Газета День литературы - Газета День Литературы 8 (1998 2)
В.Б. Из твоего “вируса” выросло несколько грандиозных проектов. Это и проект твоей семьи — в отличие от твоей русской авангардной эстетики, от твоей катастрофики, твой проект русской семьи оказался понадежнее и традиционнее семей многих самых ортодоксальных почвенников. С юности одна жена, с которой уже столько прожито, столько связано, столько песен спето. Трое детей: двое сыновей и дочь, сейчас уже внуки пошли. Все дети рисуют, у младшего и перо неплохое. Если бы все патриоты равнялись на твой проект семьи, то у нас не было бы ни демографического кризиса, ни такого количества разводов. Я бы сравнил разве что с проектом Дмитрия Балашова, у которого то ли 15, то 13 детей, но, правда, при пяти-шести женах. Второй твой удавшийся проект — литературный. В главном он осуществился. И два последних романа — тому подтверждение. История даст всему свои оценки, но никто не сможет отрицать, что твоя проза — в центре современного литературного процесса.
Третий твой удавшийся проект — проект газеты, которую могут ненавидеть, но никто не в силах отрицать ее влияния, а иногда и кардинального влияния на политическую жизнь России. Не случайно тебя называют идеологом двух путчей. А Бог наш с тобой, как известно, троицу любит. Может быть, в юбилейный год и произойдет третья победная попытка остановить разрушение России, разрушение государства. По сути, проект газеты “День” — был самым авангардным проектом. Ты поломал все правила создания газеты и при минимуме средств и поддержки, при ненависти властей раскрутил самую важную оппозиционную газету в России.
Ты считаешь, что к своему шестидесятилетию успел сделать нечто главное в жизни, или у тебя немало проектов отложено на третье тысячелетие?
А.П. У меня есть несколько грандиозных проектов даже на четвертое тысячелетие… На самом деле во мне постоянно присутствует ощущение второй жизни, какой-то неявной, текущей рядом с первой жизнью. Меня когда-то поразило открытие, что есть могучая река Волга, по которой плывут корабли, плывут грузы, танкеры нефтяные, нефтяные пятна, баржи с арбузами, рыбы плавают, прекрасные молодые женщины раздеваются и заплывают, иногда утопленника несет. На берегу реки — города, церкви, заводы. А под этой Волгой течет донная, глубинная Волга. И катит свои воды тоже в Каспийское море. И та вторая, глубинная Волга — прохладна, чиста, никогда не замерзает, там нет ни одного человека, там даже нет ни одного организма. Эта глубинная Волга сливается с верхней промышленной Волгой уже в море. Вот так и мои жизни. Одна — реальная, в которой осуществляются все эти рассказанные тобой проекты, как корабли огромные двигаются, сталкиваются, тонут, выплывают, горят, взрываются — а другая моя жизнь течет глубоко-глубоко, под илом, под песком донным, под осадочными породами. Она течет вне моей воли. Я там тоже существую, но по иным законам. Это второе мое, глубинное “я” из той жизни всегда внимательно смотрит на шумное, громкое “я” из первой жизни. Смотрит с каким-то печальным выражением глаз. Но не с осуждением… И когда-нибудь мои жизни тоже сольются, и мы встретимся, наконец. Где? Может быть, это и будет Страшный Суд? Один “я” у другого “я” будет спрашивать за грехи, за пороки, за слабости. А этот верхний будет оправдываться, почему он жил так… Вторая, донная жизнь — она неизреченная. Там нет деяний, там нет поступков. Там — непрерывное ожидание.
В.Б. Ты справляешь свое шестидесятилетие накануне нового века. И даже нового тысячелетия. Что за Россия тебя ждет в третьем тысячелетии?
А.П. Первое. Россия по-прежнему должна быть огромной. Миссия русских — в освоении и стягивании воедино пространств Евразии. Русские поселились на этой плешине земли не случайно. Такова воля Бога. Только они эту гигантскую часть земли, а также часть космоса над ней могут освоить. Контролировать своими костями, родовыми могилами, крестами, железными дорогами и молитвами.
Второе. В силу того, что она огромна и набита колоссальными противоречиями, в России всегда должно быть сильное государство. Централизм. Я не против любой независимости и любой демократии, но там — в уютной маленькой Европе. Нам не надо вмешиваться в их миниатюрные правила игры, но и им незачем путаться у нас под ногами. Русское централизованное государство, оснащенное идеологией, технологией, стабильным образом жизни, заповедью — это не централизм убиения и разрушения, а централизм регулирования противоречий.
