Олег Матвейчев - Суверенитет духа
Эта ситуация весьма характерна для периода крушения “великого синтеза”, который мы описывали выше. Собственно, никто и не спорит с тем, что это главный признак современности, как бы ее не называли. Взять тех же Лиотора и Хабермаса. Лиотар говорит о том, что постмодерн ― это время когда объявляется «война целостности», тотальности, когда не верят мета-повествованиям, объединяющим в одну логику гетерогенные феномены. В торжестве плюрализма он видит позитивный шанс для человечества. Хабермас также признает крушение целостности, однако, видит в этом скорее проблему, чем “освобождение” и решает эту проблему с помощью теории коммуникативного разума, в которой Лиотар, в свою очередь, видит рецедив тотальности. А Хабермас защищаясь, обвиняет Лиотара в самопротиворечии, т.к. тотальность есть и у Лиотара (поскольку есть теория) и т.д. Не вдаваясь в подробности этой дискуссии, отметим, что факт “крушения целостности” признается обеими, независимо от того, схватывается он как позитивная или как негативная возможность. О какой, собственно говоря, “целостности”, идет речь?
Оба называют ее ― это “система” Гегеля, “великий синтез”, подводящий итог всей предшествующий истории, объявляющий ее в общих чертах законченной. В самом деле, первоначальные, смутные, бесспорные, богатые трактовки бытия, высказанные ранними мыслителями в начале человеческой истории, теперь прояснены и постигнуты в абсолютном понятии, их эвристический, интерпретационный потенциал исчерпан и упорядочен в категориях, диалектически переходящих друг в друга. Практический и духовный опыт человечества подытожен. Человечество проявило себя в чем могло, показало и самую великую и самую низменную свои стороны. Что остается нам? Можно бесконечно долго уточнять детали теории и практики, формулировки “законов” природы и общества, внося несущественные поправки в уже постигнутые “в принципе” определения. Можно бесконечно повторять и теоретический и практический опыт в смешениях, вариациях, в виде трагедии или в виде фарса. И уточнение, и повторение, впрочем, способствует тому, чтобы идущие в хвосте народы и отдельные индивидуумы подтягивались к авангарду. Абсолютный дух, отпустивший себя в природу, а затем в историю пришел в себя. Но явленность этого абсолютного духа должна быть снята, и природа и история должны быть возвращены в лоно абсолютного духа, должны быть свернуты из своей противоположности духу в тождество с ним. Пока природа окончательно не покорена и вносит ограничения в свободу, пока в человеческом обществе эмансипация не достигла такого уровня, что ни одно духовное существо не берется больше с природной стороны (раса, пол, физическая сила и проч. антропологические характеристики), окончательное возвращение духа в себя ― еще не свершилось. Но оно происходит с чудовищным ускорением. Теперь в руках человечества есть абсолютная методология. Если раньше шаги в прогрессе делались методом проб и ошибок и прорывы были случайными, то теперь все в большей и большей степени, ученый и техник (в том числе гуманитарный) знают куда идут, и что именно нужно сделать, чтобы получить конкретный результат. Не надо ничего выдумывать и экспериментировать, рецепты счастья есть, ответы на все вопросы есть. Если кому –то кажется, что нет, то это от необразованности.
Естественно, что существует огромный пласт людей, которые этого не понимают и которые с этим не согласны. Это они говорят, что Гегель всего лишь человек, и в его словах о “конце истории” нет ничего кроме амбиций. Это они считают, что его система ― чисто историческое явление, систематизация доступного отдельному человеку опыта, что она к тому же настолько «непонятна», что не может быть никакой методологией, а значит, мы продолжаем двигаться путем проб и ошибок, и есть масса закоулков, в которых мы еще не побывали. Возможности не исчерпаны, опыт безграничен. С другой стороны, все остается, как есть: и природа, и история, и бесконечная возможность познавать их, и манипулировать с ними.
Спорить с этими мнениями бессмысленно, доказать что-либо невозможно. Здесь можно видеть или не видеть. Те, кто не видит, так и остаются в этой реальности, реализуя ее потенции тем больше, чем больше они с ней спорят. Те, кто видят, задаются вопросом: что дальше. Они мыслят с позиции уже пришедшего в себя духа, мыслят исходя из предположения, что все чему еще предстоит завершаться в течение ближайших трехсот лет, уже завершено.
