому, что вчера был день рождения Нижинскому. Странно, что Га-евского не пригласили на спектакль. Я бы очень хотела услышать его мнение, Вот посмотрела еще раз и поняла, что была права в своих догадках, и действительно, как заметила Варя, чем больше проходит время после просмотра, чем больше отстраняешься, тем больше возникает мыслей на тему, не отстает спектакль, держится в сознании, не отпускает. Это что-то значит. А для меня это является признаком безусловного таланта. Если вызывает спектакль так много разного, поднимает с глубин души особые чувства, значит, в нем было что-то важное, значит он с затаенными, не раскрываемыми сразу смыслами. Вроде все ясно, смотришь, все здесь как на ладони, а уходишь, и он преследует тебя неожиданно возникшими догадками, воспоминаниями, новыми непривычными впечатлениями. Врывается сумбурно и необъяснимо. Игровая стихия бушует, насмехается, плачет и танцует. И все это – «Нижинский». Все это очаровательный Меньшиков и не менее великолепный Феклистов. Все это – изысканность стиля и атмосфера богемная и чудесная.
Ах, как я люблю Москву! Лучшие люди ея Величества, мое место среди вас. Иначе я умру от сжигающих меня желаний.
2.03. Прекрасная лекция по кинематографу. Сегодня я снова болею. Сижу дома. Сердце ноет. Весна, весна, зову ее беспрестанно. Хочу выглядеть ярко, изящно, насколько могу себе позволить. Заходила сегодня на Тверской в магазин «Наташа». Он стал такой шикарный, ломится от одежды. Красивейшие женские костюмы из шелка, шерсти, кажется, самой нежности. Все безумно привлекательно, приятно на ощупь, и, конечно, дорогое. Это так мучает. Я извожу себя от бессилия приблизиться к миру этих чудесных вещей, но также и миру лучших людей творческого истеблишмента. Это желание уже стало навязчивым, манией, бесконечным укором моей лени и страха.
Сегодня А. дала прочитать статейку для ее газеты на «N». Очень компактная. Она меня поразила странным спокойно-равнодушным тоном, правильностью, «сделанностью» всех фраз и небрежным отношением к творчеству других. Не могу точно объяснить, в чем это – едких уколах автору пьесы, снобистскому взгляду свысока, когда она говорит о цитировании? Это и было, возможно, я тоже временами чувствовала вторичность выражений, но все это растворялось в темпераменте игры, стилистике. А. превосходно умеет уцепить самую суть, расписать все безупречно просто и лаконично, читается легко и приятно. И все же это та самая смерть, о которой говорили N и незнакомец, когда рифмовали критику со смертью. Она опять так хорошо все расписала, что нечего добавить. Но это и главный недостаток – рецензия ничего не оставляет после себя, она не заставляет думать. А чтобы, прочитав такую статью, люди рванули на спектакль, то очень сомневаюсь. Она не активизирует творческие силы души. Она прекрасно все написала, я ловила себя на мысли, что даже порой завидую той легкости, непосредственности пера, с которой она пишет буквально обо всем. Авторитетов нет, и это правильно. Но я имею в виду сейчас немножко другое. Она очень правильно поняла главное спектакля – тему гениального безумия. Но она написала об этом, отстраняясь, оценивая со стороны. Я, в отличие от нее, пытаюсь изнутри уже созданного образа раскрыть то, на чем основывается спектакль. Не результат, а движение, динамику творимого образа. Это несносно трудно, но, я надеюсь, иногда у меня что-то получается.