Третье. Россия заселена множеством народов. Самый великий из них — русский народ. В него изящно инкрустировано множество малых народов. Поэтому Россия всегда будет полиэтнической страной. Ей суждено всегда быть империей. Поэтому русское национальное сознание всегда общечеловечно и не держится на этнократизме. Русскость — не только в способности переносить тяготы и мороз, не только в широте и терпеливости, не только в наших песнях, но и в нашей супероткрытости. Задача русских — интегрирование всего в себя. Это такое внутреннее богатство, которого нет ни в одном другом этнически зацикленном народе. Даже пули, разрывающие мир, останавливаются перед таким богатством.
Четвертое. Россия должна быть справедливой. Россия всегда будет строить Рай, стремиться не к личной, а к мировой справедливости для всех. Она будет умирать на кострах, будет гибнуть под пулями, но она не может быть другой. Русские и Россия так устроены, так задуманы Господом, чтобы они всегда тянулись к построению Рая, выполняли идею Рая.
Пятое. Россия будет жить не только серпом и молотом, кувалдой, автоматом Калашникова, Интернетом, генной инженерией, водородной энергетикой. Ее главной ценностью будет — сверхпознание. Сверхвера. В силу уникальности задачи Россия и будет Богопознающей страной! Должна стремиться к высшему проявлению человеческого духа.
В сочетании этих пяти компонентов появятся вновь и люди, и культура, и смелое воинство, и границы. Так будет!
Татьяна Глушкова
ОЖИДАНИЕ ЧУДА
А. ПРОХАНОВУ
“Умом Россию не понять…”
Такие вынести потери
и вновь предаться
древней вере —
цыплят по осени считать…
Ворчать, что горе —
не беда,
да о стволах и — лесе…
Уже отпали города,
моря, станицы, веси.
Уже повымерло людей —
как в тую голодуху…
И сколь ни выбрано
властей —
проруха на старуху!
И, сколь ни щедрый
был Щедрин,
наврав про город Глупов,
за год один, за день один
у нас поболе трупов!
Кто с колокольни,
кто с крыльца,
кто из окошка свержен.
Вон на какого молодца —
и то ОМОН рассержен!
И ничего-то не постичь,
кто нынче виноватей…
Молчит лефортовский
кирпич,
и глух бушлат на вате.
Стоит такая тишина —
матросская полоска…
Идет подпольная война,
а сыплется известка.
И карта ветхая страны
скупой овчинки уже.
Где реки синие, — видны
червонной краски лужи…
И впору б камни собирать,
не камни — пыль пустую…
Доколе можно — запрягать,
хваля езду лихую?..
А вот же медлим, господа
своей судьбины тайной.
Крушатся с рельсов поезда,
горят леса — случайно!..
А уж какой на промыслах
чадит пожар оплошный!..
Но боль — не в боль,
и страх — не в страх
тебе, народ острожный!
Но вдруг случится и такой
неодолимый случай:
Господь пождет,
взмахнет рукой —
склубимся гневной тучей!
И, разом на ногу легки, —
сполошная година! —
дойдут мятежные “совки”
до нужного Берлина.
И вспять откатится Восток,
и расточится Запад…
Блестит березовый листок:
Какой отрадный запах!
А там и папоротник твой
зацвел купальским цветом!..
Так было древнею весной.
Так будет скорым летом.
photo 3
Советско-китайская граница, Жаланашколь, место боев. 1969
Владимир Бондаренко
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
КАЖЕТСЯ, совсем недавно все критики России — и левые, и правые — шумели о "прозе сорокалетних", последнем заметном явлении советской литературы. И вдруг эти мои сорокалетние друзья принялись один за другим справлять шестидесятилетние юбилеи. Исполнилось шестьдесят Андрею Битову и Владимиру Маканину, Владимиру Орлову и Валентину Распутину, Владимиру Гусеву и Эдуарду Успенскому, Тимуру Зульфикарову. Не дожили Юрий Коваль и Вячеслав Шугаев… Двадцать шестого февраля подоспеет юбилей самому энергичному из них — Александру Проханову. А вслед за ним — из месяца в месяц — Леониду Бородину и Борису Екимову, Валентину Устинову и Людмиле Петрушевской, после приблизится к юбилейному рубежу и Анатолий Ким…