Эти собственники абсолютной истины, к тому же постигнутой в понятии, эти юные боги, могут, конечно, пойти на второй круг, творя природу и историю из находящегося в них духовного материала. Эта позиция была уже свойственна Марксу и Ницше. Сверхчеловек творит историю «по законам красоты», или, более того, сам устанавливает те законы, по которым творит историю, началось «царство свободы»! Сверхчеловек так же относится к культуре и истории, как человек относился к природе. Как человек ставил силы природы себе на службу, так же и сверхчеловек ставит себе на службу силы истории. Как для человека природа была чем-то бытийствующим «не-у-себя» и «для-другого», так и история для сверхчеловека есть нечто лишенное «в-себе-бытия», существующее для сверхчеловека и находящее себя в нем. Как человек должен был вернуть природу из ее инобытия, присвоить себе, так и сверхчеловек должен вернуть из инобытия историю и присвоить ее. Должно быть снято не только отчуждение между человеком и природой, но и сверхчеловеком и историей. Отсюда и огромные манипуляции историей и рост интереса к историческому образованию, возникновение «исторического мировоззрения».
Но история снятия истории тоже представляет из себя некую историю, пост-историю, мета-историю. В конце этого процесса мы и живем.
В свою очередь, потом некому сверх-сверх-человеку придется снимать в себе пост― пост― историю. И уже в мировой философии начинают разрабатываться принципы некоего «пост― пост― модернизма».
Мы сталкиваемся с «апорией Зенона» в чистом виде. История не может кончиться так же, как и Ахилес не может догнать черепаху.
Но мы, на самом деле, все прекрасно знаем, что Ахиллес догоняет черепаху, так как он решает дело одним прыжком. Именно о «прыжке» все время говорит М. Хайдеггер, в связи с возможностью «Другого Начала» нашей истории, которая уже не будет историей, и возможно, вообще будет лишь мгновением.
Современность: между «пост-» и «прото-»6
В своем философском завещании, в работе, которую должны были по желанию автора опубликовать в сотом томе сочинений, Мартин Хайдеггер так отчеканил дилемму, перед которой стоит мысль: «Мы должны осмыслить… начало европейской мысли и то, что ею достигнуто и не достигнуто, потому что мы стоим в конце ― в конце этого начала. А это значит: мы стоим перед решением между этим концом и его затуханием, способным заполнить еще столетия, ― и другим началом, которое может быть лишь мгновением, чья подготовка требует … терпения..». Спустя 70 лет после написания этих строк, мы можем видеть, что череда «смертей», «пост»-ов и «окончаний» религий, искусства, метафизики, морали, социального, политики, экономики, человека, философии и других почтенных представителей «первого начала европейской мысли» не иссякает, и вполне может занять не одно столетие.
В то же время, примеры мышления предуготовляющего «другое начало истории», которое когда-то может быть вспыхнет только на мгновение, единичны: пара работ Шеллинга, отдельные фрагменты Ницше, отдельные интенции Гуссерля и, прежде всего, сам принцип феноменологии «к самим вещам!», да труды шварцвальдского мудреца ― М. Хайдеггера. Этот импульс был погашен общим трендом, о котором было сказано выше: борьба с метафизикой, практическое использование методов нового времени в науке и политике, философия языка и проч. Постструктурализм вообще поставил под вопрос само понятие «новое», «modern». Ученые «растянулись» в своих интересах по всей философской традиции, ресурсы которой неисчерпаемы…
И вот, когда Англия и США на десятый раз заваривают чай позитивистской аналитической философии языка, когда Франция погрязла в левачестве полупостструктуралистского-полупостмарксистского толка, когда Германия, все еще не оправившаяся в духовном смысле от войны, блуждает между «искусством для искусства» дремучего классицизма и кибернетическими вариантами социологии, написанная на русском языке книга Михаила Эпштейна «Знак пробела. О будущем гуманитарных наук» может быть по праву названа событием в мировой философии.
Ее значение, прежде всего, в том, что она ставит вопрос о будущем, о принципах новой эпохи, о необходимости мыслить в парадигме «прото-». Книга может быть отнесена к жанру пролегомен, к жанру манифестов, к зачинающему мышлению, не только читателем или интерпретатором, но сама сознательно написана именно в духе «утренней зари», а не в компании «совы Минервы, вылетающей в сумерки». Книга содержит обширные размышления на тему «протоизма» (философии «прото» в отличие от философии «пост»), размышления на тему манифестов, и манифестного «бэконовского» проективизма, размышления на тему «концептивизма», «семенного логоса» (мышления концептами, понятиями, подлежащими разворачиванию).