Когда читаешь ее рецензию, она захватывает, по-настоящему нравится, хоть и без экзальтации (хорошо сделанная), но стоит ее отложить – и все, пусто. Это важный симптом. Со спектаклем «N» как раз наоборот. Чем больше времени отделяет человека от него, тем больше он отлеживается в сознании, тем богаче и ярче видится, кажется, сам все выдумываешь, но нет же, было в спектакле все то, о чем не перестаешь думать спустя дни. Не могу говорить за всех (я все-таки натура увлекающаяся), но смею надеяться, с понятием о хорошем вкусе у меня все в порядке, элементарное чутье у меня есть. Сама пишу, творю и живу этим. И мне близка атмосфера судьбы и творчества, неважно, в каком проявлении: кино, живопись или спектакль. Вся гамма чувственного восприятия затронута, если произведение настоящее. И надо достойно об этом сказать. А написать так о спектакле, чтобы это не было смертью (как для него, так и для самой рецензии), можно лишь создав новое творение. Рецензия должна быть равной спектаклю (надо чувствовать уровень, я не умею писать разгромные), должна сама являться произведением, но, говоря о реалиях постановки, неразрывно связанная с ней, сохранять необходимую независимость. Быть самоценной в заданном жанре. Тематика ограничена, но не ограничены творческие силы писателя (фантазия, импровизация). Написать хорошо о спектакле могут очень малое количество людей. Все это выглядит нескромно, будто все свожу к себе. Но что сделаешь, если все эти силы в себе я чувствую постоянно, они не убывают, и даже когда подолгу не пишу, не покидает уверенность в своих возможностях. Меня до сих пор несколько шокирует звание критика и вся сопутствующая атрибутика: рецензия, театроведение, анализ спектакля. Даже вызывает глухое раздражение и протест. Я не говорю, что мое мнение единственно верное, может быть, я не права, но я – есть, и я пишу так, как пишу. По-другому не умею и не хочу.
Иногда, сталкиваясь с просто фатальным непониманием В. каких-то очевидных для меня вещей. И ведь так – большинство. В. – чудесная, искренняя, добрая, но дальше? Это жестоко, наверное. Но, пожалуй, большинство группы в целом примерно то же. Кто-то, безусловно, способнее, даже талантливее, но в них нет той человеческой теплоты, что так привлекает меня в Варе. И я предпочту ее общество многим интеллектуалам. Все у нас очень разные. И это меня очень радует. Еще бы побольше понимания, но невозможно добиться понимания со всеми. Так не бывает. Даже у самых лучших, добрейших, милейших всегда бывают недоброжелатели. А я, может, и лучшая, но с двумя другими качествами – проблемы.
Купила книжку про М. Булгакова. Она дорогая, но я не удержалась. С предвкушением жду чтения. А сейчас увлечена воспоминаниями Шаляпина.
11.03. Невозможность ничего изменить сводит меня с ума. Все в лапищах судьбы. Я одинока, одинока. Гр., грусть моя, моя непутевая, безвольная тоска. Забытье перил, лестниц, мостов. Я живу, кажется иногда, только для встречи. Но, конечно же, это не так. Трезво рассуждая, 19 лет – это огромность, если учитывать мое самолюбие. И чего я добилась? Живу в Москве, учусь, где хотела, рецензии, которые пишу, периодически начинаю ненавидеть, а иногда – обожаю. Полгода я в Москве – и нет мне покоя. Не могу сбросить каких-то шор с себя. Удерживают, а, может быть, хранят. Ничего не знаю. Невнятно мне. Глухо.
На семинарах до сих пор трясусь, с людьми, которых не люблю, держусь скованно и не лучшим образом. Злюсь на себя за это. Думала, время сгладит эти шероховатости моей натуры, а оно, похоже, делает их более резкими. Просто гимн безнадежности, которая превращается в мое настоящее состояние. И вроде не так уж все мерзко вокруг, а тяжесть эта давит, выводит из себя, безумствует, изводит.
Я одичала, похоже. Все в себе. Ничего извне. Зажимаюсь. Закрываюсь. И дело не только в поведении. В более глубоких, скорее всего, понятиях и чувствах. Нужна встряска, несколько встрясок. Я снова чахну духовно. Ах, март-пересмешник, картежник и плут. Я люблю тебя, ты похож на него. Издевайся, я не способна противиться, но я обрету прежнюю уверенность, нет, не прежнюю, новую, в которой не будет ничего от былых мучений и недоговоренностей. И ты будешь свидетелем, топящий снега, ты увидишь меня другой, драчун и подхалим, ты улыбнешься, быть может, мне, очаровательный импровизатор. Я очень надеюсь на это, стиляга и творец судеб.
